Старик Хоттабыч (1953, илл. Валька) - Лазарь Лагин

– Да, верно. Откуда ты узнал, что я подумал?

– Потому что ты пробормотал это, когда попытался скрыть от него своё почтенное и в высшей степени прекрасное лицо, – продолжал старик. – Так не бойся же этого!

– Неправда! – возмутился Волька. – Совсем я не этим опечален. Мне, наоборот, очень грустно, что Женя утонул.

Хоттабыч победоносно ухмыльнулся:

– Он не утонул!

– Как – не утонул?! Откуда ты это знаешь, что он не утонул?

– Мне ли не знать! – сказал тогда, торжествуя, старик Хоттабыч. – Я подстерёг его вчера, когда он выходил из кино, и продал в рабство в Индию! Пусть он там кому хочет рассказывает о твоей бороде…

XI. Намечается полёт

– To-есть как это – в рабство?! Женьку Богорада – в рабство? – переспросил потрясённый Волька.

Старик понял, что опять что-то получилось не так, и его лицо приняло кислое выражение.

– Очень просто… Обыкновенно… Как всегда продают в рабство, – пробормотал он, нервно потирая ладони и отводя в сторону глаза. – Взял и продал в рабство, чтобы не болтал попусту языком, о приятнейшая в мире балда.

Старик был очень доволен, что ему удалось вовремя ввернуть слово, которое он накануне услышал из уст Вольки. Но его юный спаситель был так взволнован ужасной новостью, что даже толком не расслышал, что его ни за что ни про что назвали балдой.

– Какой ужас! – Волька обеими руками схватился за голову. – Хоттабыч, ты понимаешь, что ты наделал?

– Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб всегда понимает, что он творит!

– Нечего сказать, понимаешь! Одних хороших людей непонятно почему собираешься превращать в воробьёв, других продаёшь в рабство! Нужно немедленно вернуть сюда Женьку!

– Нет! – Хоттабыч покачал головой. – Не требуй от меня невозможного.

– А продавать людей в рабство – это тебе возможно?.. Честное пионерское, ты даже представить себе не можешь, что я сделаю, если ты сию же минуту не вернёшь Женю обратно!

По совести говоря, Волька и сам ещё не представлял, что он сможет сделать такого, что спасло бы Богорада из цепких лап индийских торговцев детьми. Но он бы что-нибудь придумал. Он бы заявил в министерство какое-нибудь… Но в какое именно? И что сказать в этом министерстве?..

Читатели этой повести уже достаточно знакомы с Волькой Костыльковым, чтобы знать, что он не из плакс. Но тут даже Вольку проняло. Да, да, мужественный и неустрашимый Волька присел на краешек первой попавшейся скамейки и заплакал от бессильной злобы.

Старик всполошился:

– Что означает этот плач, тебя одолевший? Отвечай же, не разрывай моего сердца на куски, о юный мой спаситель!

Но Волька, глядя на старика ненавидящими глазами, только с силой, обеими руками, отодвинул от себя участливо наклонившегося Хоттабыча.

Старик внимательно посмотрел на Вольку, пожевал губами и задумчиво промолвил, обращаясь больше к самому себе:

– Я сам себе удивляюсь. Что бы я ни сделал, всё тебе не по нраву… Изо всех сил стараюсь я угодить тебе, и все мои усилия тщетны. Могущественнейшие владыки Востока и Запада не раз прибегали к моим чарам, и не было ни одного, кто не остался бы мне потом благодарен и не прославлял бы меня в словах своих и в помыслах. А теперь!.. Я пытаюсь понять и никак не пойму, в чём дело. Неужели в старости? Эх, старею я!..

– Что ты, что ты, Хоттабыч! Ты ещё очень молодо выглядишь! – сказал сквозь слёзы Волька.

Действительно, для своих трёх с лишним тысяч лет старик сохранился совсем неплохо. Ему нельзя было дать на вид больше ста – ста десяти лет. Любой из наших читателей выглядел бы в его годы значительно старше.

– Ну, уж ты скажешь – «очень молодо»! – самодовольно ухмыльнулся Хоттабыч и добавил: – Нет, вернуть сию же минуту твоего друга Женю я не в силах…

Волькино лицо окаменело от горя.

– …но, – продолжал старик многозначительно, – если ты не возражаешь, мы сможем за ним слетать…

– Слетать?! В Индию?! На чём?

– To-есть, как это – на чём? Не на птицах же нам лететь, – ехидно отвечал Хоттабыч. – Конечно, на ковре-самолёте, о превосходнейший в мире балда.

На этот раз Волька был уже в состоянии заметить, что его назвали таким нелестным словом. Он полез в амбицию:

– Это кого ты назвал балдой?!

– Конечно, тебя, о Волька ибн Алёша, ибо ты не по годам мудр, – произнёс Хоттабыч, очень довольный, что ему вторично удалось столь удачно ввернуть в разговор новое слово.

Волька собрался обидеться, но во-время вспомнил, что обижаться ему в данном случае нужно только на самого себя. Он покраснел и, стараясь не смотреть в честные глаза старика, попросил никогда не называть его больше балдой, ибо он не заслуживает этого звания.

– Хвалю твою скромность, бесценный ибн Алёша! – с чувством огромного уважения промолвил Хоттабыч.

– Когда можно вылететь? – осведомился Волька, всё ещё не в силах преодолеть чувство неловкости.

И старик ответил:

– Хоть сейчас!

– Тогда немедля в полёт! – сказал Волька, по тут же замялся: – Вот только не знаю, как быть с родителями… Они будут волноваться, если я улечу, ничего им не сказав. А если скажу, то не пустят.

– Это не должно тебя беспокоить, – отвечал старик: – я сделаю так, что они тебя ни разу не вспомнят за время нашего отсутствия.

– Ну, ты не знаешь моих родителей!

– А ты не знаешь Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба!..

XII. В полёте

В одном уголке ковра-самолёта ворс был в неважном состоянии – это, наверно, постаралась моль. В остальном же ковёр отлично сохранился, а что касается кистей, украшавших его, то они были совсем как новые. Вольке показалось даже, что он уже где-то видел точно такой ковёр, но никак не мог вспомнить, где: не то в квартире у Жени, не то в учительской комнате в школе.

Старт был дан в саду при полном отсутствии публики Хоттабыч взял Вольку за руку и поставил его рядом с собой на самой серединке ковра. Затем он вырвал из бороды три волоска, дунул на них и что-то зашептал, сосредоточенно закатив глаза. Ковёр затрепетал, один за другим поднялись вверх все четыре угла с кистями, потом выгнулись и поднялись вверх края ковра, но середина его продолжала покоиться на траве под тяжестью тел обоих пассажиров. Потрепетав немножко, ковёр застыл в неподвижности.

Старик сконфуженно засуетился:

– Прости меня, о любезный Волька: случилось недоразумение. Я это всё сейчас исправлю.

Хоттабыч с минутку подумал, производя какие-то сложные вычисления на пальцах. Очевидно, на сей раз он пришёл к правильному решению, потому что лицо его прояснилось. Он выдрал из бороды ещё шесть волосков, половинку одного из них оторвал и выбросил как лишнюю, а на остальные, как и в первый раз, подул и произнёс, закатив глаза, заклинание. Теперь ковёр выпрямился, стал плоским и твёрдым, как лестничная площадка, и стремительно рванулся вверх, увлекая на себе улыбающегося Хоттабыча и Вольку, у которого голова кружилась не то от восторга, не то от высоты, не то от того и другого вместе.

Ковёр поднялся выше самых высоких деревьев, выше самых высоких домов, выше самых высоких фабричных труб и поплыл над городом, полным сияющего мерцания огней. Снизу доносились приглушённые расстоянием человеческие голоса, автомобильные сирены, пение гребцов на реке, отдалённые звуки духового оркестра.

Вечерняя темнота окутала город, а здесь, наверху, ещё виден был багровый солнечный диск, медленно оседавший за горизонт.

– Интересно… – промолвил Валька задумчиво, – интересно, на какой мы сейчас высоте?

– Локтей шестьсот-семьсот, – отвечал Хоттабыч, продолжая что-то высчитывать на пальцах.

Между тем ковёр лёг на курс, продолжая одновременно набирать высоту. Хоттабыч величественно уселся, поджав под себя ноги и придерживая рукой шляпу. Волька осторожно нагнулся и попытался сесть, поджав под себя ноги, как это сделал Хоттабыч, но никакого удовлетворения, а тем более удовольствия от этого способа сиденья не испытал. Тогда, зажмурив глаза, чтобы побороть противное чувство головокружения, Волька уселся, свесив ноги с ковра. Так было удобнее, но зато немилосердно дуло в ноги; их относило ветром в сторону, и они всё время находились под острым углом к туловищу. Убедившись, что и этот способ сиденья не даёт подлинного отдыха, Волька кое-как устроился, вытянув ноги вдоль ковра.

К этому времени ковёр вошёл в полосу облаков. Из-за пронизывающего тумана Волька еле мог различать очертания Хоттабыча, хотя тот сидел рядом с ним. Ковёр, кисти ковра, Волькина одежда и всё находившееся в его карманах набухло от сырости.

– У меня есть предложение, – сказал Волька, щёлкая зубами.

– М-м-м? – вопросительно промычал Хоттабыч.

– Я предлагаю набрать высоту и вылететь из полосы тумана.