Постижение смысла - Мартин Хайдеггер

человек). Ведь этот выбор не есть выбор относительно «бытия», а только выбор, касающийся только спасения или утраты все же без-вопросного в своем бытии суще-бытующего (Все-Жизни современной озабоченности культурой и властью).

Безразлично, заслуживает ли выбора, «бытийствуем» мы или «не бытийствуем» – качестве народов и индивидов этой эпохи – или, заполучив надежное обеспечение гарантированности этой «жизни»; заполучили ли мы надежное обеспечение этой «жизни» или просто отдаемся течению эпохи и ее внутреннему упадку при кажимости разворачивания силы и безграничного изобретательского «искусства» и безграничной способности обустраиваться. Раз-выбирая, если угодно, означает – только и делая впервые единственный выбор и разворачивая его, определяя жребий будущего – означает всего лишь: либо пра-бытие само (пра-бытие всего возможного суще-бытующего в целом) прежде придет в свою обоснованную истину, либо оно будет затеняться и вообще покрываться ночной тьмой, наводить которую будет одна лишь чистая действительность и действенность суще-бытующего. Выбор этот не есть выбор выбирающего между «бытием» или «небытием» человека, а выбор между истиной бытия того или сего и всякого иного возможного сущебытующего – и махинативностью покинутого бытием сущебытующего в целом.

Выбор принадлежит к сущности самого пра-бытия и не есть нечто, сделанное человеком, потому что он сам воспринимает-принимает всякий раз из этого раз-выбирания и отказа от него как невозможного основу и основополагательское своей сущности либо суетливо-деятельное и быстропреходщее в ней. Вы-раз-бирает пра-бытие; в своем сущении и как таковое оно отвязывается, раскрепощаясь, в со-бытии-с-бытии; (выбор не подразумевает здесь осуществляемые задним числом переменчивые занятия принципиальных позиций).

Как отказ-неприятие, оно вырывает себя из всякого разделения сущебытующего, подлежащего разделению по видам; оно уже больше не позволяет называть себя «метафизическим» – как бытие «этого» сущебытующего, уравниваемого с ним или предпосылаемого ему либо даже признаваемого второстепенным, заднеплановым по отношению к нему.

Пра-бытие есть выбор по отношению к себе самому как без-основной пропасти – и, таким образом, не поддающаяся обоснованию острая потребность в необходимости всего и всяческого обоснования – и посредством этого сокрытое торжество Вот-Тут-Бытия, а потому – существенные места возможной истории человека, потому что далее – безосновность пропасти как хаос (зияние как удержанный зевок) богов (ср. ниже С. 83).

Первое и самое долгое, что следует знать философии на будущее – то, что пра-бытие должно быть основано, исходя из ее истины.

Поэтому постижение смысла философией вынуждено основываться на ней самой, то есть на том, что должно быть развито в мысли в ней – столь решительно, как никогда прежде, это должно быть постижением смысла ее «времени». Ей надобно знать Сегодняшнее – но не как принадлежное к какой-то «исторической ситуации» и потребное для достижения целей практического способствования чему-то и видоизменения чего-то, а как существенные знаки-намеки, подаваемые сущностью современной эпохи, рассмотренной в свете истории пра-бытия. Единственно, что и это постижение смысла служит не какому-то расчету, только более широко задуманному, или даже «выделению типов» «мировых эпох», а единственно отзвуку самого бытия, который дает знать о том, что оно – как махинативность сущебытующего в целом – покинуло содеянное им самим и отказалось от увлеченности им как «жизнью» – так, что в тишайшей тиши и покое стало готовить то, в чем испытывает острейшую потребность – потребность, скрытую под деланной беззаботностью – потребность в выборе ценой разрыва. От этого выбора – от самого пра-бытия – и со-бытуется философия как со-бытие – в той мере, в какой она становится подлинной философией по сути – как вы-раз-думыванием пра-бытия (ср. ниже С. 357); она сама принадлежит без-основности пра-бытия и остается чуждой во всей и всяческой «культуре». Только вот одно-единственное: если на кону в игре стоит этот выбор «этого» пра-бытия между бытием и сущебытующим и пра-бытие способствует основоположению своей истины и способствует тому, чтобы вообще еще и снова сущиться открыто в публичном, представать как мышление человечеством пра-бытия, то философия вынуждена будет снова стать началом в истории бытия и для него. Для того, чтобы стать таким началом, она должна иметь хотя бы малейшее представление о том, что она обладает сообразным сущности и правомерным достоянием своей собственной необходимости. Она обретает для себя это достояние единственно посредством постижения смысла самой себя. Она не вправе поддаваться принижающей иллюзии, которая сопутствует всякому постижению смысла – что оно, якобы, всегда есть следствие нерешительности, желания оттянуть выбор и прикрытие неспособности к действию.

Мы еще мало знаем в наших оценках о деятельном характере мыслительского мышления; мы еще не разгадали полностью ту загадку, что философия часто и легко определяется, исходя из отблеска-отражения чуждого ей (учености, мудрости), что она сама, вероятно, разбужена им и обусловлена им в своем составе-содержании. В постижении смысла философия отваживается проникнуть в определение пред-посланного ей – того, что должно быть раз-мысленно в ней и через посредство ее, и что должно быть в силу этого мышления положено основой в Вот-Тут-бытии, чтобы таким образом спасти человеку тайну его сущности, но не уничтожить и не развеять ее.

Откуда же, однако, это мышление берет указание на свой образ мышления? Откуда – если не из самого вы-раз-думывания! Но как, спрашивается, даруется указание на вид мышления еще до того, как начинается это вырас-спрашивание? Не верна ли здесь с самого начала – и если верна, то почему – старая пословица: τοῐς όμοίοις τά ȍμοια γιγνώσχεσθαι[18] – «Лишь посредством подобного (и только) приносится в знание подобное»?

Пра-бытие выступает как это решающее-выбирающее перед мышлением – и оно постоянно есть самое достойное вопрошания сомнительное. Подобать этому может быть лишь высочайшее оценивание-признание, та способность набрасывать-рисовать великое еще более великим, чтобы оно прибавляло и прибывало, тем самым, в своем величии. Ведь только великое обладает способностью становится еще более великим, в противоположность чему малое выдает свою сущность в том, что оно всегда преуменьшает ее, пусть даже и «только лишь» так, что оно всякий раз заявляет претензию на великое как на свое. Наиболее чистое воз-величивание – это признание-оценка, в котором признаваемое-ценимое полностью принадлежит ему самому. Поэтому спрашивание в смысле вы-рас-спрашивания наиболее сомнительного-достойного вопрошания – это вовсе не тщетная назойливость, а упрощение всего знания в единственное мыслительское признание и оценивание по достоинству не есть ни попытка втереться в доверие, ни превзойдение, но – спор как установление, исходя из взаимного общения, которое вынуждено отважиться удовлетворить собственную существенную настоятельную потребность. Установление-из-взаимного-общения-в-споре выставляет-подставляет вопросы пра-бытию так, что оно оценивается как спрошенное и перенимает свой ответ, вкладывая его в основоположение Вот-Тут-Бытия.

Человек входит в постижение смысла, вопрошая пред собой об истине пра-бытия – и таким образом вбирает-воспринимает его «само»