Джон Леннон навсегда - Руди Бенциен

Отныне каждую свободную минуту оба проводили вместе. Джон перенял от Пола все приемы, которые он еще не знал. В жизни обоих главнейшее место занимала отныне только музыка.

Пол, который до тех пор считался почти образцовым учеником, начал пренебрегать школой и стал заметно хуже учиться. Джон и Пол были ядром «Куорримен», другие оставались случайными гостями, которые подыгрывали под настроение и лишь тогда, когда располагали временем. Пит Шоттон был вовсе изгнан, Айвен Воган, хоть и остался другом Джона, больше не выступал с ним.

Между лидерами возникло своеобразное соперничество. Каждый хотел доказать другому, что он — лучше. Иногда доходило до смешного. Они спорили о том, кому и как часто можно стоять впереди у края сцены. Как молодые петухи, они изо всех сил распускали перья, чтобы завоевать симпатии женской публики. Их необъявленная «война» помогла обоим. Всё лучше они овладевали своими инструментами, всё точнее копировали кумиров. В этой фазе развития соперничество между обоими явилось тем позитивным моментом, который способствовал успеху группы на местном уровне. Все возрастающий успех на ливерпульской сцене, который был их общим делом, укрепил дружбу.

Пол понимал, что группа должна развиваться, для чего необходимо искать хороших музыкантов. В школе он водил дружбу с одним парнем, который владел гитарой лучше, чем многие другие, и который понимал кое-что в скиффл-музыке и рок-н-ролле, а также был фаном Элвиса Пресли.

Его звали Джордж Харрисон. Он родился 25 февраля 1943 года. Джордж стал самым молодым членом группы.

Его отец, профессиональный водитель автобуса и профсоюзный функционер, знал, что солидное образование обретает особую ценность в кризисные времена. Джордж был единственным из троих его сыновей, кого он определил в гимназию. А парень приходил в восторг от рока и с железным упорством учился игре на гитаре.

Маленький, с оттопыренными ушами, он боролся с комплексом неполноценности вызывающей одеждой, длинными волосами (задолго до того, как они вошли в моду) и хвастливыми выходками. Как и Джон Леннон, он отвергал всякий авторитет. Поэтому, когда пятнадцатилетний Харрисон встретил восемнадцатилетнего Леннона, на него куда большее впечатление, чем музыка, произвели мятежные повадки Джона.

Джордж вспоминает, как он первый раз «толкнулся» в группу:

«Я видел их на концерте в „Вильсон-Холле“ в Гарстоне. Поскольку я знал Пола, меня представили Джону. В тот вечер там был гитарист из другой группы — Эдди Клейтон. Он был просто великолепен. Джон сказал, что если я так сумею, то буду играть с ними. Тогда я показал им „Raunchy“, и Джон сказал, что я могу с ними работать».

«Встреча с Полом — это было так, как бывает, когда два человека находят друг друга. Не то, чтобы влюбляются, но что-то в этом роде. Это было дано только нам, и это приручает друг к другу. Все ладилось великолепно. Теперь нас было трое единомышленников», — так комментировал Джон Леннон столь удачно сложившуюся ситуацию.

Но хотя в то время уже составился костяк группы, которую позже назвали «The Beatles», перед ними лежал «длинный извилистый путь». Для Джона настал час прощания со школой и размышлений о будущей профессии. О каком-нибудь ремесле не могло быть и речи, выбор мог пасть лишь на что-то творческое. У тети опять возник повод для беспокойства. То, что Джон интенсивно занимался музыкой, ее не трогало, но забот прибавлялось.

Вместе со своим другом Найглом Джон замыслил отправиться в море. Он хотел стать кельнером на судне. Стюардная карьера его отца была в этих планах чем-то вроде божественного предначертания. Идея чуть было не осуществилась. Однажды Мэри Смит позвонили из посреднической конторы по трудоустройству моряков: «У нас тут некий Джон Леннон, который хочет наняться на судно». «Не вздумайте его принять», — закричала она в трубку.

Выпускные экзамены Джон ухитрился провалить по всем предметам, даже гуманитарным.

Многие его ровесники знали, чем им предстоит заниматься после школы. Род Дэйвис, который играл на банджо, решил еще на год продолжить обучение, чтобы сдать экзамены на французском и немецком языках. Найджел Уолли, который с недавнего времени выступал в качестве антрепренера «Куорримен», занял учебное место на площадке для гольфа. Пит Шоттон, к огромному изумлению друзей, начал посещать полицейскую школу. Пол связывал свое будущее с карьерой педагога.

Джон знал лишь то, чего он не хотел, что противоречило его представлениям о свободе. Чему-то учиться день за днем, потом всю жизнь обязательно ходить на фабрику или в контору… Разве это не худший вид проклятого приспособленчества? Где же тогда найти возможности для того, чтобы полностью развернуть свои способности?

О том, что в этот период он и не помышлял о карьере музыканта, можно понять из следующего высказывания: «В принципе я не знал, кем должен стать. Во всяком случае хотел только одного — закончить свои дни эксцентричным миллионером. Для этого надо было только жениться на какой-нибудь миллионерше…»

Между Мэри Смит и мистером Побджоем, который опекал Джона несмотря на все его эскапады, состоялся важный разговор. Директор «Куорри» знал сильные качества Джона и сделал тёте предложение: дать племяннику возможность поучиться у него еще один год, чтобы подготовить его для поступления в школу искусств.

Художническая карьера на основе фундаментального образования — это пришлось по вкусу тете Мэри, поскольку совпадало с ее мечтой сделать из племянника что-то «стоящее».

Окончательная характеристика, которую дал Джону учитель, была вполне дружелюбной, если учесть его поведение:

«Что касается манер и дисциплины, то в течение года он давал поводы для претензий, однако за последнее время стал лучше. Для того, чтобы он не очутился на кривой дорожке, необходимо прибрать его к рукам. Я верю, что сделать это еще не поздно, и он разовьется в сознательного и ответственного гражданина, который, возможно, далеко пойдет».

Летом 1957 года Мэри Смит нарядила Джона в белую рубашку, галстук и твидовый пиджак, который остался после дяди Джорджа. Лучшие одежды предназначались для визита в «Art College» («Художественный колледж»). Разряженным и отутюженным Джон чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Но перспектива стать знаменитым художником или иллюстратором казалась ему приятней, чем монотонная работа на каком-нибудь ливерпульском предприятии. Однако от прекрасной мечты, конечно, осталось совсем немного. Он был принят в класс, где готовили художников по шрифтам.

С осени 1957 года Джон стал каждое утро проделывать путь на Хоуп-стрит, в школу искусств. Это уже был не тот рафинированный абитуриент, который предстал на летних смотринах, но по-пролетарски державшийся стиляга — в длинном сакко, лиловой рубашке и брюках-дудочках. Перед ним лежали четыре бесконечно долгих года, учебный план, который надлежало ревностно и прилежно осилить. Джон, который еще недавно так радовался избавлению от школьной «рутины», вновь очутился в знакомой колее.