Твоя реальность — тебе решать - Ульяна Подавалова-Петухова

подавился, и, пока он вытирал себя и стол, девчонки прошли мимо и встали в очередь. Ник бросил на Веронику взгляд. Та весело болтала с подружками и на парней не смотрела.

— И чего ты сидишь? Подойди, угости чаем…

— С конфетами.

— …узнай, как зовут…

— Ника. Вероника.

У Тимки от недоумения взлетели брови. Он оскалился, придвинулся, ухмыльнулся.

— Так, так, так.

— Рожу попроще, а то треснет!

— Что треснет, то склеим! — усмехнулся Уваров и вперил пытливый взгляд в физиономию друга, который хотел казаться безразличным, да куда там!

Ник упрямо молчал, делая вид, что сражается с котлетой — Тимка, зараза такая, так же упрямо не сводил с него насмешливых глаз.

— Говорил с ней? — спросил он.

Ник вздохнул:

— Поговоришь тут, — и он кивнул в сторону подружек, которыми была окружена Вероника.

Тим оглядел девчонок, потер руки и хлопнул по столу, потом по своей широкой груди.

— Бро, у тебя есть я! Эскорт беру на себя!

— Ты лучше думай, как выпросить прощение у Даньки… — пробормотал Ник.

— Не парься! Все на мази! Последний урок какой? Правильно, литра! Обсуждать будем что? Правильно, Маргариту с подмастерье! А у кого есть конспекты? Правильно, у меня. Дам, ему списать, он еще и благодарить будет и забудет к хренам, что все ржали над ним из-за меня. Не ссы! Прорвемся!

Тимка как всегда оказался прав. Он подошел к Даньке, который от обиды пересел на последнюю парту, и просто положил свои конспекты.

— Там закладки. И сегодня будет практическая, — сказал он обиженному другу.

Не верить Тимофею не было смысла. Русский и литературу у них вела мать Тимки, Елена Николаевна Фролова. Только Тимка никогда не говорил «мать». Мальчишки, да и девчонки зачастую говорили «к матери», «матери», «у матери», у Тима была только «мама»: «к маме», «за мамой» и т.п. Маму он боготворил. Переживал за нее так, что порой это походило на сумасшествие. На то была причина…

Когда Дашке, сестре Тимофея, исполнилось 2,5 года, мама вернулась из декрета в школу. Тимке было десять лет. В третьем классе учились во вторую смену. На дворе стоял ноябрь, стемнело быстро. Тимофей вместе с Никитой шли из школы, болтали. И по сторонам, как и на дорогу, не смотрели. Даже к пешеходному переходу не пошли, так решили перейти. Свет фар ослепил, и мир утонул в этом леденящем свете, а визг тормозов обморозил душу так, что мальчишки замерли посреди дороги прямо на пути легковушки. И тут какая-то сила ударила их обоих в спину так, что они отлетели на добрых три метра вперед, и уже спиной услышали удар…

Тимкина мама лежала на дороге и смотрела в темное небо широко распахнутыми глазами. Вокруг нее веером рассыпались тетради, и люди наступая на них, поскальзывались на обложках и падали, пока кто-то не додумался их собрать. А она смотрела на Тимку и пыталась улыбаться, только губы были белые-белые, и слезы бежали по щекам. И до самой «скорой» она все спрашивала у сына не пострадал ли он, не болит ли чего. Тимка отвечал отрывисто, словно разучился составлять слова в предложения, и боялся отпустить руку мамы. А Елена Николаевна моргала и спрашивала опять. И так по кругу. Без остановок. После шестого или седьмого раза Никита разревелся, потому что поведение мамы Тимки было не нормальным, а тот тоже отвечал одно и то же. Как заведенный. А когда врачи со «скорой» подняли женщину на носилки, на дороге осталось гигантское кровавое пятно. Тимка, увидев его, отключился.

А потом потянулись долгие месяцы жизни без мамы. Отчим, которого Тимка обожал, (родного отца он не помнил, тот умер, когда мальчику было всего два года) пропадал в больнице. Все заботы о доме и сестре легли на Тимофея. Он и до этого мог сварить себе пельмени, а тут научился чистить картошку, орудовать открывашкой, резать лук. Через месяц мог уже сварить борщ. Научился мыть полы и укладывать Дашку. Та все терзала ему душу, спрашивая о маме. Тимка готов был зареветь, но рядом сидела маленькая сестрёнка, которая смотрела на старшего брата совсем мамиными глазами, и Тим чувствовал ее страх.

Он отводил Дарью в сад и забирал, учительница даже отпускала его пораньше, так как Тимка не хотел, чтоб сестренка оставалась последней. Самым трудным было заплести косы. Дашку и Тима на выходные забирали родители Никиты, и мать Ника научила Тимофея завязывать хвостики, заплетать косички. И даже, когда маму выписали, Дашка с расческой все равно садилась перед братом. Тимка ворчал, но заплетал.

За те страшные месяцы, что мама провела в больнице, Тимофей ни разу не пришел к ней. Даже когда ей стало лучше. А в день выписки Ник вместе с мамой были у Фроловых (отец на своей машине отвозил отчима Тимки за Еленой Николаевной в больницу). Сначала в квартиру ввалился взмыленный дядя Лёша, отец Дашки, обвешанный кулями, а потом уже осторожно вошла Елена Николаевна. Оглядывалась, восторгалась чистотой и уютом, а потом ее взгляд остановился на сыне, и она, улыбнувшись, протянула руки. Тимка, как завороженный, подошел, обнял, уткнулся в мех пальто и вдруг заревел. Да так заревел, что перепугал всех!

Ник все пытался примерить на себя то, что пережил лучший друг, но получалось плохо. После случившегося с мамой Тимки перед поворотом на школу положили лежачего полицейского, только с того времени Тимофей, да и Никита тоже, переходил дорогу только по «зебре».

Елена Николаевна вернулась на работу, когда мальчишки перешли в пятый класс. Она окончательно выздоровела, но Тимка не дает ей ничего делать по дому. Сам моет полы, убирает в квартире, готовит. Елена Николаевна лишь ворчит и называет себя королевой. Все ее обязанности сводятся к тому, что она отводит дочь на синхронное плавание. А еще у нее крохотная дамская сумочка, и Никита ни разу с того самого дня не видел, чтоб она носила тетради домой. Даже в пятом классе это делал Тим. Маме пришлось смириться с таким требованием сына.

У Тимки же был пунктик по поводу русского языка и литературы: к этим предметам он всегда готов и готов так, будто от этого зависит жизнь, не меньше. Он ни разу не стащил