Птичий город за облаками - Энтони Дорр

родных гор и не лучше ли Омиру думать о том, что он сейчас делает, то есть помогать ей вытапливать из сот воск?

И все же мальчик часто уходит в одиночку к дуплистому тису, забирается на ветку и смотрит вниз, туда, где речка исчезает за поворотом, и воображает чудеса, которые лежат дальше: леса, где деревья умеют ходить, пустыни, где люди с конскими телами мчатся быстрее стрижиного полета, царство на вершине земли, где сходятся времена года, морских змеев средь плавучих ледяных гор и племя бессмертных синих великанов.

Ему десять, когда Красотка, старая корова с провислой спиной, телится в последний раз. Почти весь вечер два копытца, с которых капает слизь и поднимается на холоде пар, торчат из-под ее выгнутого дугой хвоста, а Красотка жует траву, будто ничего решительно не происходит. Потом по ее телу проходит судорога, и на землю вываливается бурый теленок.

Омир делает шаг к нему, однако дед удерживает мальчика. На лице вопрос. Красотка вылизывает теленка, все его тельце раскачивается под ее огромным языком, дед шепчет молитву, начинает сыпать дождик, а теленок все не встает.

И тут Омир видит то, что сразу заметил дед. Из-под хвоста у Красотки торчит еще пара копытцев. Следом за копытцами появляется морда с розовым язычком, потом глаз, а следом и весь теленок, на этот раз серый.

Двойня. Оба бычки.

Серый почти сразу встает и начинает сосать. Бурый не поднимает мордочку от земли. «Что-то с ним не так», — шепчет дед и ругает соседа, к чьему быку они водили Красотку, но Омир думает, бычок просто не спешит: пытается решить новую сложную задачу костей и силы тяжести.

Серый сосет Красоткино вымя, стоя на ножках-прутиках, а его брат по-прежнему лежит в папоротниках, мокрый и неподвижный. Дед вздыхает. В тот же самый миг первый бычок встает и делает к ним шаг, словно говоря: «Кто тут во мне сомневался?» Омир с дедом смеются. Семейное богатство увеличилось вдвое.

Дед боится, что у Красотки не хватит молока для двоих, однако она справляется, жуя траву без остановки весь удлинившийся день. Бычки растут быстро. Бурого назвали Древом, серого — Луносветом.

Древ не любит ходить по грязи, жалобно мычит, когда теряет из вида маму-корову, и может спокойно простоять пол-утра, покуда Омир выбирает из него репьи. Луносвет, наоборот, вечно бежит разглядывать бабочку, поганку, пень, жует веревки и цепи, ест опилки, забредает в грязь по колено, как-то застрял рогом в гнилом дереве и мычал, чтобы его выручили. В одном бычки схожи: они с первого дня полюбили мальчика, который кормит их с рук, гладит им морды и часто спит в хлеву между их большими теплыми боками. Они вместе с ним играют в прятки и бегают наперегонки, вместе шлепают по весенним лужам в сверкающем облаке мух. Судя по всему, бычки считают Омира братом.

Бычкам еще нет месяца, когда дед запрягает их в ярмо. Омир нагружает арбу камнями, берет длинную палку и начинает учить бычков. «Цоб» значит налево, «цобэ» значит направо, «цоб-цобэ» значит прямо. Поначалу бычки не обращают на мальчика внимания. Древ не дает впрячь себя в арбу, Луносвет трется о каждый ствол, пытаясь сбросить ярмо. Арба опрокидывается, камни сыплются, бычки становятся на колени и мычат, старые Лист и Шип перестают щипать траву и качают седыми головами, будто зрелище их забавляет.

— Да кто станет слушать мальчишку с такой рожей? — смеется Нида.

— Покажи им, что можешь позаботиться обо всех их нуждах, — говорит дед.

Омир начинает заново. Он палкой постукивает волов по коленям, щелкает языком, свистит, шепчет им на ухо. В это лето горы зеленее обычного, трава вымахала высокой-превысокой, материны ульи тяжелеют от меда, а семья в первый раз с тех пор, как ее выгнали из деревни, ест вволю.

Рога у Древа и Луносвета теперь большие, широкие, грудь раздалась, круп стал крепким и сильным; к тому времени, как их пора холостить, они уже выше своей матери, даже Лист и Шип рядом с ними кажутся хилыми. Дед говорит, если прислушаться, можно услышать, как они растут. Омир почти уверен, что дед шутит, и все равно, когда никто не видит, прижимается ухом к боку Луносвета и закрывает глаза.

Осенью в долину приходит известие, что султан Мурад Второй, Великий и Победоносный, скончался, оставив власть восемнадцатилетнему сыну (да живет он вечно). Торговец, который покупает у семьи мед, говорит, что с воцарением молодого султана начнется новый золотой век, и в маленькой лощине все это подтверждает. Дорога — чистая и сухая, дед с Омиром молотят небывалый урожай ячменя, Нида с матерью сыплют зерно в корзины, и свежий ветер уносит мякину.

Как-то вечером, незадолго до первого снега, от реки приезжает путник на лоснящейся кобыле, сзади трясется на лошаденке слуга. Дед отсылает Омира с Нидой в хлев, и те смотрят в щели между бревнами. На путнике травяно-зеленая чалма и отороченный овчиной плащ, а борода до того гладкая, что Нида думает — наверное, духи расчесывают ее каждую ночь. Дед показывает гостям древние рисунки в пещере, затем путник возвращается к дому, хвалит поле и сад. При виде двух молодых волов у него отвисает челюсть.

— Вы их кровью великанов вскармливали?

— Редкое благословение, когда двойня ходит в одном ярме, — отвечает дед.

На закате мать, прикрыв лицо, подает гостям зелень и коровье масло, затем сладкие медвяные дыни, последние в этом году. Нида и Омир подслушивают у задней стены, и Омир молится, чтобы путник рассказал о городах в земле за горами. Тот спрашивает, как вышло, что они живут так далеко от деревни, и дед отвечает, они сами так решили и, благодарение султану, да покоится он в мире, у семьи есть все, что ей нужно. Путник что-то бормочет (слов не разобрать), но тут слуга встает, прокашливается и говорит:

— Хозяин, они прячут в хлеву демона.

Тишина. Дед подбрасывает в очаг дров.

— Гуля или злого колдуна в обличье ребенка.

— Прошу прощения, — говорит путник. — Мой слуга забыл свое место.

— У него лицо как у зайца, и животные повинуются его слову. Потому-то они и живут одни, далеко от деревни. Потому и волы у них такие огромные.

Путник встает:

— Это правда?

— Он всего лишь мальчик, — отвечает дед, но Омир различает в его голосе непривычную резкость.

Слуга пятится к двери.

— Это ты сейчас так думаешь, — говорит он, — а со временем его истинная природа выйдет наружу.

Анна

За городскими стенами пробуждается старая вражда. Сарацинский султан