Десять лет спустя - Валерий Сегаль

— Я с тобой полностью согласен, — несколько неожиданно сказал Ульянов.

— Тогда я тебя не понимаю, — удивился Шаляпин.

— Видишь ли, Федор, — начал свои объяснения Ульянов.

— Ты считаешь, что мы, большевики, агитируем за революцию. Отчасти ты прав, но только отчасти. На самом деле мы не столько агитируем за революцию, сколько создаем теорию революции. Агитировать за революцию практически бессмысленно, потому что революция неизбежно свершится тогда и только тогда, когда в стране создастся революционная ситуация. Если, например, в какой-нибудь Дании революционной ситуацией и не пахнет, то там любой обыватель с иронией воспримет и какую-то ни было революционную агитацию. Но теорию революции создать абсолютно необходимо! Вот ты только что сказал, что революция представляет собой кровавую рулетку, и я с тобой согласился. Однако такое положение вещей можно и нужно изменить! Любая революция всегда будет кровавой, но «рулеткой» она может и не быть. Для этого и необходима серьезная и основательная революционная теория. Таким образом можно утверждать, что революция свершится независимо от нас, большевиков, но от нас зависит, чтобы революция, свершившись, победила, и от нас зависит, чтобы революция, победив, себя впоследствии оправдала.

— Может ты и прав, — произнес Шаляпин с видом умного человека, который во всем этом неплохо разбирается, но для которого все это не столь уж важно. — Хотя если согласиться с тобой по части твоих рассуждений о революционной обстановке, то приходишь к выводу, что главным революционером на сегодняшний день является наш государь-император.

— Во всяком случае можно утверждать, что его политика способствует нарастанию революционного движения, — сказал Ульянов.

— А следовательно созданию в стране революционной обстановки! — заключил Шаляпин. — Впрочем, я конечно понимаю, что революция в России все равно неизбежна.

— Из тебя, Федор, вышел бы отличный марксист.

— Спасибо, бог миловал. А как, кстати, поживает другой «видный» марксист — твой друг Лева?

— Бронштейн?

— Я не помню его фамилию. Помню, что еврей.

— Бронштейн… Лева очень способный революционер, но к сожалению он слишком много бухает. Он постоянно пропадает в одном жутком притоне на Забалканском.

— Знаю я это место! — воскликнул Федор и добавил шутливым тоном: — в тяжелых условиях, под гнетом самодержавия порой необходимо расслабиться, выпить чего-нибудь крепенького, покурить опиума. Знаю я эти большевистские привычки!

— Ну ты хоть не откажешься выпить за свержение режима?

— предложил Ульянов свой любимый тост.

— Я отказываюсь пить за свержение чего бы то ни было,

— сказал Федор несколько даже высокопарно. — Предпочитаю мирные тосты. Давайте, ребята, лучше выпьем за молодость! — он повернулся к Бени. — Наша молодость уже позади, мой юный друг, а вы только входите в лучшую пору своей жизни. Я пью за вашу молодость, Бенито! Не тратьте время на политику и прочую ерунду. Пейте пиво, танцуйте, охотьтесь и помните, что самое вкусное пиво — это водка, а самая приятная охота — это охота за женщинами!

— Только эту охоту не следует чрезмерно затягивать, — вставил свое мнение опытный Ульянов. — Стакан и в рот!

— Кстати, Вовчик! — оживился Леха. — Я давно слышу от тебя это выражение, а все не могу понять: как правильно — «стакан и в рот» или «в стакан и в рот»?

— Можно и так, и так! — ответил Ульянов.

— Пошляки! — махнул рукой Федор и, подняв свою рюмку, повернулся к Бени. — За вас, мой юный друг!

Бени поблагодарил, все выпили, а затем Леха сказал:

— Раз уж коснулись охоты: Вовчик, ты, помнится, грозился пойти с нами на лося.

— Пошли, — пьяно кивнул головой Ульянов. — Только мне не следовало бы показываться сейчас в Саблино. Я собираюсь отписать сестре и сплавить туда на праздники мою бабулю. В связи с этим, мне не хотелось бы сейчас видеться с сестрой. Начнутся вопросы: почему я не приезжаю сам и так далее. Нет ли у вас с Пятницей другого местечка на примете?

— Есть! — сказал Леха. — Поедем в Бернгардовку. Это по Финляндской дороге.

— Да хоть по Турецкой! — воскликнул Ульянов и, потирая руки от приятных предвкушений, обратился к Федору: — Ты тоже поедешь?

— Да я бы пожалуй съездил, но…

— Никаких «но»! — категорически заявил Ульянов. — Затаримся как следует, дернем, а после такого жару зададим бернгардовским лосям, что нас там вовек не забудут!.. Я кстати знаю это место; там неподалеку старая усадьба Оленина.

— Совершенно верно, — подтвердил Горький.

— Да-да, теперь и я припоминаю, — сказал Федор. — Я бы с удовольствием, ребята, но я в ближайшие дни сильно загружен. Вот если бы недельки через две-три!

— Идет! — согласился Ульянов. — Будет настоящая зимняя охота! Значит решено! Разгружайся со своими делами, Федор, и махнем в Бернгардовку на лося… Нам предстоит такой кайф, Бени, а ты собираешься удрать в свой сраный Неаполь.

— Если вы хотите уехать из этой страны, молодой человек, — очень серьезно сказал Шаляпин, — я вполне одобряю ваше решение. Володька очень хорош в своих теориях, но, между нами говоря, я не хотел бы принимать личное участие в практическом осуществлении этих теорий.

— Но мы стоим за справедливость! — пламенно воскликнул Бени.

— За справедливость! — усмехнулся Шаляпин. — Вы ведь каждый божий день видите эту публику, — этих бездельников в соболях и бриллиантах, разъезжающих по Невскому в дорогих каретах; вы видите грязных невежественных попов, нанятых этими бездельниками, чтобы дурманить народ. Неужто вы думаете, что эти кровопийцы уступят вам хотя бы кусочек своего пирога из чувства справедливости?! Неужели вы еще не поняли, что самое большое наслаждение для человека — наблюдать страдания своего ближнего, особенно если этот ближний принадлежит к другому классу общества! Все эти люди удавятся из-за мельчайшей крупинки своего богатства и своих незаслуженных привилегий. Володька мог бы быть среди них, но он встал по другую сторону баррикады. У меня на это никогда не хватит мужества. Максимум на что я способен — это соблюдать известный нейтралитет. Я понимаю, что Россия в один прекрасный день неизбежно пройдет через кровь, но лично я надеюсь провести этот день в Париже.

— Вы рассуждаете малодушно, — возмутился Бени. — Такие люди, как вы, губят страну!

— Зато они не гибнут вместе со страной! — хладнокровно возразил Шаляпин. — Подумайте, Бенито! Настанет день, когда все вы пойдете против них. Вы будете голодные и оборванные, в слезах и соплях, с детьми на плечах, с обрезами за пазухой и кухонными ножами в зубах; они же — холеные и жирные, воняющие французским одеколоном и до зубов вооруженные, а все же бессильные против вас. В тот день они ответят за все!

Не на шутку распалившийся Федор налил себе полный стакан водки, никого не приглашая, выпил и налил опять. В эту минуту он пил водку, как пьет воду человек, которого мучит жажда.

Все молчали, причем Ульянов выглядел слегка удивленным. Выпив, Федор заговорил вновь.

— Они стращают вас Страшным судом, хотя сами, разумеется, в него не верят. Но Страшный суд — это не сказки! В тот день они сами в этом убедятся! Собственной шкурой почувствуют!

Осветилась узкая щель между полом и дверью спальни: Федор стучал могучими кулаками по столу и орал так, что разбудил трезвую, мирно спавшую Надю. Ульянов решил, что пришла пора вмешаться.

— Ты хорошо излагаешь, Федя, — сказал он, — но какое это имеет отношение к зимней охоте и рождественским празднествам?

— Никакого, — ответил Шаляпин. Он имел сейчас вид человека, который очень быстро куда-то бежал, а затем внезапно сменил направление на прямо противоположное и, естественно, потерял при этом скорость. После некоторой паузы он растерянно спросил: — но причем тут рождественские праздники?

— А при том, — ответил Ульянов, — что в свое время Бени вернется в Италию, но зачем это делать перед Рождеством?!

— Потому что мне здесь скучно, — вставил свое слово Бени.

— Осенью в Петербурге всегда скучновато, — заметил Федор. — Особенно поздней осенью. Зима в этом году задерживается, но она уже не за горами. Поначалу я неправильно понял Володю. Я думал, что он уговаривает вас остаться в России на постоянное место жительства. Против этого я возражал. Но провести в Питере рождественские каникулы — это совсем другое дело. Конечно же не стоит покидать Санкт-Петербург сейчас! Рождество и Новый год — главные зимние праздники, которые лучше всего встречать на севере, а вы как раз и находитесь в самой северной столице мира, — севернее не бывает! Вы замечательно встретите здесь Новый год, Бенито! Вдарят крещенские морозцы; бабы оденутся в шубки и начнут страстно выдыхать пар изо рта, требуя, чтобы их согрели; а мы будем целыми днями пить водку, играть в снежки и съезжать на санках с самых высоких в Европе ледяных гор. Верьте мне и особенно верьте Володьке, молодой человек. Володька порой слегка надоедлив со своими теориями, но по части отмечания праздников он незаменимый человек. Новый год в Санкт-Петербурге! Что может быть прекраснее?! «Мороз и солнце; день чудесный!..» Как там дальше, Володька?