Орудие ведьмы – любовь - Нора Робертс

– Ничего другого мне и не остается.

– Любовь. – Она крепко сжала Брэнне руку. – Я теперь знаю, что любовь – еще один верный советчик. Доверься своим инстинктам. Ой, какой нетерпеливый! Сегодня он родится. Ты тоже должна этому радоваться, ибо это еще один яркий огонек, противостоящий тьме. Ты должна верить! – повторила она напоследок и исчезла.

Брэнна встала. У нее мелькнула одна мысль, и она зажгла свечу – в честь новой жизни, нового яркого огонька.

И вздохнула, понимая, что ее блаженному одиночеству вот-вот придет конец.

Она занялась завтраком. Надо будет рассказать ребятам, что произошло, а на пустой желудок кто ж ее станет слушать? Должна верить, мысленно повторила она… Что ж, пока что она верит в то, что ей суждено чуть не каждый день готовить еду на целую ораву.

Брэнна пообещала себе, что, когда они отправят Кэвона в ад, она устроит себе отпуск, поедет куда-нибудь в теплые края, где будет много солнца и где она много дней подряд и близко не подойдет к кастрюле, сковороде или сотейнику.

Она принялась замешивать тесто для оладий – захотелось опробовать один новый рецепт, – и тут вошла Мира.

Подруга уже приготовилась ехать на свою конюшню и была в рабочей одежде – в толстых брюках, теплом свитере, крепких сапогах. Темно-каштановые волосы она заплела сзади в косы.

Мира недоверчиво взглянула на подругу.

– Я обещала, что сегодня я готовлю завтрак.

– Я рано поднялась – ночь была беспокойной. И у меня уже побывали гости.

– Здесь кто-то есть?

– Был. Буди остальных, и я вам всем все расскажу. – Она замялась. – И лучше, чтобы Коннор или Бойл позвонили Фину и попросили тоже приехать.

– Значит, Кэвон. Неужели вернулся?

– Он вернется, это точно, но сегодня это был не он.

– Позову остальных. Все уже на ногах, так что мы быстро.

Брэнна кивнула и начала жарить бекон.

Первым явился Коннор и по-собачьи втянул носом воздух.

– Сделай что-нибудь полезное, – велела она. – Накрой на стол.

– Будет немедленно исполнено. Мира сказала, что-то случилось, но Кэвон ни при чем.

– Неужели ты думаешь, что я стала бы возиться с этими оладьями, если бы у меня вышла стычка с Кэвоном?

– Нет, конечно. – Коннор принес из буфета тарелки. – Он держится в тени. Он стал сильнее, чем был, но еще не совсем залечил свои раны. Я его пока почти не чувствую, но Фин так говорит.

Кому уж лучше знать, как не Фину Бэрку, подумала Брэнна, ведь он одной с колдуном крови и даже носит клеймо Соркиного проклятья.

– Он уже едет, – добавил Коннор.

Сестра лишь кивнула. Коннор прошел к двери и впустил Катла.

– Вы на него только посмотрите! Мокрый, как морской котик.

– А ты его обсуши, – начала было Брэнна, но со вздохом осеклась, видя, как Коннор решил задачу, только поведя ладонями над мокрой шерстью собаки. – Для этой цели у нас в постирочной лежат полотенца.

Коннор лишь усмехнулся – улыбка мгновенно озарила его красивое лицо, а в зеленых, как мох, глазах сверкнули искорки.

– Он уже сухой, это куда быстрее, да и полотенце стирать не придется.

Вошли, держась за руку, Айона и Бойл. «Парочка голубков», – мелькнуло у Брэнны. Скажи ей кто-нибудь год назад, что этот немногословный, подчас грубый буян будет похож на влюбленного голубка, – она бы живот надорвала от смеха. Но вот он стоит, крупный, широкоплечий, с взлохмаченной шевелюрой, и его рыжевато-карие глаза мечтательно смотрят на воздушное создание – их американскую кузину.

– Мира сейчас спустится, – объявила Айона. – Ей сестра позвонила.

– Что-то случилось? – мгновенно встревожился Коннор. – С их мамой?

– Да нет, они какие-то детали Рождества обсуждают. – Без всяких просьб и подсказок Айона прошла к шкафу и принесла на стол приборы, завершая начатое Коннором, а Бойл поставил чайник.

И кухня Брэнны наполнилась голосами, суетой и теплом родных людей – сейчас, после порции кофе, она готова была это признать. Ко всему этому прибавилось возбуждение влетевшей в двери Миры, подхватившей по пути Коннора и пустившейся с ним в пляс.

– Мне велено упаковать оставшиеся мамины вещи. – Она исполнила быстрое па, притянула к себе Коннора и наградила его жарким поцелуем. – Она решила подольше пожить у Морин. Хвала небесам, и особенно младенцу Иисусу в его яслях!

Коннор рассмеялся, а она вдруг остановилась и закрыла лицо руками.

– Боже мой, какая я ужасная дочь! И вообще я плохой человек. Пляшу от радости, потому что родная мать уехала жить к сестре в Гэлоуэй и мне не придется изо дня в день с ней общаться.

– Ты не ужасная дочь и не плохой человек, – возразил ей Коннор. – Ты ведь радуешься тому, что твоя мама довольна?

– Ну конечно, только…

– А почему бы и не порадоваться? Она нашла дом, где ей хорошо, где она может баловать внуков. И почему бы тебе не плясать от радости, что теперь она не будет по два раза на дню тебе названивать, когда у нее не получается выкрутить лампочку?

– Или когда она спалит в духовке баранью ногу, – напомнил Бойл.

– Так в этом причина моего веселья, да? – обрадовалась поддержке Мира и исполнила еще одно па. – Я за нее рада, правда – рада. А за себя рада до безумия.

Явился Фин, и Мира принялась за него, тем самым дав Брэнне возможность собраться с мыслями, что ей всегда требовалось, когда он входил в ее дом.

– Финбар, ты лишился арендатора. Моя мама перебирается к моей сестрице навсегда. – Мира и его крепко расцеловала, чем сильно рассмешила. – Это в благодарность тебе – только не говори, что ты ее не заслужил! – за все те годы, что ты брал с меня копейки за свой очаровательный домик, и за то, что придержал его свободным, пока она не приняла окончательного решения.

– Твоя мама была чудесным арендатором. Дом содержала в идеальной чистоте.

– Сейчас дом действительно в отличном состоянии, после того как мы его подремонтировали. – Воспользовавшись тем, что Айона приняла у него эстафету по накрыванию на стол, Коннор первым схватил себе кофе. – Думаю, Фину не придется долго ждать нового жильца, только свистни.

– Я этим займусь. – Но глаза его были прикованы к Брэнне, так, словно он пытался заглянуть ей в самую душу. Потом он молча выхватил у Коннора кружку.

Брэнна же занималась своим делом и кляла себя, что не навела красоту. На его-то лице никаких следов бессонной ночи! На этом прекрасно вылепленном лице… В этих дерзких зеленых глазах…

Он выглядел безупречно, этот мужчина и колдун, – с мокрыми от дождя, черными, как вороново крыло, волосами, с рослой поджарой фигурой. Фин скинул черную кожаную куртку и повесил ее на крючок.

Она любила его всю жизнь, понимала, принимала таким, каков он есть, и так будет всегда. Но в тот первый и единственный раз, когда они отдались друг другу – тогда еще такие юные и такие невинные, – на нем проявилось это пятно.