История одного преступления - Виктор Гюго

Каждый вновь пришедший спрашивал де Пана:

— Где заместители председателя?

— В тюрьме.

— А два других квестора?

— Тоже. И я прошу вас верить, господа, — добавлял де Пана, — что я неповинен в том оскорблении, которое мне нанесли, оставив меня на свободе.

Возмущение достигло предела; все различия убеждений исчезли в общем чувстве презрения и гнева; де Рессегье проявил не меньше энергии, чем Эжен Сю. Впервые казалось, что у всего Собрания одно сердце и один голос. Каждый высказывал, наконец, свое истинное мнение о человеке из Елисейского дворца, и теперь обнаружилось, хотя раньше никто не отдавал себе в этом отчета, что Луи Бонапарт давно уже создал в Собрании полное единодушие, единодушие презрения.

Кола (от Жиронды) рассказывал что-то, оживленно жестикулируя. Он только что был в министерстве внутренних дел, он видел де Морни, он говорил с ним, он, Кола, был возмущен преступлением Бонапарта. Впоследствии это преступление сделало его членом Государственного совета.

Де Пана переходил от одной группы к другой, объявляя депутатам, что он назначил экстренное заседание на час дня. Но мы не могли ждать. События развивались стремительно. В Бурбонском дворце, так же как и на собрании на улице Бланш, все сознавали, что каждый лишний час довершает переворот, все терзались своим молчанием и своим бездействием, железное кольцо сжималось, поток солдат все прибывал и безмолвно наводнял дворец; то и дело у какой-нибудь двери, где только что проход был свободен, появлялся часовой. Однако на группу депутатов, собравшихся в зале заседаний, никто еще не посягал. Нужно было действовать, говорить, заседать, бороться, не теряя ни минуты.

Гамбон сказал: «Попробуем еще уговорить Дюпена; он официальное лицо, он нам нужен». За ним послали. Его не нашли. Его не было, он исчез, отсутствовал, спрятался, притаился, забился в какую-нибудь щель, зарылся, застыл, провалился сквозь землю. Где он был? Никто не знал. У трусости есть неведомые норы.

Вдруг в зал вошел человек — человек, не имевший никакого отношения к Собранию, в мундире с погонами старшего офицера, со шпагой на боку. Это был один из батальонных командиров 42-го полка; он потребовал, чтобы депутаты оставили здание, где находились по праву. Все, и роялисты и республиканцы, набросились на него, по выражению одного возмущенного очевидца. Генерал Лейде обратился к нему с такими словами, которые хлещут не слух, а щеки.

— Я исполняю свои обязанности, я повинуюсь приказу, — пробормотал офицер.

— Если вы думаете, что исполняете свои обязанности, — значит, вы глупец, — крикнул ему Лейде, — а если вы сознаете, что совершаете преступление, то вы негодяй! Понимаете ли вы, что я говорю? Рассердитесь, если смеете.

Офицер счел за лучшее не сердиться и продолжал:

— Итак, господа, вы не желаете разойтись?

— Нет.

— Я пойду за солдатами.

— Идите.

Он вышел и отправился за приказаниями в министерство внутренних дел.

Депутаты ожидали, охваченные тем неописуемым волнением, которое можно назвать агонией права, задыхающегося в борьбе с насилием.

Вскоре один из них, вышедший из Конференц-зала, поспешно вернулся и сообщил, что прибыли две роты подвижной жандармерии с ружьями у плеча.

Марк Дюфрес воскликнул:

— Пусть же они нарушат закон до конца! Пусть переворот застанет нас на наших местах! Пойдем в зал заседаний! — Он добавил: — Раз уж дело дошло до этого, насладимся живым, подлинным зрелищем Восемнадцатого брюмера.

Все пошли в зал заседаний. Проход был свободен. Зал Казимира Перье еще не был занят войсками.

Депутатов было около шестидесяти. Многие надели свои перевязи. Входя в зал, все хранили сосредоточенное молчание.

Де Рессегье, желая создать впечатление единства, без всякой задней мысли стал настаивать на том, чтобы все сели с правой стороны.

— Нет, — возразил Марк Дюфрес, — все по своим скамьям.

Депутаты рассеялись по залу и заняли свои обычные места.

Моне, сидевший на одной из нижних скамей левого центра, держал в руках печатный экземпляр конституции.

Прошло несколько минут. Все молчали. Это было безмолвное ожидание, предшествующее решительным действиям и завершающим схваткам, молчание, во время которого каждый, казалось, благоговейно прислушивался к последним советам своей совести.

Вдруг в дверях показались солдаты подвижной жандармерии; впереди шел капитан с саблей наголо. Неприкосновенность зала заседаний была нарушена. Депутаты все разом встали со скамей с возгласом: «Да здравствует республика!», затем они снова заняли свои места.

Не сел только депутат Моне; громким и негодующим голосом, словно трубный звук раздавшимся в полупустом зале, он приказал солдатам остановиться.

Солдаты остановились, с растерянным видом глядя на депутатов.

Они еще не дошли до трибуны и заполняли только левый проход.

Тогда депутат Моне прочел 36-ю, 37-ю и 68-ю статьи конституции.

Статьи 36 и 37 утверждали неприкосновенность депутатов. Статья 68 гласила, что в случае измены президент должен быть отрешен от должности.

Это была торжественная минута. Солдаты слушали безмолвно.

Когда статьи были прочитаны, депутат д'Адельсвард, сидевший на первой нижней скамье с левой стороны, ближе всех к солдатам, повернулся к ним и сказал:

— Солдаты, вы видите, президент изменник, он хочет и вас сделать изменниками. Вы врываетесь в священный зал народного представительства; именем конституции, именем закона мы приказываем вам удалиться!

Пока д'Адельсвард говорил, вошел командир батальона подвижной жандармерии.

— Господа, — сказал он, — я получил приказ предложить вам разойтись, а если вы откажетесь, удалить вас силой.

— Приказ удалить нас! — воскликнул д'Адельсвард; и все депутаты закричали:

— От кого исходит этот приказ? Покажите нам приказ! Кто подписал приказ?

Командир вынул бумагу и развернул ее, но тотчас сделал быстрое движение, чтобы положить ее обратно в карман; генерал Лейде бросился к нему и схватил его за руку. Несколько депутатов заглянули через плечо батальонного командира и прочли приказ о разгоне Собрания, подписанный Фортулем, министром флота.

Марк Дюфрес повернулся к жандармам и крикнул:

— Солдаты! Одно ваше присутствие здесь уже государственное преступление. Вон отсюда!

Солдаты, казалось, не знали, на что решиться. Но вдруг через дверь справа вошла другая колонна, и по знаку командира капитан скомандовал:

— Вперед! Гоните их вон!

И тут началась неслыханная рукопашная схватка между жандармами и законодателями. Солдаты с ружьями наперевес заполняли проходы между скамьями сената. Репелена, Шане и Рантьона силой стащили с их мест. Двое жандармов набросились на Марка Дюфреса, двое на Гамбона. Оба депутата долго отбивались на первой скамье справа, на том месте, где обычно сидели Одилон Барро и Аббатуччи. Полен Дюррье насилию противопоставил силу; понадобились три жандарма, чтобы оторвать его от скамьи. Моне повалили на скамью комиссаров. Д'Адельсварда схватили за горло и вышвырнули из зала. Ришарде, калеку, свалили с ног и избили. Некоторых поранили штыками; почти у всех была разорвана одежда.

Командир кричал солдатам: «Очищайте зал!»

Так государственный переворот выбросил за шиворот из Собрания шестьдесят депутатов народа. Измена завершилась насилием. Исполнение было достойно замысла.

Последними вышли Фейоль, Тейяр-Латерис и Полен Дюррье.

Их пропустили через главные ворота, и они очутились на Бургундской площади.

Бургундская площадь была занята 42-м линейным полком под командой полковника Гардеренса.

Против главных ворот, между дворцом и статуей Республики, занимавшей центр площади, стояла пушка, наведенная на Собрание.

Рядом с этой пушкой венсенские стрелки заряжали ружья и рвали патроны.

Полковник Гардеренс был верхом, он находился возле группы солдат, привлекшей внимание Тейяр-Латериса, Фейоля и Полена Дюррье.

В центре этой группы отчаянно отбивались три человека; они кричали: «Да здравствует конституция! Да здравствует республика!»

Фейоль, Полен Дюррье и Тейяр-Латерис подошли ближе и узнали в арестованных трех членов большинства, депутатов Тупе де Виня, Радуб-Лафоса и Арбе.

Арбе энергично протестовал. Когда он повысил голос, полковник Гардеренс прервал его следующими словами, достойными того, чтобы привести их полностью:

— Замолчите! Еще одно слово, и я велю избить вас прикладами!

Трое депутатов левой, возмущенные, потребовали, чтобы полковник отпустил их коллег.

— Полковник, — сказал Фейоль, — вы трижды нарушаете закон.

— Я нарушу его шесть раз, — ответил полковник; и он приказал арестовать Фейоля, Полена Дюррье и Тейяр-Латериса.