Хивинские походы русской армии - Михаил Терентьев

Подумайте, что вы делали с посылаемыми от нас.

За 44 года перед сим был послан к вам по вашей же просьбе лекарь Бланкенагель для лечения слепого Фазыс-Бека. Вы содержали его под караулом и хотели убить.

19 лет назад был послан к вам из Оренбурга поручик Субханкулов. Вы его держали под караулом.

Через год потом был послан к вам из Грузии гвардии капитан Муравьев; вы его держали под караулом в Ильгильди… Так ли мы поступаем с вашими?»

Далее шли угрозы напустить на Хиву киргизов, которые к нам натаскают хивинцев, сколько хочешь. А мы их будем отсылать подальше и употребим на казенные работы.

«Посмотрим, кто наберет больше людей, вы или мы?»

Хан хивинский, видя, что наступает время расплаты за все беззаконные поступки хивинцев, и не видя уже возможности отделаться, по-прежнему, одними обещаниями, старался склонить Бухару к союзу против России; но эмир бухарский не только отказал ему в союзе, но даже отправил в Россию посла для скрепления дружественных к нам отношений. Посланец привел с собою слона в подарок Государю и представил трех выбежавших из хивинской неволи русских. Посол был допущен в Петербург, а в октябре 1839 г. отправился восвояси, вместе с горными инженерами, капитаном Ковалевским и поручиком Гернгросом, посланными, по просьбе эмира, для разыскания в Бухаре рудных месторождений.

В августе же 1838 г. с бухарским караваном прибыли еще два хивинские посланца с 5 челов. русских пленных. В представленном ими письме (по-прежнему без подписи и печати) просилось о присылке в Хиву русского чиновника для сбора и принятия наших пленных, русские же пленные присланы были не от хана, а от одного купца, родственники коего задержаны были в Оренбурге.

Один посланец был отпущен, а другой с 12 челов. прислуги был задержан. Мехтеру же было написано: «Доколе не исполните требований наших, не признаем послов ваших, и потому не присылайте их, они будут задержаны наряду с прочими».

Несмотря на то, через год, в августе 1839 года, прибыли новые два посланца хивинские, и на этот раз уже с 80 русскими пленными, из числа которых 32 человека были взяты с Каспийского моря весною того же года. Хан посылал их Государю в подарок, как «свою долю», которую получает из добычи морских разбойников. Посольство это вызвано было, как оказалось, устройством на pp. Эмбе и Ак-Булаке наших укреплений, назначавшихся служить складочными пунктами для предстоявшего в Хиву похода. Цель приготовлявшегося поиска заключалась в понуждении хана выдать всех русских пленных и предоставить караванной торговле нашей полную свободу. Между тем, несмотря на столько положительных обещаний хана освободить русских пленных, несмотря на беспрестанно отправляемые им посольства, он продолжал подстрекать киргизов и туркменов к захватыванию пленных. В том же 1839 году взято было с моря до 150 чел. рыбаков.

Все это делалось с расчетом захватить как можно больше русских, чтобы не убыточно было разменивать их на задержанных в России хивинцев.

Тогдашний вице-канцлер Нессельроде и военный министр граф Чернышев не только не сочувствовали идее похода, ввиду ничтожности намеченных результатов, но и всячески противодействовали в этом Перовскому. Испросив разрешения явиться в Петербург для личного доклада, Перовский добился наконец разрешения императора Николая I, когда на возражения Чернышева сказал Государю решительным тоном:

 — Государь, я принимаю экспедицию на свой страх и на свою личную ответственность.

 — Когда так, то с Богом! — ответил император.

Через несколько дней составлен был особый комитет из Нессельроде, Чернышева и Перовского.

Высочайше утвержденный 12 марта 1839 г. журнал этого комитета определял:

1. Приступить немедленно, со всевозможною деятельностию, ко всем приготовлениям для поиска в Хиву и основать немедленно необходимые на пути туда склады и становища.

2. Содержать истинную цель предприятия в тайне, действуя под предлогом посылки одной только ученой экспедиции к Аральскому морю.

3. Отложить самый поход до окончания дел Англии в Афганистане, дабы влияние или впечатление действий наших в Средней Азии имело более веса и дабы Англия собственными завоеваниями своими лишила себя права беспокоить правительство наше требованием разных объяснений; но ни в каком случае не откладывать похода далее весны 1840 года.

4. В случае удачи предприятия[14] сменить хана Хивы и заменить его надежным султаном кайсацким; упрочить по возможности порядок, освободить всех пленников и дать полную свободу нашей торговле.

5. Определить, на основании сметы, на это предприятие до 1 700 000 руб. ассигнациями[15] (1 698 000 руб. собственно) и 12 000 червонных, снабдить отряд оружием и необходимыми снарядами; разрешить оренбургскому военному губернатору пользоваться всеми пособиями от местного артиллерийского и инженерного начальства; и наконец:

6. Предоставить поверку и окончательное утверждение всех отчетов по сему делу оренбургскому военному губернатору, который обязан впоследствии представить о порядке поверки этой особое соображение.

Это было установлено в тех видах, что большая часть закупок (верблюды, фураж, хлеб и проч.) должна была производиться у кочующих инородцев, с которыми трудно было бы вести дело форменным порядком, с расписками, квитанциями и т. п. оправдательными документами. Очевидно, что поверка была почти невозможна, и ловкие люди прекрасно этим воспользовались. Главная доля закупок возложена была на генерала-майора Циолковского, генерала-лейтенанта Толмачева, генерал-майоров Генса, Рокасовского, полковников Кожевникова и Кузьминского, подполковника Иванина, гвардии капитана Дебу, штаб-ротмистра Габбе, есаула Сычугова, поручика Иванова и доктора коллежского советника Даля. По тогдашнему складу понятий, казенные покупки были кладом для умеющего ими пользоваться. Иванин в описании зимнего похода в Хиву в 1839–1840 годах весьма часто намекает на злоупотребления. «Если бы, — говорит он, — после похода в Хиву назначено было следствие по этим злоупотреблениям, как после Крымской войны, то без сомнения нашли бы не одного виновного в злоупотреблениях». Лучше всех устроил свои дела Циолковский: ему поручено было купить верблюдов; затем, когда он нашел, что выгоднее нанимать их, то лучшие из купленных были перепроданы маркитанту Зайчикову (он же Деев). Так как Циолковский почти все время похода распоряжался верблюдами, переменял их, отпускал вожаков и проч., и так как верблюды ни разу не могли быть усчитаны, то ничего нет мудреного, что состояние Циолковского возросло до полумиллиона. Бедный польский шляхтич, поступив юнкером в пехоту и затем писцом в дивизионный штаб Эссена, сумел обратить на себя внимание этого генерала и, с назначением его оренбургским военным губернатором, перешел и сам в штаб Оренбургского корпуса. Назначенный впоследствии командиром башкирского и мещерякского войска, Циолковский получил в награду 2000 десятин лучшей земли, а после похода прикупил еще до 8000 дес. Как заготовлялись разные предметы снаряжения в самих войсках, можно судить из того, что, например, командир 1-го Оренбургского казачьего полка барон Корф, вместо того, чтобы на отпущенные деньги купить в Симбирске теплые рукавицы, чулки и валенки, распорядился наделать их из разного старья: чулки и рукавицы из старых вальтранов, а валенки из потертых уже потников. Это было выгодно, но едва ли стоило шитья — ибо, во-первых, нисколько не грело, а во-вторых, весьма скоро истрепалось.

10 октября 1839 г. последовало еще дополнительное распоряжение о действиях наших по занятию Хивы, а также составлен был проект обязательного акта, коим, по утверждении нового правительства в Хиве, предполагалось прекратить на будущее время все несогласия с этим ханством.

Самого хана, как уже сказано в пункте 4 постановления комитета, решено было заменить каким-нибудь из надежных киргизских султанов. Самым надежным казался тогда султан — правитель западной части орды Бай-Мухамед Айчуваков; его-то и решено было сделать хивинским ханом. Кстати, это должно было заинтересовать киргизов в успехе предприятия. Устроено было торжественное заседание военного совета в Оренбурге. Айчувакова приняли с почетом, для него необычным, усадили его на почетное место, рядом с генералом-губернатором, и затем, разъяснив цель похода, спросили: «Хочешь ли ты занять хивинский престол?»

 — Какой это престол! — возразил султан, — я даже не смею и называть его таким словом, потому что так называется и трон русского царя! Хивинский же впору назвать разве только трундуком![16] Моя кибитка, моя семья и мой аул дороже для меня всей Хивы. Срамиться я также не хочу. Если русские штыки не будут беречь поставленного ими хана, то он ничего не будет значить, а я не хочу уступать презренным хивинцам.