Избранное - Андрей Гуляшки

Снежные рои заплясали еще бешеней передо мной, водопады опять загрохотали вокруг брезента. Но под его овчинной шубой, крытой сукном, было приятно и тепло. Только ноги ныли от холода, потому что шуба, хотя и покрывала колени, не доходила до ступней. Веки мои отяжелели, и я закрыл глаза.

Наверное, мы ехали часа два, а может, и больше. Он что-то говорил, и его голос быстро разгонял дремоту, которая меня обволокла и которая была очень похожа на недавнюю туманность, Прежде чем его слова дошли до моего сознания, я уже понял, скорее, почувствовал, что мы стоим, что мотор заглох, что не горят даже подфарники. Только ветер воет за брезентом и снег все так же сыплет в ветровое стекло.

— Я спрашиваю, ты можешь вылезти из машины? — гудел его голос.

— Почему бы нет? — сказал я. И добавил тверже: — Разумеется, могу, сейчас вылезу.

Я нажал на ручку брезентовой дверцы. Открыть ее было легко, но вытащить ноги наружу оказалось довольно трудно. Они одеревенели, затекли, стали словно чужие. Я ступил на снег и провалился по колено — с этой стороны дороги ветер намел его особенно много. Снежинки роями летели прямо мне в лицо.

— Узнаешь, где мы? — громко спросил меня мой спутник, стараясь перекричать ветер.

Я не ответил. Что я мог разглядеть в темноте? Все время, пока мы ехали, я был занят своими мыслями, и мне не приходило в голову интересоваться, какими местами мы проезжаем.

— Хижина Атема! — крикнул мне в ухо мой спутник.

Хижина Атема? Что ж, пусть хижина деда Атема. Вполне возможно. Я знал, что в стороне от дороги здесь и там прячутся старые-престарые хижины из камня и глины, но которая из этих древних построек, давно брошенных пастухами, хижина деда Атема, не знал. Во всяком случае, я сообразил, что мы где-то возле Лык, всего лишь на полпути до деревни Кестен, и от этой мысли мне стало еще холодней.

— Иди за мной, ступай след в след! — приказал мой спутник и пошел вперед.

Несколько раз я спотыкался и падал лицом в снег, потому что проклятая шуба тянула меня книзу, а полы путались в ногах. Падая, я каждый раз зарывался в сухой и рыхлый снег, но тут же поспешно вставал, чтобы не отстать. Я знал, что, если отстанешь в метель, да еще ночью, это может кончиться плохо. И я упорно шел за своим вожаком, балансируя руками, полуслепой от снега, налипшего на глаза, без шапки (шапка слетела сам не знаю где), задыхаясь, отчетливо ощущая лишь одно — удары своего сердца: оно стучало в ребра, как кузнечный молот.

Я не имел ни малейшего представления, куда мы идем в этой кромешной тьме под ледяным ветром и дойдем ли когда-нибудь до хижины Атема. Казалось, вьюга сровняла все дороги в мире, а время безвозвратно исчезло под толщей снега. Но надо было идти, и я шел.

И наконец-то мы на что-то наткнулись. На эту самую хижину, наверное. Мой спутник толкнул дверь (я догадался по треску) и крикнул:

— Входи, только пригнись, чтоб не стукнуться о притолоку! — И он потонул в темноте еще более густой и непроглядной, чем та, в которой находился я.

Я послушно шагнул через порог вслед за ним.

Вот какой примечательной была моя первая и, в сущности, последняя и единственная встреча с моим героем. Я тогда не знал, разумеется, не мог даже подозревать, что в ближайшие дни, недели и месяцы мои мысли будут неотступно кружить вокруг его образа. И что гораздо позднее, через два года после нашей встречи, я буду мучиться над десятками этюдов, чтобы докопаться до сути, до большой правды его характера, которую я, по крайней мере для себя, до сих пор не уяснил. Тогда, в ту холодную вьюжную ночь, я не подозревал о том, что мне предстояло.

Но некоторые мелкие подробности я запомнил. Например, когда в очаге запылал ворох сосновых веток и в хижине стало светло, он выпрямился, отряхнул руки и посмотрел на меня. Прошло уже две-три минуты, а я еще стоял у двери. Он на меня взглянул и расхохотался — громко, весело и крайне бесцеремонно. Как будто ему и в голову не могло прийти, что он может меня оскорбить своим смехом и что вообще некрасиво смеяться таким образом над человеком. Когда я спросил его холодно, чем вызван его смех, он искренне удивился:

— Да ты знаешь, на кого ты похож?

Откуда мне было знать? Я пожал плечами.

Верно, он заметил, что меня покоробило это его чересчур буйное веселье. Он вдруг стал серьезным и подошел ко мне.

— Почему ты не стряхнешь с себя снег? — спросил он мягко и заботливо. Не ожидал я таких ласковых, бархатных ноток у этого самонадеянного насмешника! Он снял с меня шубу и повесил ее по другую сторону очага на деревянный крюк, забитый в глиняную обмазку между двумя ребристыми камнями. Он двигался мягко, упруго, как двигался бы сильный дикий зверь — только зверь, взятый еще сосунком в комфортабельный дом и выращенный в культурной обстановке.

Он поднял с пола сухую сосновую ветку и дал ее мне.

— Обмети себя этой веткой, пока снег не растаял, — посоветовал он, — а потом садись к огню, хоть на этот чурбан, и грейся, только не суйся сразу близко к жару. И подбрасывай сушняк в огонь, а я сбегаю на дорогу, принесу багаж.

Он сбегает! У меня мурашки поползли по спине, когда я представил себе темноту и снежные вихри, ожидавшие его за дверью. Он может провалиться в какую-нибудь яму. Или пойти не в ту сторону, где стоит машина, и заблудиться. В такую страшную ночь все может статься. Он будет идти, идти, а машины все нет. Ни дороги, ни тропки, одни кусты, даже не кусты, а белые холмики. Впрочем, он не разберет в темноте, белые они или черные.