Мудрецы. Цари. Поэты - Тимур Касимович Зульфикаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У него были глаза его матери… И того барана… И Ангела… и кишлачной кизинки…
И там текла река в которой я лежал в которой протекал
в которой плыл витал стенал роптал молился
И там текла река в которой я лиился
я томился жил дышал
захлебывался хрусталями вился вился младый младый длился
И там текла река которая лелеяла
И там текла река которая которая которая была была текучей
дальней давней колыбелью волн моленных материнских
лестных лепных лепных волн влюбленных
Которая была текучей колыбелью
Которая была текучей колыбелыо в осиянных во песчаных
в давних давних млечных млечных милых милых брегах брегах
брегах
И омывала овевала волнами забвенными протекшими мое мое
мое уж
уходящее уж утекающее тело обмелевшее уже
сомлевшее уже ушедшее ушедшее ушедшее
Утекшее…
Воспоминаю реку обмелевшую протекшую на брегах
опустевших
Воспоминаю и брожу брожу брожу веселый
Ой веселый.
— Как тебя зовут?
— Кумри.
— Река Коко унесла твой родной кишлак Чанги. Унесла, развеяла навек твое гнезда. Ты одна осталась живая. Река помиловала тебя. Она даровала тебе берег жизни. Поклонись реке, помолись реке, Кумри!.. Возьми ореховый гребень, Кумри. Расчеши свои живые косы! Расчеши свои спутанные, смоляные косы, густые, как арчовые нагорные леса, Кумри!.. Ах, я люблю бродить в непролазных, кудрявых, вьющихся, душмяных, терпких, арчовых лесах позднею осенью! Там летает редкая птица — арчовый дубонос!.. Там таится гималайский улар… Возьми ореховый гребень, Кумри! Спрячься за камень! Поглядись в текучее зыбкое зеркало ручья-родника!.. Ты теперь сирота… Такая же, как и я… Как и мой друг Турсунджан… Нас трое сирот… Тебя принесла нам река! Поклонись, помолись реке, Кумри!..
— Река-зверь! Река-убийца! Я ненавижу ее!.. Река, река, зачем ты не взяла меня? Река, река, ты возьмешь меня, как взяла ты моего отца, мать, двух братьев… Куда ты понесла их? Я хочу догнать их… Я догоню их… Я брошу в реку ореховый гребень… Зачем он мне?.. Я хочу догнать своих близких… Мушфики и Турсунджан, отпустите меня в реку, к моим родным… Я не хочу быть сиротой… Зачем мне ореховый гребень?.. Зачем мне эти живые косы?..
— Не плачь, Кумри!..
…Но вот река отступила, отошла в прежние берега. На глиняных вязких отмелях лежали мертвые форели с черными ртами и жабрами. Лежал мертвый серебристый урожай.
— Чей это улов? — сказал Турсунджан, прибежавший из кишлака.
— Это улов смерти, — сказал Мушфики. — Он всегда богатый, этот улов.
Иные рыбины еще бились, вились, тащились, тщились на мелкой глине.
Еще тлели.
Тогда Мушфики закричал: давайте спасем их! Бросим их в реку! Река-то уже хрустальная, прозрачная, и летучие пенные кружева по ней плывут!.. Река вымоет глину из рыбьих гиблых ртов и глухих задыхающихся жабр! Давайте спасать рыб!.. Турсунджан, чего ты стоишь? Чего глядишь на мокрую кизинку с длинными косами? Чего волнуешься, чего краснеешь, лепечешь, чего голову бритую, круглую, похожую на термезский арбуз, опускаешь?.. Это ведь я поймал, нашел кизинку! Я выловил ее из глиняной реки! Я дал ей ореховый гребень!.. Я буду ее старшим братом! Заступником!.. Я не позволю, чтобы ее увезли в тяжелой душной парандже невесты, как Амадерю!.. Турсунджан, пойдем спасать форелей!.. Пока они еще дышат!.. Бросим их в ледяную, зеркальную, родниковую реку!..
Не плачь, Кумри!.. Ты не одна в этом мире. У тебя есть Мушфики и Турсунджан. Мы твои братья…
Мушфики и Турсун шли по скользким глиняным отмелям. Ловили утухающих, судорожных, уснулых рыб и бросали их в опавшую хрустальную реку. Форели там оживали. Плескались, ликовали. Много было рыб. Они лежали на всех отмелях, вздрагивая, шевелясь, густо и тускло мерцая мелкой чешуей.
Мушфики и Турсун долго собирали их и бросали в реку Коко…
Кумри стояла на берегу. Потом она увидела маленькую трепещущую в темной остаточной луже маринку.
Рыбье дитя…
Кумри поймала рыбу проворными пальцами. Рыба билась на ее ладони. Потом Кумри бросила ее в реку. Потом она стала ловить форелей и бросать их в волны, и заигралась, забылась, зарумянилась, заулыбалась, когда скользкие тугие рыбины вылетали, выпрыгивали из ее рук…
Не плачь, Кумри!.. Трепещущая маринка!.. Улыбчивая девочка-кизинка!.. Не плачь!.. Дитя человеческое… Мы бережно опустим тебя в хрустальную реку жизни, в лепечущий Родник Бытия…
Не плачь, Кумри!.. Не бросай в реку ореховый гребень!
ТУРСУНДЖАН
…Древо дружбы посади — даст сладчайший плод!..
Древо зависти сруби — горе принесет…
Хафиз
…Кумри, ты будешь жить у нас. Мы отдадим тебе половину нашей глинобитной старой кибитки, затерявшейся в урюковых, бесконечных, заброшенных садах. Мы с Турсунджаном — садовые сторожа. Хозяин садов Аллаяр-бай диван-беги забрал в Бухару немых свирепых братьев, Хасана и Хусейна, и поставил нас на их место. Он сказал, чтобы мы были чуткими и злыми, как бродячие волкодавы. Иначе он забьет нас плетьми до смерти!.. Он сказал, чтобы мы не щадили никого, кто покусится на его заброшенные, пустынные сады, кто соблазнится его золотыми, неисчислимыми, медовыми урюками, принадлежащими только червям, а не людям. (Иль есть люди, след которых на земле — это лишь след червя, вползшего в невинный обреченный плод? И упивающегося там?..)
Аллаяр-бай выдал нам плети-камчи, чтобы казнить, хлестать, забивать насмерть похитителей червивых плодов. Но кому нужен сад червя?.. Кумри, ты будешь жить с нами, готовить, варить нам кашу-шавлю в казане, стирать в реке наши чапаны и рубахи, печь душистые лепешки в дни праздников. Ты будешь нашей сестрой, Кумри. Младшей сестрой. Теперь наша кибитка разделится на две половины: женскую и мужскую! И никто не нарушит священной границы между нами. Мы будем беречь тебя, Кумри, мы будем охранять тебя, как сады урюковые!
Мы поставим глиняный дувал между твоим двориком-хавли и нашим, Кумри! Мы поставим глиняный дувал между нами!..
…Мы замесили глину, мы насыпали в нее мелкой желтой соломы, мы нарезали сырых глиняных кирпичей, мы положили их сушиться на солнечную, теплую, вешнюю землю, и от новорожденных кирпичей пошел дым-пар…
Мавлоно Омар Хайям, когда мы месили босыми веселыми ногами густую, всхлипывающую, податливую, щекочущую глину, я вспомнил ваш рубаи, учитель…
…У гончара седого вчера я побывал,
Из темной мертвой глины кувшин он вызывал,
И лишь слепцы не видели — но ясно я видал,
Как прах отцов
