Шуруба Тира. Последний посетитель - Мария-Виктория Купер

Мария-Виктория Купер

Шуруба Тира. Последний посетитель

Меня разбудил странный звук. Я лежал с закрытыми глазами, сдерживая тошноту от головокружения, и слушал, как кто-то стучал в стену дома под окном. Глухие удары с длинными паузами быстро затухали, теряясь в толстых брёвнах, и я не был уверен, что это всё происходит в реальности.

Кое-как открыл глаза. Было темно и непонятно, утро сейчас, ночь или вечер. Проморгался, прищурился на тусклые электронные часы, густо покрытые пылью: три часа и семь минут. Всё-таки ночь. Особо ничего не болело: я в полночь налепил свежий пластырь фентанила, и он еще работал.

Стук прекратился. Видимо, мне показалось, послышалось. Я мог бредить. Последние недели две я находился в постоянной боли, которую даже убийственный фентанил сла́бо глушил. Я стал сильно сдавать: рак пожирал мое тело с невыносимой скоростью, я гнил изнутри, умирал. И как назло, поток людей ко мне увеличивался с каждым днем. Они будто чувствовали, что надо успеть влетет в "последний вагон". В выходные дни я так уставал, что пару раз приходилось разгонять ожидающих. Выходил, размахивал руками, покрывал их отборным матом. А они все равно никуда не уходили и ждали. Кто-то оставался в машинах, а некоторые спали под забором. И всё это для того, чтобы попасть ко мне на чай. Услышать пару ответов на идиотские однотипные ситуации: изменяет или нет, где достать денег, как скинуть ответственность… Выгода, деньги, власть. Хотят знать, что с ними будет и что им сделать, чтобы случилось что-то хорошее. Неужели никто так и не понял, что все уже давно предрешено. Ничего не поменяешь. Ни от чего не сбежишь. Если что-то должно произойти, то оно рано или поздно произойдет. И только спустя время будет видно, худо было это или добро. Но, как я смотрю, худо вообще редко с кем случается. Все дается по заслугам и по силам.

Мысли утомили меня, а таблетка все еще действовала. Я зевнул. Треснула подсохшая за ночь язва на губе, лицо резко полоснула боль, из язвы просочилась кровь. Противное болезненное ощущение облетело по голове, застряло в шее и утекло в грудь, разбежавшись по всему телу тупыми отголосками. Когда же это всё закончится! Опять придётся ехать в город в онкоцентр… Хотя я точно узнавал, что фельдшер должен дать рецепт! Обязан! Видите ли, не хочет он эти чертовы наркотики выписывать, боится чего-то. Опять зайду к нему в кабинет, отсидев пару часов в душной вонючей очереди, а он снова скривит морду и ехидно скажет: "За рецептом на ваш пластырь надо к главврачу ехать, а он в городе. Лучше сразу в онкологию." Какой же он отвратительный.

Я разнервничался. Кровь из язвы не останавливалась, бежала на передние зубы и язык, оставляя во рту противный железный привкус. Но я уже привык к этому вкусу и особо не обращал на кровотечение никакого внимания. Я лежал в кровати и просто ждал, когда меня придавит сном. В комнате нарастала духота, сильно пересохло во рту.

Ладно, надо сходить попить и уже потом точно еще немного посплю. Я собрал последние силы в ноющем теле и начал вставать с кровати, с трудностью ловя равновесие. Но вдруг что-то большое и мохнатое прыгнуло на меня.

— Барсик! Ты с ума сошел?

Кое-как я дотянулся до бутылки воды, стоящей около тумбочки, сделал пару глотков и залез обратно под одеяло. Перетащил тёплого кота себе на грудь. Тот замурчал, свернувшись калачиком. В печке тихо потрескивали угли, где-то под полом скреблись мыши. Я начал проваливаться в сон…

Но снова раздался стук. Я окончательно проснулся и замер прислушиваясь. По дому громом пронеслись три удара в дверь. Тяжёлые, грубые, энергичные.

Я сорвал с себя одеяло, небрежно скинув спящего кота, и резко встал с кровати. Чуть шатаясь, набросил на плечи старый вонючий халат и доковылял до стены, чтобы включить свет. Щёлкнул пожелтевшим выключателем, но ничего не произошло. Чёрт! Забыл, что уже как три дня Красную деревню отрезало от света: какой-то алкаш скрутил высоковольтные провода. Ничего этих бухающих свиней не берёт: ни закон, ни водка, ни электричество!

Я слизал с губы кровь и достал из кармана халата фонарик на батарейках. Включил. Тот ярко вспыхнул ярко-белым светом. Привычно толкнул бедром разбухшую деревянную дверь, покрытую старой потрескавшейся желто-серой краской, и вышел в сени. Здесь было очень свежо и тихо. Я направил фонарик через стекло на крыльцо, но там никого не было, только плотный снегопад заворачивал вихри в луче света.

— Кого черти носят! — заорал я, почти уверенный, что мне всё это приснилось.

Никто не ответил. Я ещё раз прилип к окну и посветил на крыльцо — никого. Вот чёрт! Собрался уже уходить, как ручка двери задергалась, и кто-то пронзительно закричал с улицы:

— Пусти, я по записи!

Голос показался мне знакомым… Но я не мог его вспомнить.

— Что за чёрт?! — возмущённо ответил я, прильнув к двери.

— Сам сказал приходить третьего ноября в три! Я пришёл!

— В три дня, дня! Ночью не принимаю!

Я распахнул дверь, чтобы в лицо послать этого наглого идиота, и замер. Странное ощущение: передо мной стоит человек в тёмной кофте с капюшоном, я точно смотрю на этого человека первый раз в жизни, но будто мы встречались, и не раз.

— Пусти, Шуруба, помощь нужна. — казалось, что рот гостя не шевелился.

Посетитель отодвинул меня рукой, одним сильным рывком открыл дверь и шмыгнул в комнату. Я поспешил за ним. Гость уселся за маленький обеденный стол.

Какая наглость! Ночью, еще и без приглашения! Я встал посреди комнаты и направил на его лицо фонарик. Видимо, таблетки ещё держали меня: тело еще подшатывало, глаза не фокусировались. Его острые скулы и выступающий подбородок, резко выполненные ярким светом, мешались с носом в кашу.

— Ты кто такой, а? Чего ты ко мне ночью припёрся? — я не мог успокоиться.

— Мне назначено. Забыл, что ли? — проговорил человек, брезгливо смахивая со стола крошки.

— Не помню, чтобы на ночь кого-то приглашал. После заката я не занимаюсь работой. Нельзя. — ответил я, всё еще стоя посреди комнаты, всё ещё держа фонарик прямо на лице посетителя.

Вдруг гость встал, что-то щёлкнул позади себя. По комнате расползся мягкий желтоватый свет от старого торшера. Как никогда мне в глаза бросился мой пол: вздыбленные крашеные деревянные доски, вышерканные сотнями шагов незнакомых и благодарных мне людей.