Ужин втроем. Мы так с тобой похожи… - Анна Данилова

Ее окликнули. Она вздрогнула, как вздрагивает Соня, когда окликают ее. Но Нору в Париже никто не знал! Неужели она так опьянела от одной рюмки, что ей уже мерещатся голоса?

– Нора, ну наконец-то… – Соня возникла из ресторанного шума, света и запаха, как видение. – А мы уже перепугались… Мы же вернулись за тобой, Джеймс сказал, что я поступаю по-свински, оставляя тебя одну на всю ночь… И вдруг Нора увидела Нэша, он направлялся к ее столику.

– Как хорошо, что вы здесь, Нора, – сказал он, виновато улыбаясь, – а ведь вы могли заблудиться… К тому же, довольно опасно ходить по ресторанам одной… Поедемте с нами… Я заплачу за ваш ужин…

И они поехали по барам. Нора пьянела, вливая в себя какие-то коктейли, мешая все подряд и с трудом сдерживаясь, чтобы не нагрубить почти трезвой Соне. К утру ей стало плохо, а стыд, который терзал ее все это время, перешел в раздражение…

Она ждала, что ее кто-нибудь остановит и скажет, чтобы она больше не пила, что так нельзя, но Соня, казалось, ничего не замечала, а Нэш, иногда останавливая на ней свой неподвижный и пронзительный взгляд, казалось, и вовсе поощряет ее… Но скорее всего, ей это просто казалось. Когда возвращались в отель, в машине Нора поняла, что плачет, что теплые слезы, стекая по щекам, наверняка капают с подбородка на руку Нэша, покоющуюся почему-то на ее бедре… Нора слегка повернула голову – Нэш сидел между женщинами, по левую руку от Норы – и посмотрела на Соню. Та, оказывается, спала, задрав голову и чуть приоткрыв рот, между тем как ее рука сжимала ладонь жениха… Лицо ее выражало блаженство и покой…

Глава 3

Она уже и не помнила, сколько дней прошло с тех пор, как она впервые переступила порог дома Нэша. Они с Соней много работали, особенно Нора, которой пришлось переписывать от руки с диктофона все записи, сделанные ими во время путешествия.

Дом, чудесный дом с высокими окнами, украшенными снаружи цветущими в деревянных ящиках бегониями, цокольным этажом, в котором размещались кухня и прачечные с кладовыми, и небольшим, вымощенным брусчаткой двориком, отделявшимся от улицы литым решетчатым ограждением, был изнутри просторным и уютным. Нэш, поджидая приезда своей невесты, украсил дом цветами, в которых приходящая прислуга (симпатичная толстуха по имени Дороти) едва поспевала менять воду. Однако, несмотря на приезд Сони, Джеймс по-прежнему утром отправлялся на службу в банк, вот только возвращался он не вечером, как обычно, а чуть пораньше, чтобы всем втроем пообедать где-нибудь в ресторане, а потом погулять по Грин-парку ли другим «зеленым» местам Лондона. Соня и Нэш отправлялись спать в правое крыло дома, и Нора, спальня которой находилась в левом крыле, ни разу не видела, куда именно, в какую дверь входили Соня с Джеймсом, поскольку там было несколько дверей, и не исключено такое, что они спали в разных комнатах… Но скорее всего, ей просто было приятно думать об этом, поскольку трудно себе было представить причину, заставившую их спать отдельно.

Их день обычно начинался с завтрака, но не того хрестоматийного, с овсянкой, беконом с яичницей и чаем, какой обычно бывает у англичан, а сплошь состоящего из овощей и фруктов. И Нора знала от Дороти, с которой они время от времени разговаривали, когда Соня с Нэшем уходили спать, что это изменение было внесено в их меню только лишь для того, чтобы доставить удовольствие «госпоже Соне». На вопрос Дороти, чем они занимаются, заперевшись в кабинете Нэша, Нора ответила, что Соня – молодая писательница, и что Нора при ней что-то вроде секретаря… При слове «писательница» Дороти от восхищения даже зажала рот рукой, настолько это ее потрясло. Но на этом все ее вопросы и ограничились. Дороти относилась к той породе людей, которые точно знают свое предназначение в жизни и стараются лишний раз не досаждать своим присутствием людям, более, на их взгляд, достойным и уважаемым, нежели они сами. Эта женщина, изо всех сил старающаяся быть незаметной, молча и упорно делала свою работу по дому, и держалась так, что присутствующие в доме люди вообще забывали о ее существовании. Когда Нора пыталась представить себе образ жизни Дороти, то почему-то сразу возникала маленькая квартирка с гостиной, в котором стоитстол, накрытый кружевной скатертью, а на столе – чашки, корзинка с печением… Еще Дороти отлично вязала и за то время, что Нора прожила в доме Нэша, она успела увидеть на ней около десятка самых разных вязаных шерстяных вещей, и это при том, что в Лондоне, в принципе, стояла ясная и сухая погода.

***

Из дневника Норы И.

«Соня тоже казалась умиротворенной, и даже ко мне стала относиться с какой-то заботливостью и даже нежностью… Я уже знала о том, что Нэш купил для них новую большую квартиру где-то в центральной части Лондона, куда обещал свозить нас обеих, чтобы показать ее. Но от умиротворенности оставалось лишь воспоминание, стоило только Нэшу уйти утром на службу. Соня сразу как будто приходила в себя от того наваждения, в котором жила, и, устремив взгляд своих сухих и словно больных глаз (а ведь еще недавно ее глаза излучали влажный, чуть ли не страстный блеск) в пространство, говорила, что им пора работать… История с Зохиным, с которым предавалась страсти ли похоти Л. Закончилась трагически только для Анжелики, которая зашла в приемную как раз в ту минуту, когда Зохин исторгал из себя судорожные, гортанные стоны, в то время как его руки продолжали крепко держать находящуюся приблизительно в таком же состоянии, задыхающуюся от захлестнувших ее ощущений, Л. Об этом главная героиня «романа» узнала от самой Л., прибежавшей в спальню и рассказавшей ей обо всем этом со всеми подробностями. Далее шла очень откровенная сцена в дУше, во время которой Л., приводя себя в порядок после свидания с Зохиным, показывала оставшиеся на своих бедрах синяках и ссадинах, оставшихся после ПРЕДЫДУЩЕГО свидания…

Соня диктовала, то есть рассказывала это так, словно сама при всем этом присутствовала, и после таких вот диктовок очень трудно было поверить в то, что она все это придумала или же услышала от своих интернатских подруг. Слишком много было деталей, которые выдумать было просто невозможно. Как, например, те слова, которые говорил Л. Зохин на ухо, совершая с ней определенные действия… Хотя, возможно, что нечто подобное происходило и с самой Соней, но с каким-нибудь другим мужчиной…

Нора пыталась понять основную идею этого «романа», и постепенно до нее стало доходить, ЧТО именно хотела выразить Соня, создавая образ своей подруги Л. БЕЗНАКАЗАННОСТЬ. Л., по идее Сони, все сходило с рук. Ей ВЕЗЛО. Главная героиня никак не могла понять, почему Л. не беременеет, вступая в близость (уже далее, по тексту) не только с Зохиным, но и преподавателем физкультуры, и еще двумя мальчиками из своего класса. Соня (вернее, главная героиня, которую я дальше буду звать С., мне так удобнее, поскольку я все равно, слушая Соню, представляю именно ее) могла все это сочинить, тем более, что в том возрасте, о котором идет речь, подростки очень склонны к вранью, и С. бы ей ни за что не поверила, что та ведет такую бурную сексуальную жизнь, если бы сама не увидела это своими глазами, в тот вечер, в приемной Зохина…

Что касается тех ден ег и прочего, что С. украла из сейфа, то эти страницы представляли собой особый интерес…»

Из романа Сони Л.

«Л. знала, что Зохин будет подозревать в краже кого угодно, но только не ее, поскольку она весь вечер провела в его объятиях и убежала из приемной только после того, как туда вошла Анжелика. Судя по темпераментному характеру Анжелики, которая в присутствии Л. сначала стояла в дверях словно каменная, не в силах пошевелиться или произнести какой-нибудь звук, но потом, по рассказам Л., она начала громко кричать и все это было похоже на самый настоящий скандал… Возможно, что Зохин заподозрил в краже Анжелику, который был еще один комплект ключей от кабинета и приемной и, возможно (а почему бы и нет?) от сейфа, в котором хранились деньги… Как бы то ни было, но я была сильно удивлена, когда в день смерти Анжелики, когда ее,

бедняжку, увезли в морг, в кабинете музыки, ЕЕ КАБИНЕТЕ, в одном из шкафов обнаружили те самые папки с документами и кое-какие канцелярские принадлежности, который я вместе с деньгами выгребла из сейфа и принесла в мешке в спальню… Это, вне всякого сомнения, сделала Л. Но я не могла ее упрекнуть в этом, поскольку мы с ней теперь были связаны, да и деньги (правда, после похорон Анжелики Кайль) мы тратили вместе…

Это Л. придумала какую-то тетю, которая якобы прислала ей все те сладости, которыми Л. потом угощала всех наших… А покупали мы все эти вкусные вещи в самом дорогом магазине, и кассирша, которая обслуживала нас, еще заметила тогда, что от такого количества шоколада, конфет и печенья мы можем покрыться сыпью. «Дура, – обозвала ее Л. уже после того, как мы вышли из магазина. – Это у тебя пусть рот облезет от таких слов…»