Что увидела Кассандра - Гвен Э. Кирби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта ебля кажется мне знаменательной. Начинается приключение, и сперва я слегка в тумане: возбужденная, виновная и гордая. Шлюха, – говорит Джордж каждый день, когда я ухожу из дома, и повторяет, когда возвращаюсь. Он сидит на собственном мемориальном камне, установленном на полоске травы, отделяющей дорогу от моего дома. Надпись гласит: «Джордж Уайтфилд прочитал здесь свою последнюю проповедь 29 сентября 1770 года». Между буквами растет мох, камень почти закрыт снегом. Мне нравится отправлять Джорджу воздушные поцелуи, он в ответ хмурится. В течение нескольких славных месяцев кажется, будто все мне сходит с рук, – я ебусь с Карлом и продолжаю жить свою скучную жизнь. «Тебе обязательно называть это еблей?» – спрашивает иногда Карл, и я говорю: «Но разве не в этом все веселье?» Иногда он смеется. Но чаще закатывает глаза и отворачивается, будто его чувства задеты, и приходится его утешать, а я это терпеть не могу. «Ты в порядке? Что-то не так?» Карл говорит, что все нормально, но зачем так грубо?
Думаю, Карл не любит напоминаний, что мы занимаемся чем-то плохим по одной только причине: нам от этого хорошо.
«Извини», – говорю я, хотя извиняться тут не за что, и прежде, чем он отвлекает меня поцелуем, я задумываюсь, почему столь многим рискую ради очередного человека, у которого надо просить прощения.
В свободное от преподавания, подготовки нашей футбольной команды и интрижки время я занята заботами о моей дочери Эмми. Ей шесть, и она такая счастливая, что это кажется плохим знаком. Ей нравятся принцессы и розовый цвет, к чему я, наверное, была готова, но она запросто заводит новых друзей, никогда никого не обижает, и, кажется, ей тоже никто не делает плохого. Я не узнаю себя в ней, и это хорошо, но теперь боюсь, что счастливому, уравновешенному ребенку мир нанесет еще больше ран, чем ребенку тревожному, злому, с огромной щелью между передними зубами. Моя дочь не знает, что такое сомнение. Когда она возвращается домой из школы, она бросается в мои объятия. Когда она выходит утром из машины, бросается на площадку, распугивая одноклассников, как воро́н. На уроках плавания не замечает разницы между воздухом и водой – и смело ныряет. Мой муж говорит, что я превращаю ее счастье в проблему. Я отвечаю, что он мужчина и вообще ничего не понимает. Мы ссоримся. Моя лучшая подружка, Сьюз, конечно, на моей стороне. Она знает, что мир опасен для девочек, которые не научились быть осторожными.
Наша футбольная команда – полная противоположность моей дочери. В этих девочках, кажется, нет ничего, кроме сомнений. «Если вы хотите выиграть верховую борьбу, не надо ждать разрешения!» – говорю я, но они просто отказываются бросаться за мячом. Они скорее позволят себя победить, чем покажут волю к победе. Помню это чувство. Правда, я, когда была подростком, старалась перехитрить поражение другими способами – мешковатые рубашки, потертые кроссы, густой слой подводки для глаз и пирсинг пупка. Я не знала тогда, хочу ли внимания мальчиков – взрослые мужики уже пялились, – и поэтому вела себя так, что если уж на меня кто и посмотрит, то сразу поймет: мне всё похер. Прокол в пупке за месяц так воспалился, что пришлось рассказать об этом матери, которая, вместо того, чтобы впасть в ярость, просто рассердилась. Дальше десять дней на антибиотиках и шрам, который, когда я буду беременна Эмми, растянется сбоку от пупка в сердитый изгиб. Мне нравилось водить пальцем по этой отметине, представляя, какие шрамы однажды появятся у моего ребенка. И надеясь, что их породят истории получше.
Кричу девочкам на поле, что лучше бы им поднапрячься, а то дам лишнюю пробежку в конце тренировки. В старшей школе я любила играть в футбол, бегать до изнеможения, чтобы этот труд полностью меня опустошил.
– Бей по мячу! – ору я, когда центральная нападающая пасует другой девочке из команды, хотя может спокойно забивать, перед ней никого.
Центральная нападающая пинает бутсой траву и смотрит на часы.
– Пора бы заканчивать, – говорит она.
Тренировка затягивается. Дальше я встречаюсь с тремя студентами по поводу их работ. Потом отвечаю на поток электронных писем, все от одного и того же родителя. Мы с Эмми едим макароны с сыром и сосисками. Эмми бесконечно долго не может уснуть, ее будоражит мысль, что завтра она со всем классом идет навестить школьную морскую свинку, мистера Салата. Я залезаю к ней в кровать и читаю ее любимую книгу про маленькую мышку, которая пишет свои желания на клочках бумаги и сажает в саду. Когда мышка просыпается на следующее утро, сад заполнен странными растениями: цветы в горошек, дерево вышиной до облаков и мухоловка, такая большая, что могла бы в два счета проглотить мышку. «Хрям!» – говорю я, и моя ладонь кусает Эмми за руку. Однажды маленькая мышка сажает в землю желание встретить лучшего друга, а на следующее утро находит яйцо. Когда она разбивает его, оттуда появляется яркая красная птица и с протяжным криком улетает на вершину холма и дальше, на гору. Маленькая мышка отправляется в путешествие и по пути сажает желания, чтобы, когда она найдет птицу, они могли вместе вернуться домой. Я читаю эту книжку Эмми дважды, пока она наконец не признаёт, что устала и хочет спать. Перед тем как задремать, она спрашивает, можем ли мы завтра посадить какие-нибудь ее желания.
Мой муж не может мне со всем этим помочь – его нет рядом. Он постоянно в разъездах, помогает компаниям, чьи рабочие процессы не работают. Прямо сейчас он в Японии. Но, по крайней мере, у меня есть Джордж, который сидит со мной на кухне. Неплохой собеседник. Немножко мрачный и понурый, но иногда любит посмеяться.
– «Вэлли-Сити Хай» разнесут нас в субботу, – сообщаю я Джорджу, наливаю себе бокал вина и достаю пачку непроверенных работ. Жест абсолютно символический. Делаю большой глоток.
– Ты прелюбодейка, геенна огненная ждет тебя, – отвечает Джордж. – Но не бойся. И райские небеса, где я пребываю, со всеми их красотами и вдохновенными чудесами, не таковы, как обещано.
– Неужели? – спрашиваю я. Он смеется.
– Нет, – отвечает он, – не говори ерунды. И преисподняя вовсе не такая, какой ты себе ее воображаешь.
