Жизнь и труды Клаузевица - Андрей Снесарев

Макиавелли… Особенно большое впечатление

Было бы интересно установить ту градацию влияний, которые были оказаны на Клаузевица прочитанными им авторами, но для решения этого сложного вопроса мы едва ли найдем достаточно биографического материала. Лишь мимо некоторых влияний мы не можем пройти молчанием. В записках Клаузевица мы находим следы довольно раннего знакомства с Монтескье, а некоторые данные говорят о серьезном характере этого знакомства с французским писателем, о некоторого рода увлечении им, впрочем, очень распространенном в годы жизни Клаузевица. Но особенно большое впечатление произвел на него великий учитель реализма Макиавелли. Клаузевиц с несомненным вниманием проштудировал все его три главных труда «О государе», «Рассуждения на первую декаду Тита Ливия» и трактат «Военное искусство».

«Никакое чтение, — говорит Клаузевиц в манускрипте от 1807 г., — не принесет такой пользы, как чтение Макиавелли…» Некоторые страницы этого писателя устарели; другие представляют собою вечную истину[57]. Фридрих II написал своего «Анти-Макиавелли», но он остался верным учеником Макиавелли. «Было бы очень легко набросать параллель между Макиавелли и Клаузевицем: тот же вкус к истории и дипломатии, то же увлечение идеей спасения своей страны, даже любовь к сильным натурам, даже культ энергии». Последняя черта особенно важна. Клаузевица глубоко увлекало правило Макиавелли: «Что бы ты ни делал, не делай наполовину». В труде Клаузевица под заглавием «Bemerkungen und Einfälle» [ «Замечания и идеи»], написанным, по-видимому, пред Йеной[58], мы находим повторенной фразу Макиавелли (из рассуждений на Тита Ливия I, 23): «Будет неразумным делом, ставя на карту все, чем владеешь, в то же время не пустить в ход всех своих сил». «Нет более сильной политической истины, — говорит в этом случае Клаузевиц, — никакая другая не может служить лучшим фундаментом для военных дел, ни одна не побуждает к большей энергии».

В другой из своих заметок Клаузевиц подчеркивает важность 21 главы «Государя» для всякой дипломатии; а в этой главе Макиавелли устанавливает, что «нерешительные владыки, оставаясь нейтральными, когда воюют их оба соседа, подвергают себя худшим опасностям, и что они сделали бы лучше, открыто заявив себя другом или недругом». Нет ничего легче, как на страницах трудов Клаузевица отыскать повторение многих мыслей Макиавелли, подкрепленных свежими примерами и защищенных с полной убежденностью.

Первые труды

К этим же 3–4 годам после Академии относятся первые литературные труды Клаузевица. Их интересно проследить как последующие ступени, подведшие автора к его классическому труду. Нужно подчеркнуть, что Клаузевиц, помимо последнего труда, писал вообще много, писал легко, живо, отзываясь на современность и ее запросы. И что это было в нем прирожденное дарование, а не натасканная журналистикой сноровка, показывают первые же его труды, отмеченные зрелостью и отчетливостью выражений, непринужденностью и ясностью стиля, сильным пафосом критического нажима. Другое дело с идеями — они копятся и растут постепенно, постепенно же корректируясь, дополняясь или округляясь, как плоды на дереве, чтобы дозреть в его конечной работе.

После Академии Клаузевиц горячо продолжал свои военные работы и принимал большое участие в Военном обществе (Militärische Gesellschaft), только что основанном. В 1804 г. открылась дискуссия по вопросу о стрелковом бое, и, вероятно, отвечая на поднятую тему, Клаузевиц написал статью, оставшуюся неизданной и носившей название: «Über die Bestimmung des dritten Gliedes» («О назначении третьей шеренги»). Эта статья имеет ныне чисто историческое значение и говорит лишь о близком внимании Клаузевица к тактике, но одна мысль статьи, перешедшая затем в Exercierreglement 1812, заслуживает быть здесь повторенной, а именно: «Пехота должна уметь драться на открытой и пересеченной местности, против сомкнутых и рассыпанных войск»[59]. Идея, сказанная пред Йеной, говорила и о понимании современных событий (войны французской революции и Наполеона), и о значительной прозорливости молодого автора.

К этим же первым годам относится ряд рецензий, помещенных в журнале Neue Bellona[60]; они для нас не представляют особого интереса. Но в 1805 г. Клаузевиц в том же журнале поместил статью без подписи под заглавием «Bemerkungen über die reine und angewandte Strategie des Herrn von Bülow oder Kritik der darin enthaltenen Ansichten»[61] [ «Заметки о чистой и прикладной стратегии господина фон Бюлова, или критика содержащихся в ней взглядов»]. Эта статья критиковала знаменитый труд Дитриха фон Бюлова, брата победителя под Денневицем. Труд был издан в 1799 г. и известен под сокращенным названием «Das neue Kriegssystem»[62] [ «Новая военная система» (нем.)]. О системе Бюлова нам придется сказать в своем месте, теперь же нас интересуют основные этапы статьи Клаузевица, как предварение мыслей его главного труда. В статье поражает, помимо ясного живого языка, беспощадная острота и властная ирония полемики, но рядом с этим удивительное равновесие и зрелость формы. Автор, например, почти воздерживается от личных выпадов, хотя разнузданно фастливая [хвастливая] и самоуверенная писательская манера Бюлова предоставляла для сего безграничные возможности. Задача Клаузевица сводилась к проведению принципиальной разграничительной линии между системой Бюлова и той, которая зарождалась в уме молодого мыслителя.

Конспект статьи таков: цель его — помешать болтуну и шарлатану узурпировать забавный авторитет над умами. Система Бюлова — просто забава (Spielerei). Геометрическими фигурами не объять войны; эти прямые линии не отвечают ничему в действительности. Сверх того, Бюлов придает преувеличенное значение точкам опоры для армий, крепостям и магазинам, так как армия в известной степени может существовать на местные средства. Главной заботой полководца должна быть возможно скорая победа, а не искание опор и не сохранение коммуникаций. Бюлов верует, что существенное сводится к установлению определенных углов между войсками и магазинами, и доходит до утверждения, что хороший стратег одержит победу, не вступая в бой[63].

Это капитальное заблуждение. Что такое стратегия, как не искусство комбинировать и утилизировать бои, и что думать о генерале, который отправился бы воевать с мыслью не вынуть меча из ножен? На войне имеются не одни только войска, пушки и крепости, расположенные тем или иным фасоном, но и невидимые факторы, а прежде всего, пыл людей и гений полководца, о чем Бюлов не обмолвился ни словом. Искусство войны не сводится к одному лишь механическому подсчету материальных сил; армия, не имеющая выгод ни в числе, ни в позиции, тем самым далека еще от поражения. Достаточно спросить об этом историю.

Под углом биографического интереса представляется важным установить связь некоторых идей, развитых или мелькнувших в этой статье, с понятиями прежних времен и с трудом «О войне». Исходным пунктом статьи является определение стратегии и тактики. Подвергши критике определение Бюлова, гласившее: «Стратегия — наука о военных движениях вне круга зрения противника, а тактика — в пределах этого круга», Клаузевиц выдвигает свое: «Тактика — использование боевых сил в сражении, Стратегия — иcпoльзoваниe сражений в конечных целях войны». Конечно, механическое, основанное на зрении, определение Бюлова, в наши дни только курьезное, не выдерживает никакого сравнения с Клаузевицким[64].

В этом определении Клаузевица мы находим ту коренную мысль, которую мы потом увидим на страницах его главного труда в существе неизменной; проносивши в своем сознании эту идею несколько десятков лет, Клаузевиц оставил неизменным творение своих молодых лет, как вполне отвечающее всей его системе. Оригинальность этой идеи надо считать отчетливо установленной[65]. Она ценна тем, что в основу ее положен принцип цели, как начала более глубокого, всеобъемлющего, а не соображения «больше или меньше», чисто механические, физические и т. д. Эта формула, внешне разъединяя стратегию и тактику, соединяет их в сфере устремлений в одно целое и дает возможность идейно связать их с политикой, т. е. содержит в себе корень богатой своим содержанием мысли, что война есть продолжение политики, но лишь иными средствами.

Побивая геометрическую теорию Бюлова с ее базисом и операционными углами, Клаузевиц выдвигает другую из своих коренных мыслей: главный элемент войны — бой; «стратегия без боя — ничто». Это возвеличение боя, проходящее красной нитью чрез главную книгу Клаузевица, в эпоху Наполеона, может быть, и не вызывалось уже тяжкой необходимостью, но, ввиду живучести старых идей, имело еще достаточный смысл, а главное, оно прекрасно гармонировало с существом всей теоретической системы военного философа. Для справедливости надо упомянуть, что в этом случае Клаузевиц не был творцом, а лишь горячим популяризатором идеи Макиавелли «una giornata che tu vinca cancella ogni altra tua mala azione», т. e. «победа решает все и сглаживает все содеянные ошибки».