Канарейка для ястреба - Анна Гур
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Отсутствие одного элемента и вы – ничто! – на последнем слове его указательный палец взмывает ввысь, и учитель отворачивается, заложив руки за спину, начинает прогуливаться вдоль огромного музыкального зала с многочисленными инструментами, продолжая вбивать в меня истину.
– Лучшие хормейстеры могут раскрыть голос, увеличить его силу, глубину, они учат красиво работать во всем диапазоне, но в основе всего стоит талант.
На этом слове мистер Уильямс резко оборачивается ко мне, заставляя замереть перед ним как кролик, я ожидаю услышать все, что угодно, но следующие его слова влетают в меня лучом надежды, почти заставляя вспорхнуть.
– В вас есть талант, Адель, бог не скупился в вашем случае, но я не потерплю лень! Вы должны отрабатывать свое нахождение в этих стенах и с честью представлять школу на грядущих конкурсах! Я не просто так взялся за вас! Не разочаровывайте меня!
Занимаясь со мной почти каждый день, мистер Артур Уильямс с фанатизмом гения принялся шлифовать самородок в моем лице. После занятий и часов, проведенных в библиотеке, я почти все свободное время проводила в музыкальном классе.
Постепенно это становилось моим серьезным увлечением, я втягивалась в процесс обучения и музыка стала моим единственным спасением, единственной радостью и убежищем…
Глава 11
Первое полугодие проскочило для меня как в тумане. Экзамены были сданы. Не скажу, что получила привычные отличные оценки, но я была рада и этой победе. Я была в отстающих. Мне все же требовалось время, чтобы нагнать школьный курс.
После экзаменов нас отпускали домой на праздники. Пожалуй, этих каникул я ждала как никогда прежде. И с радостью покинула стены элитной школы.
Как только переступила порог дома, бросилась на шею матери и зарыдала от облегчения. Когда Ивет спросила, почему я плачу, соврала, что просто очень соскучилась.
Помню, как мы сидели за скромным рождественским столом, и я рассказывала Ивет с Эйрин, насколько чудесна школа, в которой я учусь, смотрела на счастливые лица самых близких людей и понимала, что никогда не осмелюсь сказать правду…
Мечта осталась мечтой. В жизни все всегда по-другому и даже заветные мечты осуществляются иначе.
Когда пришло время возвращаться в школу, я едва сдерживала слезы, так мне не хотелось покидать маленькую ветхую квартирку, в которой прошли первые годы жизни, где оставались единственные близкие мне люди.
* * *
Новое полугодие встретило меня мокрым снегом и холодным ветром. Я входила на территорию школы с отчаянно прямой спиной и высоко поднятой головой, пытаясь ментально отгородиться от той помойки, в которую я ожидаемо окунусь:
– Эй, нищенка, ты где такую куртку нарыла? – заорал рослый парень мне вслед. Одет он был, в отличие от меня, в модельное темно-синее твидовое пальто с меховым воротником.
Этот возглас привлекает ко мне внимание собравшихся на лужайке учеников. Я же отчаянно пытаюсь сдержаться:
«Не время показывать характер, – мысленно убеждаю себя. – Главное, не дать почувствовать, что происходящие меня задевает. В этой школе стоит запрет на драки и прочие разборки учеников. Я сейчас не в том положении, чтобы огрызаться. Нужно поторапливаться…»
Едкие жалящие фразы тем временем продолжают обрушиваться на меня со всех сторон, пока я пробираюсь к зданию школы:
– Из какой канализации ты вылезла?!
– Оборванка!
– Сними куртку, не позорься, а?!
Я ведь уже говорила, что ненавижу зиму… Не терплю холод… Спрятав озябшие руки в карманы, сжимаю их в кулаки. Лицо покалывает от холода, а, быть может, и от едкого внимания собравшихся учеников.
Мне кажется, что в эти секунды я вижу себя со стороны: худосочную, долговязую девчонку в обшарпанной куртке и в старых ботинках – гриндерсах (Grinders) с металлическими мысками, которые еще Эйрин в свое время носила.
Обувь была довольно тяжелая, да и велика мне немного, но нынче такое в моде. Если бы и куртки в стиле – «неубитые молью» были бы в тренде, то, может, меня никто и не заметил бы, подумали бы, что я – неформал. Но, не судьба…
Я очень быстро становлюсь посмешищем в своей старой изношенной куртке среди богатеньких наследничков, которым невдомек, что за стенами их дорогих особняков существует другой мир, где голод и нищета – в порядке вещей, и есть много детей, у которых нет возможности носить даже такую поношенную куртку, что сейчас красуется на мне…
В меня тыкают пальцем и смеются, а я упрямо иду вперед, пока чей-то голос не выкрикивает мне вслед:
– Твои предки даже на нормальную обновку заработать не могут? Папашка, небось, алкоголик конченый, мать – шлюха!
Обидная фраза, брошенная мне вслед, вызывает у окружающих вспышку очередного хохота. Я же осознаю, что на этих словах выдержка покидает меня.
Оборачиваюсь, уставившись на свою одноклассницу Аманду – полноватую конопатую девчонку в дорогих шмотках и серой меховой шапке, что так некрасиво подчеркивает круглое раскрасневшееся лицо девицы, сейчас ржущей над своей шуткой с грацией лошади.
Я направляюсь прямо к ней, и, приблизившись вплотную, смотрю на нее исподлобья, но она не понимает моего молчаливого призыва заткнуться пока не поздно. Не осознает, что правы они в одном. Уличная я. В нашем районе слабаки не особо выживают.
Улица имеет свои правила и в разборках шпаны есть один закон – нерушимый, которого все придерживаются: говори все, что хочешь, но родителей – не тронь. За такое по головке не погладят, разве что куском арматуры.
Краем глаза замечаю, что народ начал подтягиваться, почуяв начало представления на уличной сцене. Парни постарше с интересом смотрят и шутят в ожидании кошачьих боев. Кто-то улюлюкает и подначивает. Всем хочется стать свидетелями веселого зрелища с утра пораньше.
Если в чем эти уроды и были сейчас правы, так только в том, что я действительно не из благополучного района, в котором меня научили кое-чему. Был у меня удар, хорошо поставленный и отточенный исключительно на парнях, на девчонках еще ни разу не опробованный. Удар действенный, сильный, не одного пацана заставивший корчиться у моих ног.
Краем глаза осмотрелась, поняв, что пока у меня только один противник в лице моей одноклассницы, все остальные просто весело проводят время за наш счет. Наблюдают. Смеются. Даю время Аманде собраться и осознать, что не права она. Нельзя людей, которых в глаза не видела, так оскорблять.
Пусть смолчит сейчас, и я просто повернусь и уйду. Мой молчаливый призыв остается незамеченным. Одноклассница, что передо мной возвышается, почему-то радуется всеобщему вниманию и начинает чувствовать себя звездой, грудь выпячивает
