Воскресший, или Полтора года в аду - Юрий Петухов

Примечание консультанта. Вне всяких сомнений, человек за порогом жизни не может испытывать чувства голода, он переходит в нематериальное состояние, потребность подкреплять себя пищей и водой полностью отпадает. Здесь сходятся во мнении не только наши исследователи, но и иностранные ученые, имеющие огромный статистический материал. Известный специалист Раймонд Моуди даже не останавливается на данном моменте. И потому мы должны полностью отмести предположения о фактологической базе описываемого события. Скорее всего, поводом для данного переживания-воспоминания послужило какое-то яркое предсмертное событие в жизни автора записок. Та искренность и правдивость, с которыми он повествует обо всем, не должны нас вводить в заблуждение, иногда человек бывает абсолютно убежден в подлинности событий, которые происходили с нам во сне или в бреду — даже пресловутые «детекторы лжи» показывают у таких испытуемых правдивость показаний. Но это ни о чем еще не говорит. Факты. Только факты должны лежать в основе любых исследований.

Сейчас меня самого выворачивает наизнанку, когда вспомню. А тогда я рвал зубами эту ледяную трупную падаль, я давился спекшейся черной кровью, мелкими раздробленными костями, глазные яблоки лопались в моих челюстях и текли вниз по костяному подбородку. Я просто озверел! Но чем больше я пожирал плоти этих дрожащих мертвецов, тем больше мяса нарастало на моих костях, тем скорее я креп, набирался сил. И уже все отступало куда-то вдаль, в сторону, все эти понятия о человечности, любви к ближнему, уважении, добропорядочности, даже элементарной брезгливости — все улетучилось. Это был настоящий, подлинный ад. И в нем царили свои порядки! Кто мне не верит, у того будет возможность убедиться в моей правоте, когда он сам попадет Туда, когда он пройдет через все эти круги!

Мне плевать на всяких консультантов и специалистов. Мы беседовали тысячу раз, сотни часов проболтали — им не удалось меня ни разу подловить. А как им хотелось меня уличить! Если мне доведется сдохнуть еще раз, я уж не испущу последнего вздоха, пока не прихвачу с собой в адскую пропасть кого-нибудь их этих умников, я их зубами уволоку туда, я вцеплюсь в них мертвой хваткой, я продам душу дьяволу, пойду на все, но я докажу этим деятелям, что я не вру ни единым словом. Наоборот, как я ни стараюсь, как ни грызу ручку шариковую, как ни сжимаю виски, я не могу описать все так ярко и страшно, так точно, образно, как все это было на самом деле! Не дано! Ну и пусть! Все равно каждый хоть что-нибудь поймет… А тогда и по второму разу подыхать не жалко. И не верьте никому — таких галлюцинаций не бывает, а в книжонках все врут, дескать, тоннели, переходы, свет в конце… Я б этого Моуди взял бы за шкирку, да в жаровню рожей — получай, паскуда, тоннель! будешь знать, как мозги пудрить! получай!!! Ну ладно, хватит обо всех этих маменьких сынках, которые дальше белого света носа не совали. Не для них пишу. Пусть из десяти тысяч один найдется лишь, которому дано познать правду, так и для него одного буду писать, буду вспоминать все, как бы жутко мне от этих воспоминаний ни было.

Если кто видал, как грызутся сцепившиеся насмерть некормленые по две недели боевые псы, пусть раз в десять в своем воображении усилит ярость, злобность, остервенение грызущихся — тогда он увидит, что творилось в пылающем чане. Теперь я понимаю, почему они так дрожали. Они дрожали от страшного напряжения перед этой грызней, перед этой схваткой. А что чувствовал каждый, не передать. Попробуйте, вырвите себе из руки клещами клок мяса и суньте рану в огонь, в языки пламени — вы и сами остервенеете! Мне тогда казалось, что ничего более дикого и быть не может. Как я был наивен…

Схватка продолжалась целую вечность. Но не было никого злее и сильнее меня. Я и сам не смог остановиться, пока кроме груды перемолотых и разгрызенных костей в чане ни черта не осталось. Я остервенело бросился на стенку и принялся ее грызть, обламывая остатки зубов, хрипя, кашляя, заходясь в истерическом надрывном смехе. Что это за смех был, переходящий в плач, в стенания — не знаю. Каждую секунду мне казалось, что вот сейчас умру. Но не умирал. Напротив, я стал каким-то неестественно огромным, я, видно, впитал в себя плоть и кровь всех этих гнусных и жалких мертвецов, я разросся, разбух. Что-то большущее нарывало у меня на спине, пудовым волдырем рвалось наружу. И прорвалось. Я даже растерялся, когда почувствовал за плечами двухметровые, а то и побольше, черные острые крылья с перепонками, с когтями-крючьями на концах. Это были мои собственные крылья! Я постепенно превращался в какую-то хищную кошмарную тварь, заросшую черной взъерошенной шерстью, покрытую бородавками и полипами. Вместо рук у меня выросли корявые шестипалые лапища, ноги выгнулись, удлинились, стали кривыми и мощными, вместо ступней прямо на глазах отросли здоровенные птичьи лапы, изогнутые, когтистые. А наверху по-прежнему глухо хохотал мой хранитель, черный «земляной ангел». Он скрежетал своим трубчатым клювом, ронял вниз едкую слюну. Но я не хотел его видеть, меня волновало другое: что же будет дальше, сколько можно терпеть, ведь всему же должен быть положен предел?! И вот тогда я постиг одну горькую истину, тогда до меня стало доходить. Пусть не все сразу дошло… но я прозрел. Никаких чертей, никаких ангелов в этом неведомом измерении, в этом диковинном неземном мире нет! И ни когда не было! Здесь все мертвецы, все дохляки, сотворившие на Земле такое, что их отвергли небеса. И они — кто раньше, кто позже — канули сюда, в эту дьявольскую бездну. Они стали тут бессмертными. Они обрели способность восстанавливать свою плоть, более того, превращаться в чудовищ, в злобных и лютых тварей. Это они терзают здесь друг друга, терзают беспощадно и зло, не давал спуску. Они всегда это делали и там, на Земле! Но там им приходилось скрываться, таиться, прятать свою сущность под личиной обычного человечишки… здесь они, эти твари, стали сами собою! А значит, и я стал собою, превратился в себя подлинного, настоящего! Эта мысль, как помню, настолько поразила меня, что я принялся утробно и глухо хохотать — в тон моему хранителю. А тот наоборот, вдруг смолк, раззявился, глаза разгорелись пуще прежнего.

— Рано радуешься! — прохрипел он сверху. — Ты, мозгляк, еще не стал таким, как мы! Ты им никогда не станешь!

Из его кровяных глаз ударили два тонких луча. И меня словно на электрическом стуле затрясло. Это было мучение новое, неизведанное. Я бросался от стены к стене, бил в них лапами, царапал когтями, но ничего не мог поделать. Лишь значительно позже, когда я обессилел совсем и упал, забился в корчах, вдруг заболели, заскрежетали за спиною крылья, и я вспомнил про них. Я расправил их, взмахнул неумело, потом еще раз, еще. И взлетел! Я вырвался из горящего чана, вырвался под своды мрачной и сырой пещеры. И я сам почему-то ощутил себя совершенно неожиданно «земляным ангелом», существом высшего порядка, сверхсуществом. И стало мне до того хорошо, радостно, вольготно, что ничего подобного я в жизни никогда не испытывал. Да, это был полет в полном смысле этого слова. Я просто упивался своей свободой, своей силой, своим могуществом. Я никого уже не боялся, ни о чем не жалел. Мой хранитель ползал где-то внизу, в темнотище, гадости, дряни, мокроте и тихо шипел. А я парил под мрачными адскими сводами и наслаждался своим парением. Да, ради этого можно было и сдохнуть!