Последний парад - Вячеслав Дегтев

Через неделю Мишка решил «сделать» банкира. Навел справки. Самым крутым и самым мерзким был некто Лантовский. Этот тип, как все они, бывший когда-то комсомольским работником, потом директором кооператива, сбивший первые бабки на продаже цветочков и окончательно разбогатевший на обмане, на фальшивых авизо и «пирамидах», — он был знаменит в городе еще тем, что в горах у него находился настоящий замок, который он называл «Орлиное гнездо», а народ окрестил «Гнездом грифа» и куда, по слухам, привозили тринадцати-четырнадцатилетних девочек, с которыми этот ублюдок развлекался.

Мишка опять вскипятил отвар. На этот раз повернулся на север и сделал восемь дыхательных упражнений. И вскоре созерцал в зеркале нечто странное: это было именно — «тигро-лев»: сероватая, в мелкую полоску шкура, как у туранского тигра, истребленного недавно, рыжеватая грива, правда, негустая, как у тоже истребленного месопотамского льва, — рисунки этих исчезнувших зверей Мишка рассматривал как-то в «Жизни животных».

Всю ночь Мишка в тигрино-львином обличье бесшумно бродил вокруг одинокого дома в горах, пугая собак. Он изучал подходы и подъезды, между делом задрал оленя, полакомился парным нежным волокнистым мясом и уже под утро взял кабаний след и стал преследовать стадо. Уже настигая, почуял неладное, остановился, и тут загремели выстрелы, зажужжали пули. Оказалось, он, сам того не желая, нагнал кабанов на охотничью засаду. Когда стрельба прекратилась, сквозь кусты, подкравшись, Мишка увидел засидки стрелков, машины, самих людей. Подкрался ближе. Возле одной из машин на раскладном стульчике перед костром сидел человек в каракулевой генеральской бекеше, с очень знакомым лицом. Другой, гораздо старше, но, видно, ниже по званию, услужливо нанизывал на шампуры мясо только что застреленных кабанов. Подходили возбужденные люди, подобострастно докладывали. Оказалось, это известный своим вероломством и подлостью генерал, недавно сдавший очередную армию каким-то сепаратистам-ополченцам. А тут он, видно, оттягивался после трудов предательских. Хоть Мишка и не служил в армии, но русскую армию он уважал. И, как половина населения, ненавидел этого генерала-предателя, перевертыша и вообще-то ублюдка.

Генерал услыхал шорох в кустах. «Эй! Кто там? Ну-ка, доложи голосом!»

Сгруппировавшись, Мишка прыгнул и в долю секунды откусил генералу голову. Больше уж он никого не сдаст! — думал Мишка, уходя от погони. Собаки вскоре отстали, выстрелы стихли, и Мишка с чувством исполненного долга отправился домой.

Проходя мимо войсковой части, которая принимала, как он знал, участие в боевых действиях, бросил генеральскую голову к воротам. То-то радости завтра у солдат будет!

Всю неделю в газетах и на телевидении стоял визг. Его, Мишку, окрестили «Робин Гудом в тигриной шкуре». Он еще раз ходил ночью на дорогу, ведущую к «Гнезду грифа». Прождал почти всю ночь. Без толку. Еле успел к сроку. Через неделю, уже в третье посещение этого таинственного горного дома, увидел целую кавалькаду из машин. То ехал банкир со своей многочисленной охраной. Мишка перегородил бревном дорогу, залег в кустах и стал ждать. Машины остановились. Полчаса, если не больше, — Мишке хорошо было слышно из засады, — народ совещался, препирался: ехать или не ехать? Вдруг мина?..

Наконец решили не ехать. Утром вызвать саперов, пусть расчистят путь, а пока возвращаться назад. Однако развернуться было не так-то просто, горная дорога узкая, и длинным лимузинам не было никакой возможности перестроиться. Один лишь милицейский короткий, верткий «уазик» смог развернуться. В него-то и решили пересадить банкира с его молоденькой подружкой. Когда банкир, прижимая к груди саквояж, переходил из «мерседеса» в «уазик», тут-то Мишка и прыгнул на него. Банкир полетел в пропасть, и Мишка едва-едва успел вырвать у него из рук кожаный саквояж. Все застыли, обезумев от ужаса.

Стрелять начали, только когда Мишка уже скрылся в зарослях самшита, который в это предутреннее время был весь в росе.

В саквояже оказалась смена белья, пачка дорогих презервативов и фаллоимитатор, а также двадцать семь рублей денег. Вот тебе и банкир!

Саквояж Мишка бросил у дверей банка, вытряхнув содержимое. Пусть народ знает своих «орлов»!

После этого Мишка часто стал ходить в горы. Перевоплощение в тигро-льва проходило для него наиболее естественно. Не оставалось, как в случае с пантерой, остаточных явлений: ни волос на лице, ни когтей, ни беспричинной раздражительности и едкой злости против всех и вся. Поэтому он предпочитал больше не оборачиваться пантерой и разгуливал в полосатой шкуре. Он поднимался в горы, ложился в распадке, внизу сиял мертвенными огнями город, пучился, как опара в квашне, выпукло темнело море, — там, внизу, кипели страсти, бушевали злоба и ненависть, там обманывали друг друга, убивали, сживали со свету, там шла невидимая, но оттого не менее кровавая борьба за место под солнцем, за лучший кусок, за обладание лучшими самками, и побеждал в этой борьбе не сильнейший и не достойнейший, а — подлейший и ничтожнейший. В горах, в лесу тоже шла борьба за существование, но тут были законы природы, если угодно, Бога, которые соблюдались неукоснительно. У людей же действовали самопровозглашенные ими самими «понятия», облеченные в видимость законов. А человеческая «мораль» не вписывалась ни в какие божеские рамки.

Всякий раз Мишке противно было возвращаться в город, к людям. И не потому, что его разыскивали лучшие сыщики со всей России и были реальные перспективы вернуться к пиле «дружба-2», а просто все омерзительней становилось ему существовать в мире, где все было противно природе и его душе. Он был тут чужим. Но и среди зверей он тоже был чужим.

Увы, везде он был чужим. Везде он был — «куцаным»…

Так прожил он три месяца. За это время убил еще двух банкиров и трех беспредельщиков-мафиози, которые ни за что ни про что терроризировали народ. Слава о нем — катилась. Сперва по всему побережью, а теперь уже покатилась и по России.

Взяли его совершенно неожиданно. И достаточно случайно. Хотя… Все случайности, если хорошенько присмотреться, в конце концов, закономерны.

Как потом выяснилось, сдала его квартирная хозяйка, которая страдала бессонницей, и вот как-то ночью, под утро, она услыхала скрип калитки на территории своего постояльца, прерывистое, тяжелое дыхание и словно бы какое-то рычание. Выглянув в окно, она увидела уродливый и страшный силуэт тигро-льва, который как ни в чем не бывало присел под кленом, как всегда делал, возвращаясь, ее постоялец. Мало того, он еще и закурил. Это лев-то!

Она сразу же смекнула, что это о нем, голубчике, видно, пестрят газетные полосы и пробили мозги по телеящику. А так как Мишка имел глупость заплатить ей квартплату за год вперед, то теперь она, раздираемая алчностью, думала, как бы его куда-нибудь спровадить, а бунгало сдать еще разок и на этой нехитрой операции обогатиться. Не долго думая (а уж совесть у нее даже не шевельнулась, даже не пикнула), она подняла трубку и позвонила ментам, и через полчаса они уже подвалили, голуби сизокрылые, с автоматами, пулеметами и даже с броневиком.

Взяли Мишку легко. Он дрожал после метаморфозы и от утренней осенней свежести, а потому никто из ментов не мог поверить, что этот жалкий дохляк мог вершить такие громкие, кровавые дела, — не верил ни один, несмотря на то что тут же лежали пуки трав, нужных для приготовления чудодейственного отвара.

Его посадили в одиночку и стали колоть. Мишка запирался, играя в несознанку. Он отрицал все, кроме того, что жил под чужим именем. Они не могли доказать даже того, что жил он воровством, — в бунгало было так убого, что так можно было жить только на инвалидную пенсию. Вот за незаконное получение пенсии и горел Мишке новый срок. Больше б они не смогли пришить ничего.

Хотя профессор и подтвердил, что трава и ингредиенты именно те, которые были указаны в книге, — но к делу-то это не подошьешь. Да и смешно было бы на основании этого да на основании показаний полусумасшедшей старухи обвинять слабого, маленького, скрюченного, запуганного, жалкого человека, жившего (официально) на инвалидную пенсию, в убийстве нескольких крепких, хорошо вооруженных, хорошо охраняемых людей, а тут еще поднималось общественное мнение в защиту Мишки, и еще день-два — и его выпустили бы на подписку до суда. Но тут кому-то из ментов — а может, профессору? — пришла в голову мысль подбросить ему в камеру нужные для метаморфозы травы и ингредиенты. Ему положили все, что нужно для отвара, а также пять килограммов ливерной колбасы (пожмотились, суки!), установили скрытые кинокамеры и стали ждать.

Мишка понимал, что за ним наблюдают и записывают на пленку, но ему вдруг сделалось наплевать на все. Он вспомнил то сладостное ощущение свободы, ощущение настоящей воли, наслаждение силой и бесстрашием, вспомнил запахи, недоступные людям, которые переполняли его нос, отвесные кручи, где он бродил по ночам, совершенно ничего и никого не боясь… Весь его организм требовал, жаждал испытать эти чувства еще хоть разок, а там будь что будет, но Мишка удерживал себя, понимая, что если он на глазах ментов превратится в зверя, то у них будут неопровержимые доказательства его вины, а это значит, что или вышка светит неотвратимо, или в лучшем случае пожизненное заключение.