Моего айдола осуждают - Усами Рин

Для изучения эпох, отразившихся в спектаклях с его участием, я рисовала карты, строила графики, даже начала чуть-чуть разбираться в положении дел в России, и мои оценки по истории внезапно улучшились, правда, только за тесты по этим временным периодам. Когда я пишу в блог, компьютер сам выставляет правильные иероглифы, так что у меня не возникает чувства неловкости, которое я испытываю, когда приходится зачитывать классу свои сочинения, чтобы мне указали на ошибки.

Я действительно следила за ним. Интерпретируя его жизнь, сохраняла ее в блоге. Пересматривая записи телевизионных программ и делая пометки, я как-то поймала себя на мысли, что сестра порой с такой же сосредоточенностью погружается в свои уроки. Он показал мне, что и я могу всем телом и всей душой погрузиться во что-то. В тот день моя смена была до трех, и я шла домой, подставив ветру не такое усталое, как обычно, лицо. Я приготовила воду со льдом, уселась на полу по-турецки, вдавила молочно-белую кнопку на грязном от следов пальцев пульте, и на тонком телеэкране появилось изображение – видно было не очень хорошо из-за того, что на улице еще не стемнело. Результаты голосования должны были объявить в четыре, так что программа еще не началась. Я просмотрела соцсети: пара ключевых слов, касающихся Mazama-za, оказалась в тренде.

На улице, потренькивая, проехала машина старьевщика. Было слышно, как лает на кого-то маленькая собачка. Я отлепила ноги от деревянного пола, это движение отдалось в позвоночнике тупой болью, а охлаждаемый кондиционером пол показался тверже, чем обычно. Вот и четыре часа, программа началась. В замке щелкнул ключ – с работы вернулась мама. Она недовольно крикнула:

– Ну что это такое? Включила кондиционер, а окна открыты! Ты меня слышишь?

Даже не переоделась, а я стирать собралась!

В ответ я только угукала. Встала, не отрывая взгляда от экрана телевизора, и, покачиваясь то на одной ноге, то на другой, сняла джинсы. «Закрой занавески», – опять сказала мама. Вдруг телевизор щелкнул и погас. В этот момент я впервые взглянула на маму. Ей на щеку падала прядь неубранных волос.

– Ты меня слышишь? – Мама отвела за спину руку с пультом.

– Да, извини. Только там сейчас важное.

– Не отдам.

– Но почему?

– Веди себя прилично!

Она велела мне извиниться, и я извинилась, велела мне закрыть окно, и я его закрыла, она велела переодеться, я сняла рабочую одежду и надела пижаму. Когда я вымыла ванну, помыла оставленную с утра посуду, из которой ела разогретый в микроволновке рис с яйцом и овощами, унесла в свою комнату постиранное белье, которое сестра днем сняла с сушилки и сложила, мама вернула мне пульт, но объявление результатов уже закончилось.

В ту секунду, когда я увидела, что он сидит на пятом по счету стуле, я поняла, что это самое последнее место.

В голове у меня все становится черным и красным, окрасившись в цвета какой-то непонятной злости. «Почему?!» – произношу я вслух тихонько, словно остужаю слово во рту, но оно только накаляется. В прошлый раз он сидел в центре на роскошном стуле, обитом мягкой тканью, как будто стесняясь своей яркой короны. Выражение его расслабленного лица было на редкость славным, и я разместила его на экране блокировки телефона, и писала в соцсетях, куда все время заглядывала, «любимый», «хорошенький», «ты молодец». А сейчас он сидел на обычном стуле, и переставлял ноги то назад, то вперед, и кивал в ответ на слова ведущего, а его лицо камера толком не показывала. Это было невыносимо. Знаю, что каждый из фанов в этот момент ощущает чувства айдола как свои.

Я набираю на клавиатуре.

Почему?

Бедняга…

Все лайкают. Плачущим смайликом реагирует Гусеничка.

Мне кажется, противостоять этому было не в наших силах. Вот чем обернулся тот скандал. Он лишил айдола чего-то очень важного. Думаю, все покупали в два раза больше билетиков, чем обычно, но наши старания оказались напрасными. И тем не менее с Сестрицей Миной, которая на четвертом месте, у него совсем маленькая разница, меньше ста голосов. Я потратила почти все свои заработанные деньги, купила пятьдесят билетиков, но все равно думаю: а если бы я ужалась до предела и купила диск, вдруг бы тогда?.. Если бы все смогли купить еще по несколько билетиков, может быть, он бы не рухнул с первого места на пятое? Айдол как-то обронил по радио, что это не очень честная система и что он благодарен, конечно, всем тем, кто за него голосует, но просит их не слишком стараться, так что я знала: он не придает особого значения результатам конкурса. И все же через экран мне передается его разочарование. «Итак, попрошу каждого сказать пару слов на прощание». И айдолу первому дают микрофон. Он берет его обеими руками и громко вздыхает.

– Во-первых… я искренне благодарен вам за то, что, несмотря на произошедшее, все же были люди, которые отдали за меня тринадцать тысяч шестьсот двадцать семь голосов. Простите, что я не оправдал ваших надежд. Я чувствую некоторую досаду из-за того, что не смог соответствовать вашим ожиданиям, но все же у меня легко на душе. Я прочувствовал важность каждого голоса. Спасибо вам!

Он всегда произносит очень короткие речи, за что его даже иногда критикуют, но мне этого было достаточно. Занавеску приподняло ветром, и мне показалось, что на экране он тоже прищурился от яркого света. Он так мило щурится и морщит нос, словно щеночек, и, когда я вижу его таким, у меня внутри все сжимается, будто мою душу скручивают и выжимают.

Есть такое выражение: «Когда проиграл в прощальном матче, будто лето закончилось», но для меня с того дня лето только началось.

Теперь я не могла поддерживать его вполсилы. Я думала, что не смогу больше ни на кого обращать внимание, кроме него. Мне было тяжело смотреть на товары с его символикой в секонд-хендах, поэтому я, если могла, покупала их. Приходили заказы и с Окинавы, и из Окаямы. Вынув из коробок старые значки или фотографии, я аккуратно стирала с них пыль и расставляла их на полках в своей комнате. Деньги я тратила только на то, что связано с ним. Работа шла по-прежнему тяжело, я никак не могла научиться делать все правильно, но, стоило мне подумать, что я работаю ради него, на душе становилось легче. Я заказала торт в кондитерской, где продают самые вкусные, как мне кажется, желтые бисквиты. 15 августа я воткнула свечи вокруг шоколадной пластинки, на которой был изображен его портрет, зажгла их и, выложив фото в сториз в инстаграме, съела весь торт в одиночку. В процессе мне стало как-то нехорошо, но я подумала, что остановиться – значит поступить несправедливо и по отношению к нему, и по отношению к купленному торту, поэтому застрявший в горле крем я протолкнула клубничным соком. Я затолкала в сжавшийся желудок целый торт, и меня затошнило. В туалете я помогла себе, нажав на язык указательным и средним пальцами, гортань раскрылась, и запах рвоты первым ударил в нос, опередив вкус. Глаза выпучились, выступили слезы. Изнутри с шумом вырвался воздух, и тут же потоком полились сладкие на вкус рвотные массы. Вода в унитазе разбрызгалась, и несколько капель попало на щеки. Я вытерла туалетной бумагой испачканные пальцы, бросила ее в унитаз и спустила воду. Потом повторила действия, и желудок скрутило болью. Я помыла пальцы под струей воды и посмотрела в зеркало: там отразилась женщина с красными глазами. Не отрывая от нее рассеянного взгляда, я прополоскала рот; к льющейся воде примешалось немного крови и желудочного сока, и я почувствовала их запах. Ноги еле поднимались по лестнице, руки хватались за перила – я с трудом добралась до комнаты, настолько мне было тяжело, но я подумала, что, возможно, мне требовалась эта тяжесть.