Сожженные мосты Часть 3 - Александр Афанасьев

Бронетранспортеры первым заметил Фрукт. Снайперы засели на деревьях – а он остался внизу, прикрывать их. Найдя подходящую позицию, он направил пулемет туда, откуда можно было ждать подкреплений – в сторону казарм пограничной стражи, которые, если верить картам, находились в нескольких милях отсюда. Дороги все развезло, вряд ли русские успеют сюда быстрее, чем через полчаса, даже если они знают про перестрелку. Фрукт оторвался от пулемета, чтобы осмотреться – и увидел едва заметные темные тени в поле больше чем в километре от их позиции. Он привстал, чтобы разглядеть их – в этот момент один из бронетранспортеров открыл огонь.

В темноте это выглядело страшно. По настоящему страшно, не так как в обычном бою – там тоже стреляют трассерами. Но не так. Отдельных трассеров видно не было – просто раздался грохот и словно раскаленная, прямая дуга электрического разряда пролегла между бурчащей дизелем черепахой, и склоном где шел бой. И там, куда уперлась эта дуга – во все стороны полетели искры. А потом это произошло еще раз. И еще…

Команду на отход голосом давать было поздно – поэтому первый сержант просто вырвал из одного из карманов разгрузочного жилета стакан одноразовой ракетницы, дернул за кольцо. Ракетница больно отдала в руку, плюнула в небо сгустком огня, миг – и красный светляк повис над полем боя, качаясь на парашютике и освещая мерцающим алым светом всю картину ночного боя – трассы очередей, вспухающие на склоне среди деревьев разрывы гранат, животный вой и ор с обоих сторон.

Пустив ракету – сигнал общего отхода, возможно уже бесполезный, сержант полетел с дерева вниз и сделал это как нельзя вовремя – по веткам деревьев, пока по самому верху протарахтела пулеметная очередь, на САСовцев посыпались ветки.

Кто-то толкнул сержанта в бок – оказалось, Фрукт.

– Сваливаем!

– А эти?

– Сваливаем, говорю тебе! Общий отход, пусть выкручиваются сами!

Вторая очередь легла уже ниже, пули чесанули по деревьям – смерть искала их.

Один из вырвавшихся таки из грязевого плена бронетранспортеров выбрался на огневую позицию сидевший за пулеметом урядник лихорадочно пытался понять, кто где, кто свой а кто– противник. По идее, на позициях своих был маяк – вспышка – но это по идее, а на деле вспышек этих было так много, что понять, кто где можно было лишь приблизительно. Не решаясь использовать КПВТ – он дал очередь только поверх, чтобы пугнуть – казак начал стрелять частыми, прорезающими лес очередями из ПКТ, благо две тысяч патронов– хватит надолго…

Очередной магазин вылетел в считанные секунды, какое там прицеливание – убить пока не убили тебя! Божедар не первый раз ходил на ту сторону – но там было все по-другому. Ни разу они не схватывались с численно превосходящим противником накоротке. Да так, что от своих позиций до позиций противника – рукой подать. Они знали свои возможности и выбирали противника по себе – а если такового не было, просто возвращались.

Что-то плюхнулось в грязь, удивительно – но молодой серб услышал это сквозь грохот жестокого боя.

Он и сам не понял, что подняло его из окопа – нет, не взрыв. Он должен был умереть в эти секунды – в окоп и в самом деле скатилась осколочная граната. Но он выскочил из окопов, автомат выплюнул последние пули – и так, с пустым магазином, серб бросился в самоубийственную атаку.

– Живео Сербия!!!

Где-то впереди, на черном бархате ночи, среди теней древесных стволов затрепыхался в руках усташа ослепительно желтый цветок – но пули чудесным образом миновали серба. С разбега он врезался всей своей массой в усташа, валя его на землю. Усташ попытался выхватить сербосек – но сербосек не предназначен для боя, сербосек предназначен для того, чтобы максимально быстро забить человека как скотину, из ножен же его быстро не достанешь. Серб успел первым, у него был хороший боевой нож, без гарды, с двусторонней заточкой и мгновенно выхватывающийся. Рука сама нащупала его, выдернула из ножен, Божедар ткнул наобум раз, второй – и нож со всего размаха наткнулся на что-то твердое и застрял. Усташ был взрослым и сильным, несмотря на ножевое и пулевое ранения он попытался перевернуться, чтобы оказаться наверху – но серб не позволил ему это сделать. В следующую секунду нестерпимая боль в глазах едва не заставила Божедара отпустить усташа, ему показалось, что оба глаза его вытекают на лицо. Но он не поддался – мотнул головой, что-то попалось ему – и он вгрызся в это, вгрызся со звериной, нечеловеческой яростью, чувствуя омерзительный вкус того, что он грыз и соленую влагу наполняющую рот. Два человека, по сути одной крови, и молящихся по-разному одному и тому же богу, сцепившись в смертельном объятье, грызли, душили, били друг друга в отчаянной попытке спасти свою жизнь и забрать чужую. Усташу все же удалось перевернуться, он оказался вверху – и в этот момент в метре от них пуля КПВТ напрочь перебила ствол дерева, под которым они сцепились в смертельной схватке. Обрубок ствола начал медленно падать на них…

Ночью, в пограничном лесу ничего почти не видя из-за деревьев и дождя, люди по сути одной крови, но разной веры свирепо истребляли друг друга. Они стреляли друг в друга, резали, били, схватывались в рукопашных схватках, использовали ножи, тесаки, саперные лопатки. Они убивали друг друга не только потому чтобы самим не быть убитыми – но и потому что ненавидели друг друга и желали друг другу смерти. В этом озлобленном, рычащем, кричащем, плюющемся свинцом и поливающем землю кровью человеческом комке нельзя уже было различить отдельных людей, люди слились в нечто единое. Но слились не в акте любви, дающем новую жизнь – а в акте ненависти, приносящем только смерть и страдания. Потом, позже, люди дадут громкие определения этому – героизм, свобода, месть, желая словами этими заслонить истинный смысл происходящего. И в противоестественном человеческой природе этом акте, как и в акте любви, тоже зарождался плод – но это не был плод любви. В этом соитии ненависти, жестокости и смертоубийства, под плачущим дождем небом зарождалось зло…

Утро следующего дня

Лес

Вороны… Проклятые вестницы смерти, сопровождающие ее на всей человеческой истории уже были здесь. Надсадно каркая, они рассаживались по деревьям, зыркали антрацитно-черными бусинками глаз по сторонам, примеряясь к павшим и словно спрашивая живых: "А почему ты жив? А почему ты не с теми, кто пал? А почему ты еще человек – а не кусок остывающего, годного к употреблению мяса". И у тех, кто остался живым в этой бойне, не было ответа на эти вопросы. И поэтому, они просто отгоняли этих ворон, бросали в них палки и комки грязи, потому что стрелять было нельзя. Граница.

Но вороны не улетали. Лениво поднявшись на крыло, они перелетали на соседнее дерево – и снова начинали пытать выживыших. Пытать вопросами – на которые не было ответа.

– Ты извиняй, пан коммандер… – сказал Радован – но боле мы так не пойдем.

Сотник устало махнул рукой. Кружилась голова. Он уже сожрал таблетку, оставшуюся у него с армейских заначек, но легче не становилось. Разве что в голове прояснилось – но сотник знал, что за эту таблетку потом придется расплачиваться жесточайшей головной болью.

Из леса выносили и рядком складывали трупы. Отдельно сербские, отдельно остальные, тех кто попал в засаду. Сербских пока было четыре. Усташей – перевалило за три десятка. И это было еще не все – казаки прочесывали лес.

– Господин сотник!

Еле переставляя ноги по чавкающей, напитанной влагой земле, сотник пошел на зов. Соболь ждал его у лежащих на плащ-палатках тел погибших четников.

– Что в тебе?

– А вот. Сюда глянь.

Сотник глянул – и ему стало так плохо, что захотелось завыть. Завыть, выколоть себе глаза – просто чтобы никогда больше этого не видеть. Перед ним, на плащ-палатке лежала девчонка, четница. Совсем молодая…

– Что? – не понял сотник

Вместо ответа снайпер показал на запекшиеся кровью волосы

– Ранение в голову. Очень точный выстрел. У троих из четверых то же самое. И как минимум один трехсотый, тяжелый – так же.

– Снайпер?

– Он самый.

– Откуда?

Соболь огляделся по сторонам. Он вытащил из окопа всего лишь эту девчонку – но как она лежала – запомнил.

– Вон оттуда. Примерно на час*.

– Сходим?

– А и давай.

– Чебак! – заорал Велехов, расплатившись за это очередным взрывом головной боли.

Неловко придерживая трофейный пулемет, к ним подбежал Чебак

– Певец где?

– Его… дифензива** мордует… с есаулом зараз приехали.

– Чего ж его?

– За нас потом возьмутся. Есаул сказал – не уходить никуда.

Сотник махнул рукой

– Надо, найдут, на то и дифензива. Пошли. Я первый…

Оскальзываясь на размокшей от дождя почве, вытянувшись в редкую цепочку, казаки двинулись вперед. Первым шел Велехов, потом Соболь, последним – Чебак, сдури схвативший трофейный пулемет – как малый, прямо. Сотник внимательно смотрел себе под ноги – еще лучше было бы обзавестись какой-никакой палкой, но палки не было.