Том 1. Стихотворения 1828-1831 - Михаил Лермонтов

Отрывок («На жизнь надеяться страшась…»)*

На жизнь надеяться страшась,Живу, как камень меж камней,Излить страдания скупясь:Пускай сгниют в груди моей.Рассказ моих сердечных мукНе возмутит ушей людских.Ужель при сшибке камней звукПроникнет в середину их?

Хранится пламень неземнойСо дней младенчества во мне.Но ведено ему судьбой,Как жил, погибнуть в тишине.Я твердо ждал его плодов,С собой беседовать любя.Утихнет звук сердечных слов:Один, один останусь я.

Для тайных дум я пренебрегИ путь любви и славы путь,Всё, чем хоть мало в свете могИль отличиться, иль блеснуть;Беднейший средь существ земных,Останусь я в кругу людей,Навек лишась достоинств ихИ добродетели своей!

Две жизни в нас до гроба есть,Есть грозный дух: он чужд уму;Любовь, надежда, скорбь и месть:Всё, всё подвержено ему.Он основал жилище там,Где можем память сохранять,И предвещает гибель нам,Когда уж поздно избегать.

Терзать и мучить любит он;В его речах нередко ложь;Он точит жизнь как скорпион.Ему поверил я — и что ж!Взгляните на мое чело,Всмотритесь в очи, в бледный цвет;Лицо мое вам не моглоСказать, что мне пятнадцать лет.

И скоро старость приведетМеня к могиле — я взглянуНа жизнь — на весь ничтожный плод —И о прошедшем вспомяну:Придет сей верный друг могил,С своей холодной красотой:Об чем страдал, что я любил,Тогда лишь будет мне мечтой.

Ужель единый гроб для всехУничтожением грозит?Как знать: тогда, быть может, смехПолмертвого воспламенит!Придет веселость, звук чужойПоныне в словаре моем:И я об юности златойНе погорюю пред концом.

Теперь я вижу: пышный светНе для людей был сотворен.Мы сгибнем, наш сотрется след,Таков наш рок. таков закон;Наш дух вселенной вихрь умчитК безбрежным, мрачным сторонам.Наш прах лишь землю умягчитДругим, чистейшим существам.

Не будут проклинать они;Меж них ни злата, ни честейНе будет. — Станут течь их дни,Невинные, как дни детей;Меж них ни дружбу, ни любовьПриличья цепи не сожмут,И братьев праведную кровьОни со смехом не прольют!..

К ним станут (как всегда могли)Слетаться ангелы. — А мыУвидим этот рай землиОкованы над бездной тьмы.Укоры зависти, тоскаИ вечность с целию одной:Вот казнь за целые векаЗлодейств, кипевших под луной.

«Оставленная пустынь предо мной…»

Оставленная пу́стынь предо мной*Белеется вечернею порой.Последний луч на ней еще горит;Но колокол растреснувший молчит.Его (бывало) заунывный гласЗвал братий к всенощне в сей мирный час!Зеленый мох, растущий над окном,Заржавленные ставни — и кругомВысокая полынь, — всё, всё без словНам говорит о таинствах гробов· · ·Таков старик, под грузом тяжких летЕще хранящий жизни первый цвет;Хотя он свеж, на нем печать могилТех юношей, которых пережил.

Пред мной готическое зданьеСтоит как тень былых годов;При нем теснится чувствованьеК нам в грудь того, чему нет слов,Что выше теплого участья,Святей любви, спокойней счастья.Быть может, через много летСия священная обительОставит только мрачный след.И любопытный посетительВ развалинах людей искатьНапрасно станет, чтоб узнать,Где образ божеской могилыМежду златых колонн стоял,Где теплились паникадилы,Где лик отшельников звучалИ где пред богом изливалиСвои грехи, свои печали.

И там (как знать) найдет прошлецПергамент пыльный. Он увидит,Как сердце любит по конецИ бесконечно ненавидит,Как ни вериги, ни клобукНе облегчают наших мук.

Он тех людей узрит гробницы,Их эпитафии пройдет,Времен тогдашних небылицыЗа речи истинны почтет,Не мысля, что в сем месте сгнилиСердца, которые любили!..

К… («Простите мне, что я решился к вам…»)*

«Простите мне, что я решился к вамПисать. Перо в руке — могилаПередо мной. — Но что ж? всё пусто там.Всё прах, что некогда она манилаК себе. — Вокруг меня толпа родных,Слезами жалости покрыты лица.И я пишу — пишу — но не для них.Любви моей не холодит гробница.Любви — но вы не знали мук моих.Я чувствую, что это труд ничтожный:Не усладит последних он минут.Но так и быть — пишу — пока возможно —Сей труд души моей любимый труд!Прими письмо мое. — Твой взор увидит,Что я не мог стеснить души своейК молчанью-так ужасна власть страстей!Тебя письмо страдальца не обидит…Я в жизни — много — много испытал,Ошибся в дружбе — о! храни моих мученийСлова — прости — и больше нет волнений,Прости, мой друг» — и подписал:«Евгений».

Ночь. III*

Темно. Всё спит. Лишь только жук ночнойЖужжа в долине пролетит порой;Из-под травы блистает червячок,От наших дум, от наших бурь далек.Высоких лип стал пасмурней навес,Когда луна взошла среди небес…Нет, в первый раз прелестна так она!Он здесь. Стоит. Как мрамор, у окна.Тень от него чернеет по стене.Недвижный взор поднят, но не к луне;Он полон всем, чем только яд страстейУжасен был и мил сердцам людей.Свеча горит, забыта на столе,И блеск ее с лучом луны в стеклеМешается, играет, как любвиОгонь живой с презрением в крови!Кто ж он? кто ж он, сей нарушитель сна?Чем эта грудь мятежная полна?О если б вы умели угадатьВ его очах, что хочет он скрывать!О если б мог единый бедный другХотя смягчить души его недуг!

Farewell[2]*

Прости! коль могут к небесамВзлетать молитвы о других,Моя молитва будет там,И даже улетит за них!Что пользы плакать и вздыхать,Слеза кровавая поройНе может более сказать,Чем звук прощанья роковой!..

Нет слез в очах, уста молчат,От тайных дум томится грудь,И эти думы вечный яд, —Им не пройти, им не уснуть!Не мне о счастьи бредить вновь,—Лишь знаю я (и мог снести),Что тщетно в нас жила любовь, —Лишь чувствую — прости! — прости!

Элегия («Дробись, дробись, волна ночная…»)*

      Дробись, дробись, волна ночная,И пеной орошай брега в туманной мгле.   Я здесь, стою близ моря на скале,       Стою, задумчивость питая.Один; покинув свет и чуждый для людейИ никому тоски поверить не желая.   Вблизи меня палатки рыбарей;   Меж них блестит огонь гостеприимный;Семья беспечная сидит вкруг огонька;       И, внемля повесть старика,       Себе готовит ужин дымный!   Но я далек от счастья их душой,    Я помню блеск обманчивой столицы,Веселий пагубных невозвратимый рой.       И что ж? — слеза бежит с ресницы,И сожаление мою тревожит грудь,Года погибшие являются всечасно;   И этот взор, задумчивый и ясный —      Твержу, твержу душе: забудь.Он всё передо мной: я всё твержу напрасно!..   О если б я в сем месте был рожден,   Где не живет среди людей коварность:Как много бы я был судьбою одолжен —   Теперь у ней нет прав на благодарность!   Как жалок тот, чья младость принеслаМорщину лишнюю для старого чела.      И отобрав все милые желанья,Одно печальное раскаянье дала;Кто чувствовал как я — чтоб чувствовать страданья.Кто рано свет узнал — и с страшной пустотойКак я оставил брег земли своей родной      Для добровольного изгнанья!

Эпитафия («Простосердечный свободы…»)*