Гимназистка (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна

Владимир Викентьевич пришел к обеду и сразу прошел в библиотеку, где с огромным облегчением убедился, что я ничего больше не сожгла, а тихо-мирно изучала картинки в выданных книгах. К предложению Оленьки он отнесся с огромным энтузиазмом, проистекавшим, скорее всего, из размышлений, что скучающий необученный маг опасен не только для себя, но и для окружающих, а также для жилья этих самых окружающих. Также он заявил, что с его стороны нет никаких возражений против посещения мной занятий в гимназии, если я поберегусь от физических нагрузок. Они пока для меня точно лишние.

Не успел он уйти опять в лечебницу, как появилась Оленька, горящая энтузиазмом помочь разобраться со сложной гимназической программой, для чего ею были принесены учебники, о потере которых я столь непредусмотрительно сообщила утром.

— Мы решили скинуться всем классом, — гордо заявила она, вручая мне стопку перевязанных ремешком книг. — Даже на тетради хватило. И дневник.

— Спасибо, — выдавила я, осознав масштабы приближающейся катастрофы.

Такая огромная стопка — и все придется учить? Но я совсем ничего не помню! Как бы не посчитали уровень моих знаний достаточным только для первого класса. Ведь нигде не сказано, что гимназия обязана отрабатывать оплату за обучение в конкретном классе.

— Начнем с самого сложного — математики, — решительно объявила Оленька, положив конец моей панике. — У меня самой с ней не очень хорошо, так что если не справимся, девочки вечером помогут.

Выяснилось, что с математикой плохо только у Оленьки, у меня, напротив, хорошо. Правда, создавалось впечатление, что я вспоминаю что-то давно забытое, знания всплывали, словно пузыри воздуха на болоте: медленно и неохотно. Но главное, всплывали. Я приободрилась. И совершенно напрасно, поскольку когда речь дошла до истории, всплывать ничего не захотело. Вот совершенно. Казалось, все эти имена и даты вижу впервые, хотя подруга говорила, что историю я знала на отлично.

— Не переживай, — оптимистично заявила Оленька, переписывая решенные мной задачи в свою тетрадь. — Еще вспомнишь. Если уж математику вспомнила, то историю — само собой. В самом плохом случае выучишь нужное до экзамена.

— До экзамена?

— Разумеется. Мы же каждый год сдаем, летом, — широко раскрыла глаза Оленька в ответ на мое удивление. — Хорошо, что этот год последний. В гимназии, конечно.

Она гибко потянулась и потрясла перед собой измазанными в чернилах пальцами. Ручку мы заправляли вместе, поскольку этот навык я утратила точно так же, как и знания по истории, и теперь мы обе красовались синими пятнами в самых неожиданных местах. Так, с кончика носа пятно мне удалось удалить только после многократного намыливания и трения, и то — легкая голубизна все равно осталась. Я огорченно потерла нос, что сразу же отметила Оленька и сказала, что голубой цвет мне всегда шел, после чего гнусно захихикала. Такой смех спускать я не собиралась.

— Думаешь, я твоему брату больше понравлюсь с синим носом? — провокационно спросила я. — Поэтому меня и измазала?

— Я? Да ты сама перемазалась, словно никогда ручку в руках не держала, — возмутилась Оленька. — Еще и меня перемазала.

Я еще раз поразилась странной амнезии: что-то вспоминалось легко и просто, а что-то казалось совершенно чуждым, незнакомым, хотя окружающие были уверены, что уж это я должна была знать с раннего детства. Взять ту же ручку — я понятия не имела, как к ней подойти, пока подруга не показала. Да и когда показала, создалось впечатление, что я поняла, а не вспомнила, как это было с математикой.

— Кстати, о моем брате… — спохватилась Оленька. — Он же уже должен был подъехать. А мы сидим, время тянем. Он же разозлится. — Она чуть поежилась, из чего я заключила, что хомяк в гневе — страшный зверь, во всяком случае для сородичей. — Собираемся и выходим. А то подождет и уедет без нас.

Она подхватилась, сгребла свои тетради и потянула меня на выход. Что-что, а делать что-то неторопливо и размеренно Оленька не умела. Тормошила она и меня до тех пор, пока я не сдалась, натянула пальто и побежала с ней. Все-таки Владимир Викентьевич прекрасный целитель: еще вчера я с трудом ходила, а сегодня, казалось, даже танцевать смогу. Танцевать? Я на миг задумалась: а смогу ли? Я понятия не имею, умею ли танцевать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Удивительно, но у ворот целительского дома действительно стоял автомобиль, весьма неожиданный с учетом того, что до этого я видела только экипажи с впряженными в них лошадьми. Впрочем, колеса у него скорее подходили как раз какой-нибудь пролетке, чем солидному тяжелому лимузину. Возможно, из-за них и легкого брезентового верха, машина выглядела не слишком серьезно, хотя блестящие черные бока и красные, явно кожаные сидения намекали, что модель совсем не бюджетная. Возле автомобиля, восхищенно разинув рот, крутилась парочка мальчишек, и отгонять их было некому, поскольку за рулем никто не сидел. Брат Оленьки обещание выполнил, машину пригнал, а сам испарился в неизвестном направлении.

— И где он? — возмущенно спросила подруга, притопнула нетерпеливо ногой, повертела головой вправо-влево и скомандовала: — Стой здесь. — После чего целеустремленно потопала в одной ей известном направлении.

А я осталась в компании мальчишек, и мне, почти так же как им, хотелось провести пальцем по гладкому полированному боку, потрогать на капоте фигурку льва, стоящего на задних лапах, грива которого казалось развевающейся от сильного встречного ветра. Впрочем, вряд ли этот раритет способен на высокие скорости, которые так любит Светка. Светка?..

— Нравится автомобиль? — сбил меня с мысли незнакомый голос.

— Нравится, — согласилась я. — Я вообще люблю древние автомобили.

Подошедший офицер был блестящ ничуть не менее этого транспортного средства. Особенно в районе сапог. При желании, смотрясь в них, можно было бриться, чем мой собеседник наверняка не пренебрегал. Впрочем, вполне возможно, что по молодости у него просто ничего не росло на лице. Или росло, но неопрятными клочками. У блондинов небритость плохо заметна. Хотя конкретно этого при должном воображении можно было назвать и рыжим. Правда, я его особенно разглядывать не стала. Убедилась, что это точно не Юрий Волков, и отвернулась. Не было у меня желания заводить новые знакомства, здесь бы со старыми разобраться.

— С чего это он древний? — возмутился подошедший. — Эта модель только в прошлом году начала выпускаться.

Наверное, это друг Юрия. Иначе с чего бы ему так переживать за чужую машину? Но обида была искренней и требовала хоть какой-то реакции с моей стороны.

— Извините, я совершенно не разбираюсь, — примиряюще сказала я. — Но она очень красивая. Вся такая блестящая…

— Блестящая, — передразнил он меня, — что бы вы понимали. Там четырехступенчатая коробка передач.

— Оу, — неопределенно протянула я, не зная, насколько это должно было меня впечатлить.

Сделала я это совершенно зря, поскольку юноша посчитал это авансом и разразился восторженной речью по поводу особенностей современных автомобилей, из которой единственное, что я поняла: четырехступенчатая коробка — предмет гордости владельца и зависти тех, кому такое счастье не досталось. Ни Оленьки, ни Юрия пока не было, поэтому пришлось делать вид, что выслушиваю лекцию, и периодически восхищенно округлять глаза, поскольку от меня даже междометий не требовалось. На самом деле мыслями я была весьма далека от отечественного автомобилестроения. Я ужасно нервничала перед встречей с братом Оленьки, с которым у меня что-то было. Или не было. В любом случае я ничего не помнила и не знала, как правильно себя вести. Почему-то казалось, что если что-то было, то он непременно бы меня навестил. Или все дело в том, что я ничего и никого не помню, о чем его известила сестра?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Болтаете? — радостно спросила подошедшая Оленька. — Николай, как тебе не стыдно заставлять нас ждать. Лизанька еще плохо себя чувствует.

Она взяла меня под руку и сурово посмотрела на… брата? Господи, и почему я решила, что тот брат, что за мной приедет, — именно Юрий Волков? Там же в семье из Волковых только один сын. Остальные — Хомяковы, и их куда больше.