Похищенная викингом - Кейтлин Крюс

то нашла бы мужчину для дочери, который был бы выгоден и ей, тем что не оспаривал бы ее позиции, и брату, королю Эдуарду. Весной Эльфвина была уверена, что скоро ей придется идти под венец.

Разумеется, никто не стал бы заставлять ее силой. Да и зачем Этельфледе давить на дочь, когда она всегда могла добиться от нее желаемого, напомнив о долге перед королевством. О нем говорили так часто, что он казался ей ничем не лучше меча или ножа, которым орудуют бандиты на дороге.

«Над головой каждого из нас занесен меч, — говорила ей Милдрит, строго глядя на девочку. — Но, послушай меня, только от тебя зависит, разрубит ли он тебя пополам или останется висеть в воздухе».

«Зачем нужен меч, если им не рубить?» В том возрасте она была уверена, что достаточно знает о мечах и людях, ими владеющих. Ведь она провела все детство среди придворных и наблюдала за ними. И они боролись каждый день в каждом замке, где жила Эльфвина.

«У каждого мужчины есть не один меч, дитя мое, — говорила Милдрит. — Тот, который он держит в руке, может тебя убить, но это бывает милостью по сравнению с тем ущербом, который он может нанести другим».

Эльфвина много видела при дворе матери. Порой то, что не совсем понимала, иногда во дворе или в зале. Она видела, как мужчины и женщины совокуплялись, и понимала, что мать ждет от нее сохранения целомудрия, которое может стать хорошим условием для торга. Впрочем, настанет день, когда и ей придется принести себя в жертву. Сколько бы она ни молилась, это лишь вопрос времени.

«Это больно?» — осмелилась она задать вопрос Милдрит, зная, что с матерью не сможет позволить себе такие разговоры.

«Больно, когда случается уколоть палец иглой?»

Эльфвина покосилась на несчастные пальцы.

«Больно».

Женщина пристально посмотрела ей в глаза. Девушка запомнила этот взгляд так отчетливо, словно разговор происходил только сегодня, а не много лет назад. Запомнила морщинистое лицо и сжатые зубы. А еще сочувствие в глазах.

«Но ты ведь знаешь, что научишься владеть иглой, и пальцы будут ловко с ней управляться, не будет нужды терпеть боль. Никогда не забывай об этом, дитя».

С того дня Милдрид прожила только три зимы. Но Эльфвина сделала так, как та ей велела, — она не забыла. Теперь, продвигаясь по темноту лесу, она не могла думать ни о чем другом. Пыталась представить на месте извивающихся в объятиях друг друга мужчин и женщин, которых видела так много, себя и этого великана, что сидел на лошади позади нее. Это казалось простым и невозможным одновременно. Однако Эльфвина отметила, что воображение заставило ее затаить дыхание.

— Мое имя тебе известно, могу я узнать твое? — произнесла она.

Она приближалась к моменту смерти и отчего-то хотела знать, человек с каким именем отправит ее в мир иной. Казалось, она совершает… своего рода подвиг, осознанно подчиняясь судьбе.

— Торбранд, — ответил он глухим голосом.

Торбранд.

«Это всего лишь имя, — сказала она себе. — Оно не должно отдаваться дрожью внутри».

Они ехали вперед, хотя он едва ли видел дорогу лучше, чем она. Воздух становился все холоднее, пелена снега все плотнее. Эльфвина понимала, что едва ли уехала так далеко, если отправилась бы в путь одна, даже исключая вмешательство живого существа в ее планы. Достаточно плохой погоды. Что с ней стало бы? Скорее всего, замерзла бы и умерла на обочине.

Впрочем, она и сейчас боялась этого, время от времени нервно вглядываясь в чащу.

В момент, когда, казалось, ее охватило отчаяние, между деревьями мелькнул огонек. Эльфвина затаила дыхание. Торбранд пришпорил кобылу, сжал сильнее ноги девушки бедрами и поскакал прямо на свет.

Она отбросила мысль, что это люди, посланные дядей, или бандиты. Внезапно стало легко и спокойно, отчего-то появилась грусть, что поездка закончится так быстро. Что ж, она согласна ее ненадолго прервать. Совсем ненадолго.

Торбранд выехал на поляну, окруженную с трех сторон деревьями, с четвертой же был высокий, как стена замка, обрыв. Он спешился так легко и быстро, что Эльфвина на мгновение растерялась, лишившись опоры. Оказывается, она уже привыкла к его теплу и определенной поддержке.

Сохранять спокойствие было совсем непросто, ведь при ближайшем рассмотрении стало ясно, что мерцавшим огоньком оказался ярко разожженный костер, у которого сидели двое, размером не меньше Торбранда. Они определенно воины и также норманны. Один был мрачен, тоже как Торбранд, и у него были такие же глаза, похожие на две льдинки, и шрам на щеке. У второго волосы были рыжими и заплетены в косы, а взгляд — безжалостного убийцы.

Ей было страшно тогда, на дороге, но сейчас повод страшиться был серьезнее. Строя предположения, что ждет ее в будущем, подобного варианта она не рассматривала. Такое даже не приходило в голову: она одна в ночном лесу с тремя воинами-норманнами, возвышавшимися у костра, как три скалы.

Эльфвина с ужасом оглядела поляну — шатры из натянутых на деревянные столбы кусков ткани, пламя костра, — будто искала доказательство того, что перед ней все же люди. Впрочем, это не важно, они все равно чудовища — кем еще могут быть существа такого роста и устрашающей внешности. Что они с ней сделают? Будут использовать, как мужчины всех своих рабынь?

Давным-давно Милдрит учила ее, что удел женщин — терпеть. Матушка, правда, не прямо, но соглашалась с ней. Прямо говорила только Милдрит. Жизнь мужчин коротка, женщины живут дольше, хотя о них и не слагают баллады, но судьба их часто очень тяжела. Смысл этих слов Эльфвина поняла только этой ночью.

Матушка часто повторяла, что завоевать можно любое королевство. И королева в одночасье может стать рабыней. Мудрая женщина должна быть готова заранее понимать, как поступить, чтобы выжить.

Торбранд повернулся к ней, и девушка по его взгляду, темному, пронзающему насквозь, поняла, что всего ее воображения не хватило бы представить возможное будущее.

Не отрываясь от ее глаз, он положил руки на талию Эльфвины и поднял девушку так, будто она весила не больше кружки, поднимаемой им не раз во время попойки. Он наблюдал за ней, даже опустив на землю прямо перед собой.

— Ты можешь стоять? — раскатисто произнес он, и звуки голоса вновь отозвались эхом внутри ее, хотя она уже не прижималась спиной к его торсу.

Тяжесть в теле и страх сейчас были сильнее, чем ужас от происходящего.

— С… Спасибо, — пробормотала она и замолчала, не представляя, стоит ли еще что-то говорить, ведь ноги действительно отказывались держать ее.

Из-за