Прыгай, старик, прыгай! - Михаил Анчаров

— В том и идея, — сказала Минога.

— В чём же?

— В том, что ни в какие ворота не лезу.

— Ох, Минога! — сказал художник. — Попаду я с тобой в историю.

— Вот времена пошли, — сказала Минога. — Раньше художник мечтал в историю попасть, а теперь не хочет… А я так скажу, между прочим, что, ежели телега в ворота не лезет, ворота ломают, а не телегу.

— Ладно, чёрт с тобой… Попробуем по-другому. Раздевайся, буду тебя обнажённую писать.

Художник перевернул холст вверх ногами и стал быстро смахивать уголь серой тряпкой.

— Нарисуй меня, будто я бегу в реку купаться через камыши, — мечтательно сказала Минога.

— Сиринга… Вспомнил… Сиринга!

— А вспомнил, так помалкивай, — сказала Минога, выпрямляясь во весь свой голый белый рост…

«Считается самоочевидным, что сначала надо придумать, что писать, а потом писать. Но можно и наоборот, — думал художник. — Кладёшь мазок за мазком… и не один день, пока догадаешься, куда тебя ведёт».

Но как писать, не зная, про что пишешь? Как делать дело, не зная зачем? Абсурд? Вовсе нет. Гёте говорил: наше дело набрать хворосту, приходит случай и зажигает костёр.

Случай зажигает костёр. Сколько их, таких случаев! Но как часто, увлекаясь борьбой с ними, мы перестаем замечать их костры.

Разговор не о том, что надо перестать опираться на изученные законы. Разговор о том, что надо уметь в случае видеть признак закона, ещё не изученного.

В центре города был газон, где росла трава.

Естественно, посередине стояла сваренная из труб конструкция, выкрашенная алюминиевой краской, — подпора для жестяного щита с надписью: «В человеке всё должно быть прекрасно — тело, и одежда, и душа. А.П. Чехов», и в стороне — «По газону не ходить». Ведь не может быть просто так — зелёная трава. Сделали газон. А газон должен быть осмыслен. Осмыслили. Все поняли. Не поняли только хулиганы и козы.

Ну хулиганы — это ясно. Нарушители. С ними боролся Володин. Но козы! Козы!

По идее с ними должны были бороться хозяева. Но, во-вторых, хозяевам не хотелось бороться с собственными козами, не мечталось как-то — козы были свои, а Володин не очень. Вот майор, тот был свой, и у него была своя коза, и потому он на козьи дела закрывал вежды, а у Володина козы не было, и он за майора стеснялся и на коз не закрывал глаза, а боролся — это во-первых. А во-вторых, борись, не борись, а в любую случайную минуту любая коза могла сорваться с привязи и помчаться жевать газон. В центре города! Позор.

— Почему ты опять по газону шастал? — спросил Володин Павлика-из-Самарканда. — В городе новая жизнь начинается, а ты всё как горбатый — до могилы не выпрямишься.

Было раннее летнее утро, и листва деревьев застыла неподвижно. Отдых.

— Мне и старая жизнь годилась, — отвечал Павлик-из-Самарканда.

— Гони штраф, — говорит Володин, — мы должны охранять живую природу, нас окружающую.

— То-то вы охраняете — одни асфальты… А между прочим, я тоже живая природа… Кто меня охранять будет? Электроника ваша? Или пан директор?

— С захолустной рутиной мы будем бороться, — говорил Володин. — А за выпады против директора ответишь особо. Чем он тебе не угодил?

— А я ему? Я для него рабочая сила, а что у меня есть ум, ему начхать.

— Ну и что же тебе подсказывает твой ум?

— Рабочий ум, — уточнил Павлик-из-Самарканда.

— Это у тебя-то?

— Ага, — сказал Павлик-из-Самарканда. — Кто новую привязь придумал для коз? Я.

Это точно. Раньше козу привязывали к вбитому в землю колу, и она ходила вокруг кола, пока не наматывалась. Тогда она орала. Хозяин выбегал и разматывал козу. А Павлик-из-Самарканда первый в мире догадался на кол накидывать старую автопокрышку и только к ней привязывать козью верёвку. Коза ходила вокруг кола и не наматывалась.

Это Володин знал.

— Рационализатор, — сказал он с сарказмом борца за отрегулированную жизнь против всякого болота. — А Гундосый твой — тоже рационализатор?

— А котёл кто втащил? — спросил Павлик-из-Самарканда.

И Володин затормозил. Гундосый выручил строительство.

В пятницу на заводской двор тягачи привезли огромный котёл с выступом, железную тушу вроде цистерны, и уехали. А когда уехали, стало ясно, что железная туша с выступом лежала как раз на дороге, по которой в понедельник помчится армия самосвалов.

Летел к чёрту график. В дирекции зашевелилась паника. А люди все разошлись на двухдневный отдых пить козье молоко и слушать магнитофоны.

И тогда проходивший по своим делам Гундосый, которому на стройке было надо украсть ведро цемента, поскольку он переделывал крыльцо у своего дома, сказал, что если ему дадут человек пять, лебёдку и трос, то за субботу и воскресенье он этот котёл подтащит к зданию и тем освободит подъездные пути.

Предложение было дурацкое, потому что проволочить этот котёл через всю территорию строительства было непосильно пятерым человекам даже с применением ручной лебёдки. Нужны были тягачи и краны. Простые расчёты, сделанные на логарифмической линейке, показывали абсурдность этой затеи. Наука есть наука. Против неё не попрёшь.

Но и природа есть природа. Против неё тоже не попрёшь. Особенно если у неё голова на плечах, а в голове мозги с извилинами.

Гундосый был представителем той природы, у которой извилины. Это все поняли, когда, махнув от безвыходности, указали ему — делай как знаешь! — и остальным:

— Не мешайте ему.

Гундосому дали пять человек, лебёдку, кусок рельса (зачем-то он попросил, и ему дали) и трос и стали с тоской и отвращением глядеть на его ненаучные действия.

Гундосый измерил тросом расстояние от котла до недостроенного завода, зиявшего незастеклёнными дырами окон. Потом тем же тросом окольцевал котёл и снова отмотал трос и измерил его шагами. Потом велел вырыть шесть ям от котла до здания. Потом он и остальные заложили поперёк окна, с внутренней стороны, рельс и привязали к нему лебедку. Потом опять свободно окольцевали с двух сторон котёл тросом, и Гундосый сказал:

— Три, два, один… пуск…

И только тут багровый директор понял замысел Гундосого.

Тот и не собирался волочить котёл по земле. Он собирался его катить.

Почему эта простая мысль не пришла никому в голову? Потому что у этого котла был выступ, делавший непригодным эту затею. Но Гундосый не стал спорить с выступом, а сделал для этого выступа шесть ям. И в эти ямы стал попадать выступ, когда котёл покатили с нестройными матерными криками.

Весь город об этом знал, и директору впервые пришла в голову шальная мысль, что если начать с охраны человеческой природы, то всё остальное приложится.

Володин тоже знал этот случай и потому, упомянув про Гундосого, неловко осёкся.

Однако сказал Павлику-из-Самарканда:

— Кончайте хулиганить, ясно? Иначе приму меры. И что вас, дьяволов, тянет валяться на этом газоне? Это же центр города! Что вы, козы неразумные?

— Коза тоже соображает, — возразил Павлик-из-Самарканда. — От этой травы воздух слащще.

И тут хлопнула форточка от налетевшего порыва сквозняка, а когда Володин поднялся запереть её наглухо, то в окне он увидел Громобоева, который гнался за своей шляпой, а за ним, задрав хвосты, мчались городские козы.

— Непростой человек… Ох, непростой, — сказал Павлик-из-Самарканда, тоже заглядывая в окно.

Володин и сам это понял уже давно и потому промолчал.

Тут ветер дунул с такой силой, что швырнул шляпу и самого Громобоева прямо на газон. Козы ахнули и, освобождённые от сомнений, ринулись за ним.

Павлик-из-Самарканда грубо захохотал, а Володин увидел, как громобоевскую шляпу кинуло на монумент, зовущий ко всему прекрасному.

Громобоев потянулся за шляпой, но ветер, неприлично задрав ему пиджак, так что стали видны его знаменитые подтяжки, повалил Громобоева вместе с жестяными призывами хорошеть и по газонам не ходить.

Володин застонал, а Павлик-из-Самарканда закричал, сверкая нержавеющими зубами:

— Гляди! Гляди!

И было на что поглядеть.

Монумент рухнул, выворачивая клочья дёрна и комья цемента, и в земной тверди образовалась дыра, а из этой дыры в небо рванул фонтан.

Когда Володин и Павлик-из-Самарканда прибежали на площадь, то Громобоева и коз-анархисток будто ветром сдуло, а вокруг растекавшейся позорно-громадной лужи толпились жители со злорадными лицами.

— Я вам покажу власть над природой, — бормотал Громобоев, мчась вслед за шляпой.

А за ним скакали ликующие козы, мотая длинными сосками. Козы первые поняли, кто он такой. Они справочников читать не умели.

Фонтан бил вверх метров на пятьдесят. Охотников бороться с ним не находилось. Снимать со строительства рабочих тоже никто не решался.

У Гундосого вчера был скромный праздник по поводу окончания первой очереди строительства крыльца, и сегодня наутро ему было грустно.