Осколки любимого сердца - Марина Серова

Аня хмыкнула.

— Где ты взяла гранату?

— Пошутила я просто, — буркнула она, глядя в пол.

— Где ты ее взяла?!

Она молчала. Недолго думая, я подошла к столу, где рядом с компьютером, на котором была запущена какая-то игра-«стрелялка», лежал Анин мобильник.

— Набираю милицию. В машину тебя, скорее всего, в наручниках поведут, учти, — припугнула я девочку. — На виду у всего двора.

Сзади ойкнули. Я оглянулась: Фаина стояла в дверях, глядя на нас испуганными глазами и обеими руками зажимая себе рот.

По круглым щекам Ани уже текли крупные слезы.

— Где? — не глядя на нее, я сделала вид, что действительно набираю на мобильнике милицейский номер.

— В школе, — сказала она быстро. — На уроке физкультуры, в школе. Мы нормы сдавали, а потом после уроков мальчишки через окно залезли… И пять штук вынесли.

— Зачем?

— Прохожих пугать. Или еще зачем — я не знаю. Правда, не знаю! — воскликнула она, вскидывая на меня правдивые глаза. — Попросила одну — мне дали. Только слово взяли никому не говорить…

— Знаешь ты кто? Насмотревшийся боевиков недалекий ребенок, — сказала я, шлепаясь на тахту. — Ты хотя бы прикинула сперва, прежде чем швыряться гранатами в гостей своего папы, во что может обойтись такая шутка! А если бы у вашей домработницы было больное сердце? А если бы в школе хватились пропажи и пришли бы к вам домой с обыском? Думаешь, эти неприятности ничего бы для твоего папы не стоили?

— Ничего я не думала, — сказала она хмуро, — и прекратите меня оскорблять! Вас сюда никто не звал! Тем более в мою комнату! Я предупреждала, чтобы вы не смели ко мне входить!

— Почему?

— По кочану! Потому что я вас ненавижу!

— Знаешь что, Анютины глазки с гранатой? Ты мне тоже далеко не симпатична, но можешь мне поверить, что я не стану на этом основании ставить на тебя капканы и травить крысиным ядом!

Аня чуть-чуть улыбнулась моим словам и сделала попытку что-то сказать.

— Да, — повысила я голос, — ничего этого я делать не буду, потому что поступлю по-другому: возьму тебя за руку, в другую руку возьму гранату, отведу в школу и лично прослежу, чтобы вашу компанию как следует наказали! С мальчишками, которые дали тебе одну из этих украденных штучек, объясняться будешь сама!

Затравленным взглядом из-под огромных очков Аня посмотрела на меня, на мобильник, который я держала в руке, на лежащую рядом с ней злополучную гранату. Посмотрела — и ничком упала на тахту. Комната огласилась отчаянными рыданиями.

— Анечка, Анечка! Ну что ты, тетя… Женя просто пошутила. Не расстраивайся, деточка, вам нужно просто помириться, и ты должна пообещать, что больше никогда-никогда не позволишь себе таких плохих шуток, — зажурчала Фаина, присев рядом с Аней и поглаживая ее по вздрагивающей спине.

Я присела на подоконник, выжидая, когда у девочки кончится истерика. У психологии свои законы, и мне доводилось изучать их на курсах, куда простому смертному доступ был воспрещен.

«Десять-двадцать минут, и она станет контактной, — машинально пронеслось у меня в голове. — Дать прореветься, а потом заговорить совсем другим тоном, спокойным и дружелюбным…»

Так все и случилось. Не прошло и пятнадцати минут, как Фаина, ласково приговаривая, отвела всхлипывающую Аню в ванную, откуда некоторое время доносился шум льющейся воды, и, закутанная в махровый халат, с красным носом и припухшими под очками веками, Аня снова была приведена в комнату и усажена на тахту. Фаина присела рядом, хлопотливо разглаживая и складывая на коленях разорванную мною Анину майку.

— Застрочу, проглажу, выстираем, будет как новенькая, — бормотала она с преувеличенной бодростью.

— За испорченную вещь я прошу прощения, — миролюбиво сказала я. — Завтра куплю и подарю тебе новую майку, даю честное слово.

— Не в этом дело, — тихо сказала Аня. — У меня этих маек знаете сколько? Я сама вам могу подарить, хоть мешок. Но это подарок.

— От кого?

Она пропустила мой вопрос мимо ушей. И упорно смотрела в пол, не поднимая глаз ни на меня, ни на Фаину.

— Ладно, не важно. Ну что, поговорим?

— О чем?

— Ну хотя бы о нас с тобой. Мне бы хотелось знать, что я тебе сделала? Ведь мало найдется девочек, которые бы с места в карьер стали забрасывать гранатами гостей своего папы. Даже если у этих девочек поголовно подростковый возраст, помноженный на предменструальный сидром.

Я сделала попытку потрепать Анюту по плечу — но она отодвинулась, впрочем, не на слишком большое расстояние.

— Аня! Я не предлагаю тебе стать подругами, потому что вижу, я не слишком тебе нравлюсь, мягко скажем… Но давай хотя бы заключим пакт о ненападении. Это существенно облегчит жизнь нам обеим. Ведь я теперь буду жить у вас, и хочешь ты этого или нет, видеться-то нам придется каждый день.

— Я не хочу вас видеть каждый день. Я вообще не хочу вас видеть.

— Ты слишком торопишься. А вдруг мы начнем находить удовольствие в том, чтобы мелькать друг у друга перед глазами? Я же не сделала тебе ничего плохого!

— Ну и что? А если вы мне просто не нравитесь? Откуда вы взялись? Кто вы вообще такая? Почему папа привел вас в дом и ни с кем не посоветовался? Я бы, может… я думала… Он же хотел…

— Что? — быстро спросила я.

И она так же быстро ответила:

— Папа же хотел жениться совсем не на вас!

Это, мягко говоря, неожиданное заявление заставило меня внутренне напрячься. Ведь я же ясно помнила, что клиент «до меня» не собирался жениться вообще. «С самого начала я решил, что мачехи у моих детей не будет» — вот как он сказал! Выходит, Аркадий меня обманул. Но зачем? Почему? Или Аня выдает желаемое за действительное — ведь, в конце концов, могло же быть так, что я и в самом деле просто не понравилась ей с первого взгляда!

— Анечка! Что ты говоришь! Разве Аркадий Эмильевич когда-нибудь говорил тебе, что скоро у вас с Ирочкой будет… новая мама? — вплеснула руками Фаина.

— Он не говорил. Но я точно знаю! И так оно и было бы, если бы не появилась вот эта, — девочка кивнула подбородком в мою сторону.

Я уже приняла решение, и оно заключалось в том, что с этого момента я должна вернуться к своей роли — самый простой способ докопаться до истины. Стерва с акульими глазами, на время притаившаяся на дне моего нутра, мгновенно была выпущена на свободу.

— Кто она? — спросила я, поднимаясь и раздувая ноздри. — Кто?! — крикнула я еще раз и топнула по ковру с такой силой, что у только сегодня купленной туфли подломился и зашатался каблук.

— Не скажу, — с твердостью партизанки на допросе ответила Аня. — Вы ее все равно не знаете! Ее никто не знает!

— Никто не знает — значит, никто и не заметит, как я сделаю из нее… сделаю… азу по-татарски с солеными огурцами! — взревела я, выскочила из комнаты и понеслась по коридору со скоростью, какую только позволял набрать подломившийся каблук.

Волосы падали мне на глаза, по колготкам ползла подлая «стрелка», новое малиновое платье было сплошь в пыли и мелких соринках, налипших к нему за то время, пока я валялась на полу, прикрывая телом Фаину, — словом, видок у меня был тот еще, когда я ворвалась в кабинет Ильинского.

Интересно, что месторасположение этого кабинета я вычисляла, полагаясь на собственную интуицию, ведь Фаина на этот раз топала и охала на несколько шагов сзади. Но, с другой стороны, ошибиться было почти невозможно: в комнате шесть комнат, сказала мне домоправительница, четыре из них я уже видела, значит, две остальные — спальня и кабинет самого адвоката.

Ковыляя, я завернула за угол и действительно увидела массивную дверь, и на этот раз не открыла, и даже не рванула, а обеими руками подтянула повыше подол и со всей силы пнула в нее ногой, обутой в ту самую туфлю со сломанным каблуком. Дверь хотя и дрогнула, но устояла, а каблук окончательно отвалился. Я ругнулась, скинула туфли, зажала их в руках и принялась колотить в дверь руками и ногами.

Через мгновение она распахнулась. На пороге стоял бледный Ильинский с телефонной трубкой в руке.

— Что еще случилось? — прошептал он побледневшими губами. — Опять… опять убийство?!

— Да!!! — рявкнула я. — И труп будет твой! А убийцей буду я!

И, не давая ему опомниться, я очень умело зашлась в истерике (репетировано не раз в различных жизненных ситуациях) и заколошматила его по груди руками, в которых были по-прежнему зажаты безнадежно испорченные туфли.

— Бабник!!! — рыдала я, заливаясь слезами. — Ухажер фиговый! Надувала! Наглец!

— Женя… Женя… Женя… — растерянно повторял Ильинский, совершенно по-детски закрываясь от меня руками. — Женя, погодите, что происходит, я не понимаю?

Отбросив туфли, я рывком схватила его за галстук, намотала на запястье и затянула. Адвокат захрипел, забился в моих объятиях, и лицо его начало наливаться нежно-синим цветом молодого баклажана.