Цветы на камнях - Сергей Байбара

Когда они подошли к траншее, Юрий Николаевич все еще рассказывал Лиле про устройство автоматического гранатомета. Лили подняла глаза на мужа, а потом, сделав вид, что ей он совсем не интересен, вновь устремила влюбленный взгляд на гранатомет.

- Ну вот и муж ваш, Лилия Николозовна. – Николаевич оторвался от трехногой «шайтан-машины», выпрямился. – Принимай, Тенгиз, в целости и сохранности.

Спустя пять минут все бойцы, - и старая, и новая команда, стояли около потухающего костра. Хитрый Мераб достал откуда-то початую бутыль с бледно-розовой «огненной водой» и разлили всем бойцам по кружкам. Это была традиция, - один «наряд» провожал другой.

- Жили на свете Еленэ и Георгий, и полюбили друг друга. – начал Мераб, когда эрзац-вино было разлито по емкостям. - Полюбили и поженились. Только поженились, Георгию надо ехать на торг. - Не волнуйся, - говорит он молодой жене, - через три дня вернусь. Прошло три дня, прошло три раза по три дня, а Георгий не возвращается. Прошло десять раз по три дня, а его все нет. Заволновалась молодая жена, послала в десять сел к десяти верным друзьям гонцов. И прискакали из десяти сел от десяти верных друзей гонцы, и принесли от каждого ответ: - Не волнуйся, Георгий у нас. Так выпьем за верных друзей, которые не подводят в беде!

Посмеялись, выпили… Сергею тоже перепало от щедрости Мераба. Вытирая усы, он довольно пробурчал:

- Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. То тут сто грамм, то там сто грамм, на то оно и утро! Так, сколько у меня еще точек замера сегодня?

- Старый наряд – домой! – провозгласил Мераб. Уставшие после ночного дежурства бойцы, взяв захваченное оружие, побрели к жующему травку «транспорту».

- До свидания, братья, - прощались они с вновь прибывшими. – Пусть эти сутки пролетят для вас, как один час!

- Ладно… И мне пора. Тенгиз, увидимся. – Сергей взгромоздился на своего скакуна и поскакал по сухой степи на восток.

- Эй, Серго! – спохватился Тенгиз. – Я забыл тебе сказать! Очень важно!

- Потом скажешь, вечером, - сказала ему Лили. - Поехали домой!

Помимо заставы Мцхетиджвари, у Сергея в секторе было еще пять контрольных точек, где необходимо было произвести замеры. В общей сложности жарким летним утром он, как бешеный ковбой, проскакал километров тридцать. Спугнул по дороге стаю шакалов, объедающих чей-то скелет. Пообщался с людьми, кое-где ему налили еще чарочку, кое-где угостили копченой колбасой из свинины. К двум часам дня он был уже свободен. Можно было ехать домой, в Гоми. Он остановился у небольшого озерца, чтобы напоить коня. Проверил воду. Норма.

- Давай, попей, зверюга – Сергей похлопал своего верного помощника по рыжему боку.

На берегу озерца росла приличных размеров кленовая рощица. Всего шагах в двадцати. И Сергей не утерпел, бросился бегом под зеленый покров молодых деревьев. Здесь было прохладно и хорошо. Зеленая роща среди сухих степей и каменных круч.

«В Москве, около моего дома тоже было много кленов. И тополей» - подумал он. Нет! Лучше не думать дальше.

Лесов на обитаемой части Грузии сохранилось процентов двадцать, если сравнивать с довоенной порой. Но внушало повод для оптимизма то, что горные склоны вновь потихоньку покрывались зеленым одеянием. Разведчикам, пастухам, купцам все больше и больше встречалось в их скитаниях животворных островков, - оазисов. Правда, видовой состав флоры изменился. Навсегда исчезли влаголюбивые, вечнозеленые деревья. Только их высохшие безжизненные тела еще тянулись кое-где вдоль дорог и на горных склонах, нагоняя на проезжающих невеселые мысли. Но нет худа без добра, - сухие деревья шли на строительство и на отопление. Рубить зеленые растения по законам Союза выживших поселений Грузии категорически запрещалось.

Увы, пришлось ему, горожанину, да и всем другим людям вновь привыкать к гужевому транспорту. От автомобилей теперь мало толку, - расход горючего строго контролировался, топливо отпускалось только для военной техники. Многие бывшие автомобилисты, скрепя сердце, переоборудовали свои машины под обыкновенные телеги, меняя сотню умерших лошадиных сил на одну-две живые лошадки. Кто-то просто бросал автомобили в пустыне, сняв перед этим все, что могло еще пригодиться, и пересаживался на коня, или на осла. Кто-то перегонял на юг и восток, на ярмарки и ухитрялся их продавать азербайджанским и армянским купцам.

Сергей проехал Ваке, полностью вымерший поселок. Поздоровался с каменщиками и рабочими, которые разбирали старые, опустевшие дома на стройматериалы. Ваке еще четыре года назад был полностью очищен от мертвецов и превратился просто в кучу обожженных камней и шлакоблоков. Сергей сам участвовал в очистке и навсегда запомнил, как в крепких еще домах, в комнатах, кишащих роями мух, бойцы находили полуразложившиеся, изъеденные падальщиками трупы мужчин, женщин, детей, а из темноты на живых смотрели жадные глаза огромных крыс. После этого он пил дня три, не просыхая.

Сергей со своей семьей жил в поселке под названием Гоми. Когда-то это был поселок полугородского типа недалеко от Хашури. Но теперь Хашури стал фактической столицей Союза, а в Гоми осталось чуть больше четырехсот человек. Все друг друга знали, все помогали друг другу. Взаимовыручка и участие, умение поделиться куском хлеба в трудный день стали после Апокалипсиса вопросом выживания. Те, кто не принимал этих правил, вынуждены были уйти. Или из поселка, или из жизни, а как правило, и то, и другое сразу. В одиночку сейчас не выживешь.

Гоми превратился в типичный маленький поселок из грузинского средневековья с деревянными вывесками над входом, с лошадями, ишаками, воловьими повозками на улицах, и маленьким рынком. С праздниками и похоронами, в которых принимал участие весь поселок.

Картину портили только отдельные брошенные многоэтажки в отдалении. Рынок находился в районе железнодорожной платформы. По субботам и воскресениям окрестности станции наполнялись людьми, а воздух был пропитан рыночными разговорами, криками, визгом, мычанием и блеянием. Хотя железная дорога регулярно использовалась по прямому назначению. Один раз в сутки по ней проходили электрические дрезины, на которых за умеренную плату можно было добраться до Хашури, или, скажем, до Гори. Дальше Гори «экспрессы» не ходили, ибо там какие-то умники разобрали пути, сняли провода, а рельсы пустили на строительство укреплений этого города. Ток давали электростанции, - восстановленная ГЭС в Боржоми, а также множество водных и ветряных мельниц, оборудованных, где только можно.

О былом техническом прогрессе напоминали лишь торчащие без толку ржавые фонарные столбы, которые еще не успели пустить на какие-то полезные нужды, свисающие с них обрывки проводов, ржавеющие кое-где, остовы брошенных автомобилей, да бесполезные нынче телевизионные антенны.

Позади остались разбитые, занесенные песком и пылью ржавые колонки, и разрушенный корпус бывшей автозаправочной станции. На уцелевших фрагментах витрины была видна только буква L…

Вот и Гоми. Высокий земляной вал, вышки наблюдения, посты. О, черт!..

На самом въезде в поселок он столкнулся с траурной процессией. Восемь рыдающих женщин в черных одеждах сопровождали повозку, запряженную пегой клячей. В повозке лежал маленький гробик. Сергея вдруг кольнул холодок в животе. Он узнал среди них соседку Тенгиза, Софико Нукзаровну. Она убивалась больше всех, лицо ее было исцарапано. Каждый шаг давался ей с большим трудом. Подруги вели ее под руки. Два года назад она потеряла мужа, - тот погиб на южной заставе от рук бандитов. У нее оставался только сын – трехлетний голубоглазый Мамука… Сергей, ошарашенный увиденным, слез с коня, подошел к рыдающим женщинам:

- Что с ним случилось? Почему?

Как выяснилось, маленький человечек позавчера утром среди бела дня стал задыхаться, упал на пол и начал биться в судорогах. Лицо его посинело, затем он потерял сознание и успокоился навсегда.

- Софико Нукзаровна, мне…мне очень жаль. Мы обязательно поможем вам. – только и смог выдавить Сергей, обнажив голову.

В носу у него засвербило, на глазах появилась влага. Он закрыл лоб ладонью, пряча лицо ото всех.

Вообще, по древнему обычаю, тело усопшего должно было находиться в доме до семи дней, чтобы многочисленные друзья и родственники могли проститься с ним и оплакать несчастного. Но уже давно этот обычай был отменен, чтобы воспрепятствовать распространению заразы. Максимум, через шесть часов, покойника должна была принять земля.

Сергей перекрестился, опустил глаза. Вскочил на коня и погнал его галопом.

Оставив коня у забора, он распахнул калитку. Набрал ковшом воду из бочки, снял шапку и просто вылил воду на лицо и на голову. Торопливо натянул у порога тряпичные бахилы на свои ботинки. Вошел в дом.

В прихожей его встретила Кетеван. Она обеспокоено глядела на мужа: