Личные мотивы. Том 2 - Александра Маринина

– Да не надо, сынок, мы у Сорокиных займем, у них всегда все есть. Сейчас я скажу Ангелине – она принесет.

– Я смотрю, вы тут просто общежитие устроили, – насмешливо заметил Александр. – Может, у вас уже и бюджет общий? Вы с соседом женами еще не меняетесь?

– Санька! Ты все-таки с отцом разговариваешь, а не с этими твоими бандитами, ты думай, что говоришь!

При этих словах Вилен Викторович поморщился. Точно такую же мину он корчил, когда в супе ему попадался вареный лук. Все-таки когда в человеке нет интеллигентности, то и шутки у него грубые и скабрезные, а откуда этой интеллигентности взяться, если пишешь портреты одних отморозков и с ними же и общаешься? Но придется делать вид, что ничего этого супруги Сорокины не знают и принимают гусаровского приемыша за истинного представителя культурной элиты.

Уселись пить чай с пирожными. Ангелина Михайловна предприняла еще несколько попыток направить разговор в нужное русло, но безуспешно. Правда, напроситься в мастерскую к Александру «посмотреть работы» Сорокиным все-таки удалось.

– Только вы предварительно позвоните, – предупредил их Александр, – если у меня сеанс, то посторонние мне мешают, я никому не позволяю находиться в доме, кроме своей домработницы. Ну и модели, естественно. А если сеанса нет, то милости прошу в любое время, я покажу вам работы, которые делал не на заказ, а для собственного удовольствия.

Вернувшись к себе, Сорокины подвели итог состоявшегося знакомства. Теперь они официально знают, что Александр – не родной сын Гусаровых. Более того, они знают, что его настоящая фамилия – Кротов. И это уже плюс. А вот то, что он молчит об убийстве матери и вообще не говорит о ее смерти, – это минус. Потому что без обсуждения трагической смерти Ларисы Кротовой невозможно выйти на то, что так нужно Сорокиным и без чего не может обойтись Максим Крамарев.

Весь вечер Вилен Викторович ворчал, что придется теперь тащиться за город смотреть картины, которые просто по определению не могут представлять никакого интереса для тонкого ценителя искусства.

– Виленька, не будь таким снобом, – уговаривала мужа Ангелина Михайловна. – Посмотрим его работы, от нас не убудет. Зато мы, может быть, продвинемся в наших поисках. Да мы уже значительно продвинулись сегодня.

– Ну разве что… – вздыхал Сорокин. – Чем быстрее мы справимся, тем быстрее все это закончится. И никакой нувориш с политическими амбициями не сможет больше диктовать, что мне делать и как жить. Скорей бы уж.

Валентина поглубже вдохнула, втягивая ноздрями запах Гашина, и зажмурилась от наслаждения. Запах был горьковатым и немного терпким, напоминающим не то полынь, не то дым от хорошего табака. Его обнаженное плечо, как и все тело, было смуглым и гладким, и Валентине отчего-то пришло на ум сравнение с шоколадным яйцом, внутри которого спрятана детская игрушка. Внутри Славомира тоже прятался сюрприз, только пока непонятно было, приятный или не очень. Несмотря на физическую близость, Гашин оставался закрытым и почти незнакомым. Они встречаются ежедневно вот уже целую неделю, а Валентина так ничего и не знает о нем, кроме имени и профессии. Правда, теперь она еще знает, каков он в постели – хорош во всех отношениях: ласковый, внимательный, заботливый, правда, не особенно сильный, ее прежний любовник, директор института, был посильнее и более изобретателен, но разве это имеет значение? Значение сегодня имеет только то, что Славомир лежит рядом, обнимая ее одной рукой, и это означает, что она, Валентина Евтеева, отныне его женщина, она принадлежит ему, такому умному и красивому, такому необыкновенному, она любит его и имеет право находиться подле него. По сравнению с этим счастьем меркнут такие мелкие детали, как сексуальная слабость и отсутствие интереса к разнообразию.

Гашин осторожно вытащил руку из-под Валентининой спины и потянулся за часами.

– Тебе пора? – грустно спросила она.

– Нет пока, у меня еще есть немного времени. Но я боюсь, что вернется твоя хозяйка. Не хотелось бы, чтобы она меня застала в твоей постели.

«Почему?» – хотела спросить Валентина. Почему надо делать секрет из их отношений? Что в них такого запретного или неприличного? Может быть он женат, и об этом знают все, кто бывает в доме Крамарева? Возможно, они даже знакомы с его женой… Или все-таки есть какие-то отношения с учительницей арабского? Вопросы вертелись на языке, но Валентина их не задала: с самого начала их знакомства как-то так сложилось, что он ничего не рассказывал, а она не смела спросить.

– Нина Сергеевна не скоро придет, – успокоила она Гашина. – Она после работы собиралась еще ехать в Москву, у ее приятельницы день рождения. Давай еще поваляемся. Слава, я хотела тебе кое в чем признаться.

Он приподнялся на локте и настороженно посмотрел на нее, слегка прищурив глаза. Сегодня он впервые с момента первой встречи снял очки с затемненными стеклами, и Валентина не могла налюбоваться его длинными густыми ресницами, очерчивающими контуры глаз словно карандашом-подводкой.

– Тебе не понравилось? – суховато спросил Гашин. – Я тебя разочаровал?

– Да ты что! Все было великолепно, лучше просто не бывает! Я о другом… Слава, ты меня прости, но я тебя обманула. Честное слово, без всякого злого умысла, просто я влюбилась в тебя с первого взгляда и очень хотела тебе понравиться. Ты не сердишься?

– Пока не знаю, – снисходительно улыбнулся Славомир. – Это зависит от того, в чем именно ты меня обманула. Так в чем же? Ты – шпионка, работающая на конкурентов Крамарева?

Валентина расхохоталась:

– Слава, милый, ну какая из меня шпионка? Я – самый обыкновенный научный сотрудник, технарь…

– И пишешь диссертацию, – закончил он. – Это я уже слышал.

– Не пишу, – призналась Валентина. – Я ее давно уже написала и защитила.

– Ничего себе! – Гашин подложил под спину подушку и сел в постели. – Так ты настоящий кандидат наук? Или даже доктор?

– Кандидат. Но я действительно занимаюсь физикой низких температур, тут все правда.

– А наврала зачем?

– Мне нужно было как-то объяснить свое пребывание в Москве… И потом, раз ты тоже ученый и тоже технарь, то мы вроде как родственные души. Я же говорю: понравиться хотела.

Ей казалось, что тема исчерпана и Славомир ее сразу же простил, ведь ложь ее была, по сути, совершенно невинна, Валентина не прибавляла себе заслуг, а, напротив, умаляла их, и потом, она же сама призналась, не дожидаясь, когда ее припрут к стенке, уцепившись за какую-нибудь ошибку в словах или поведении.

Однако Славомир, похоже, ее точку зрения не разделял. Брови его дрогнули и чуть сдвинулись к переносице.

– Что значит – оправдать свое пребывание в Москве? Объяснись, будь любезна. Для чего ты на самом деле приехала сюда из Петербурга?

– Не из Петербурга, – расстроенно поправила его Валентина.

– А откуда же?

– Из Южноморска. Не сердись, Славочка, родной мой, я просто не хотела выглядеть в твоих глазах обыкновенной провинциалкой.

Она не заметила, как губы его сжались в тонкую некрасивую щель. Перепуганная недовольством в его голосе, Валентина даже боялась смотреть на любовника и принялась торопливо рассказывать, какие печальные обстоятельства на самом деле привели ее в столицу.

Но Гашин ее даже не дослушал, прервав на полуслове.

– Может быть, у тебя и имя другое? – надменно спросил он. – И никакая ты не Валентина? Кстати, я до сих пор не знаю твоей фамилии, но теперь, вероятно, интересоваться этим бессмысленно, ты все равно солжешь.

– Я действительно Валентина, – тихо произнесла она. – Валентина Евтеева, если тебе это интересно.

Славомир резко откинул одеяло, отшвырнул его на пол, схватил со спинки кресла свою одежду и принялся одеваться.

– Слава, ну что ты, – растерянно бормотала Валентина. – Не сердись, я тебя умоляю, я не хотела ничего плохого, честное слово… Это все только для того, чтобы понравиться… Я же не виновата, что влюбилась в тебя сразу же… Ну Слава, Славочка, родной мой, ну не надо, пожалуйста…

Он одним движением застегнул «молнию» на куртке из тонкого трикотажа и шагнул к двери.

– Я никогда не имею дело с лжецами. Я думал, что встретил светлую, спокойную, чистую женщину, которую я понимаю, а оказалось, что мне приходится иметь дело с мошенницей и обманщицей. Спасибо, что твоя сущность вскрылась уже сегодня, пока еще наши отношения не зашли слишком далеко. Я не желаю больше тебя знать.

– Но Слава… Слава, подожди, не уходи!

Но он уже хлопнул дверью, потом раздались его быстрые тяжелые шаги вниз по лестнице, на первый этаж, потом Валентина уловила звук открывающейся и закрывающейся входной двери. Все. Он ушел.

Брошенное Гашиным одеяло так и валялось на полу, и Валентина не могла отвести от него глаз. Что случилось? Почему? Почему он пришел в такую ярость от ее признания? Неужели Нина Сергеевна была права, когда говорила, что в столице не любят людей с горестными проблемами? Неужели дело именно в этом? Наверное, да, ведь Славомир даже не дослушал ее – настолько ненужен, неинтересен был ему рассказ Валентины. И сама Валентина сразу же стала ему не нужна. «Он подумал, что мне нужна помощь, – думала она, кутаясь в халатик в попытках спастись от внезапного сотрясающего озноба. – Ну конечно, он решил, что я совсем обнаглела от близости с ним и собиралась воспользоваться его расположением, чтобы добиться помощи. Ведь как он рассудил? Я – хитрая провинциальная щучка, которая не может самостоятельно справиться со своими проблемами и у которой нет ни денег, ни связей. А тут подворачивается крупный ученый, у которого, наоборот, все это есть, и щучка всеми правдами и неправдами затаскивает его в постель, чтобы потом, когда он размякнет, разжалобить его и заставить помогать. Если бы он меня дослушал, он бы понял, что я справляюсь сама и мне ничего от него не нужно! Но он не дослушал и ушел. Теперь он меня ненавидит и презирает. Я знаю, что нужно сделать: нужно найти его и все объяснить, нужно заставить его дослушать меня до конца, и тогда он поймет, что ошибался, что у меня не было никакого корыстного расчета, что я действительно его люблю. И он вернется».