Бог ненавидит нас всех - Хэнк Муди

— А, так ты не Нейт.

Нейт задержался в другом углу комнаты и втирает что-то евротрэшевому чуваку, который, похоже, уже потянулся к бумажнику.

— Нет, — отвечаю я, судорожно соображая, как бы поэффектнее завязать разговор с этой красавицей.

Она опережает меня.

— Так закрой на хрен дверь, — говорит она.

Пока я оборачиваюсь, закрываю за собой дверь и вновь поворачиваюсь к девушке, Нейт успевает подбежать к ней и поцеловать в знак приветствия.

— А вот и мой ангел, — говорит он, хватая ее за руку и закручивая, как в танце. — Я вот ходил добывал твою любимую отраву.

С этими словами он подтягивает девушку к себе, засовывает ей свернутую стодолларовую купюру за резинку трусиков и, вновь закрутив в пируэте, толкает в мою сторону. До нее и до меня одновременно доходит, что я должен вытащить причитающиеся мне деньги из ее белья. Нам обоим в равной степени неловко, и мы проделываем эту манипуляцию, стараясь не встречаться взглядами.

— Отрава не отрава, зато никакой химии, все естественное, — говорит она.

Я тем временем достаю из кармана пакетик с травкой и протягиваю ей.

— Знаешь, дорогая, — говорит Нейт, выразительно косясь на диван, где блондинка по-прежнему колдует над парнем, — кое-что искусственное тоже обладает своим шармом. Согласен, Клем?

Парень, лежащий на диване, похоже, абсолютно согласен с Нейтом. Только разобрать его ответ невозможно — бесподобные буфера блондинки заглушают.

— Свинья ты, — говорит девушка-силуэт, направляясь к дверям в свое заветное логово с зажатым в ладони пакетиком марихуаны.

Нейт сально ухмыляется и идет за нею, задержавшись лишь на мгновение для того, чтобы уже приятельски хлопнуть меня по плечу:

— Братан, ты настоящий мужик. Оставайся у нас. Отдохнешь, развлечешься… Уверен, что Кристоф не пожадничает и поделится с тобой кое-чем вкусненьким.

В противоположном углу комнаты добыча Кристофа — две брюнетки в мини-юбках — сплелась языками в страстном поцелуе. Я бросаю взгляд на пейджер. Еще нет даже одиннадцати.

— Мне на работу нужно.

— Ну и ладно, возвращайся, когда отработаешь свое, — говорит Нейт, закрывая за собой дверь в спальню. — Эта пьянка никогда не кончается.

Через шесть часов, бросив пиджак где-то на ближайшей пожарной лестнице, я вновь захожу в холл гостиницы «Челси». Парень в как бы кашемировом свитере сидит за стойкой портье, где явно выглядит на своем месте. Он — хозяин и повелитель этого маленького мирка. Благодаря некой оптической иллюзии или еще чему, даже свет в помещении будто притягивается к тому месту, где он окопался.

Я дежурно улыбаюсь, машу ему рукой, как махал Нейт, и с той же интонацией произношу:

— Привет, Герман!

И направляюсь к лестнице.

— Что-то я не припомню, чтобы нас знакомили, — доносится до меня голос Германа. Говорит он с так называемым аутентичным нью-йоркским прононсом — чуть в нос и нарочито низко. Этот голос властно раскатывается по всем закоулкам фойе. — Но ты вроде бы приходил сюда вместе с Нейтом.

— Как раз к нему я опять и направляюсь, — сообщаю в ответ.

Против моей воли ноги отказываются нести меня дальше, и более того — еще одна оптическая иллюзия, — кажется, будто лестница отодвигается от меня все дальше и дальше.

— А вот и ошибаешься, — сообщает мне парень в свитере. — Никуда ты не пойдешь, пока я тебя не пропущу.

— Вот уж не думал, что в этой хате такие строгие правила, — пытаюсь я отшутиться, понимая, что водевильная хохма прозвучала весьма жалко. Наверное, стоит попробовать передразнить акцент этого парня. — Что я тебе должен показать — пригласительный билет?

Он фыркает — презрительно и недовольно.

— Думаешь, я не догоняю, что ты им дурь принес?

Ни хрена себе! Я судорожно пытаюсь придумать подходящий ответ. Пауза затягивается. Вдруг раздался негромкий звонок — приехал лифт. Мы оба непроизвольно поворачиваем голову в сторону открывающихся дверей, и я вижу чуть изменившийся, но безошибочно узнаваемый силуэт той самой девушки.

Она выходит в холл. Ее волнистые волосы зачесаны назад и, похоже, еще до конца не высохли после душа. На ней мини-юбка ученицы какой-нибудь католической школы, ботинки «Док Мартене» на высокой шнуровке и кожаный пиджак, который явно велик ей. Скорее всего, одолжила его у Нейта.

— Привет! — говорю я, пожалуй, с чрезмерным энтузиазмом.

— Привет, — отвечает она, вежливо пытаясь скрыть, что не узнает меня. Ее недавно сверкавшие голубым пламенем глаза успели опухнуть и покраснеть.

— Я тут к вам заходил сегодня с утра. Нейт сказал, что можно будет ближе к вечеру опять заглянуть — повеселиться…

— Все веселье закончилось несколько часов назад.

Услышав эти слова, Герман опускает взгляд. Новость его явно огорчает.

— Наверное, я просто идиот, — высказываю я столь смелое предположение.

Она оглядывает меня с ног до головы. Я начинаю жалеть, что на мне только шерстяные брюки и рубашка. В этой ситуации я бы лучше чувствовал себя с пиджаком на плечах.

— Возможно, — наконец произносит она. — Но надеюсь, у тебя хватит остатков рассудка, чтобы посидеть со мной и выпить чего-нибудь.

— Само собой, — с готовностью отвечаю. — Остатки рассудка — моя главная гордость.

Герман сливается с тенью, сгустившейся за стойкой портье. Я иду вслед за девушкой по коридору, соединяющему холл гостиницы с примыкающим к ней мексиканским рестораном. Из колонок позвякивает музыка мариачи, официанты одеты как на корриду. Мы забираемся за угловой столик и заказываем себе начос с сыром и по Маргарите.

Ее зовут Кей. На самом деле, конечно, Катрин. Но она решила сократить свое имя до первой буквы, полагая, что такой звучный псевдоним поможет ей на первых порах, когда она только собиралась начинать карьеру фотомодели. Первая же серьезная работа потребовала от нее надолго — на целых три месяца — уехать из дома. Родилась же и выросла она в Северной Калифорнии («Саннивейл!» — умилительно щебечет она, растягивая губы в издевательской улыбке до ушей). Уехать же ей пришлось ни много ни мало на противоположную сторону Тихого океана — в Южной Корее, Японии и Гонконге снималась для каких-то фотокаталогов. Там было просто здорово, говорит она, но страшно одиноко. С Нейтом она познакомилась на обратном пути в Сан-франциско. Он с Клемом, тем самым парнем, которого сегодня на моих глазах трахали на диване, даже не раздевая, представляли собой половину одной лос-анджелесской глэм-рок-ривайвл-группы. Называлась эта банда «Веномос Айрис» [11]. Пьяное знакомство в каком-то баре перетекло в не менее пьяный уик-энд в долине Напа, после чего последовало приглашение от Нейта поехать вместе с ним в Лос-Анджелес, где у него были запланированы несколько концертов на бульваре Сан-сет. Он был высоким, сексуальным, нормально говорил по-английски и, в конце концов, — какого хрена, почему бы и не поездить вместе с группой какое-то время. По крайней мере это должно быть весело. Клем с самого начала объяснил ей, что Нейт — самый настоящий гитарный бог. Судя по всему, он не врал. Группа получила контракт и вскоре записала первый альбом — «Вампир любви». Диск понравился некоторым влиятельным критикам, оценившим этакий фьюжн из «Ганз-эн-Роузес» и Боуи. Продажи были, конечно, не такими уж сногсшибательными, но достаточно многообещающими для того, чтобы в планах студии появился второй альбом. Вот только вся атмосфера Лос-Анджелеса… Сам понимаешь, Лос-Анджелес — это не совсем то место, где можно спокойно заняться делом. Каким-то образом они связались с Кристофом, имевшим некоторый опыт работы в звукозаписывающих компаниях, а также, возможно, международной торговли оружием, — впрочем, об этом лучше не болтать. Так вот, Кристоф предложил стать их менеджером, а заодно оплатить поездку в Нью-Йорк. Сам понимаешь, Нью-Йорк ведь очень тихое и спокойное место, здесь от творчества ничто не отвлекает. (Это такая шутка, на всякий случай уточнила Кей.)

В «Челси» они поселились восемь месяцев назад. Герман с благоговением отнесся к таким постояльцам и предоставил им люкс, в котором когда-то жила сама Дженис Джоплин. Сделал он это по той причине, что, по его словам, искренне поверил в ни много ни мало «творческий потенциал» Нейта. Герману нравятся творческие люди, поясняет мне Кей. По ее мнению, картины, которыми увешаны стены фойе, — это сплошь подарки от постояльцев, которые Герман годами получал от них вместо платы за проживание.

Мы заказываем по второй Маргарите.

— Ну и как там альбом двигается? — спрашиваю я.

— Альбом, говоришь… — вздыхает она.

Через месяц после того, как они поселились в «Челси», басист Бретт умер от аневризмы сосудов мозга.

Процесс оплакивания усопшего растянулся месяца на два. Затем Бретту неожиданно все-таки нашлась замена: Ральфи из Куинса попался им на глаза во время сборного «металлического» концерта в «CBGB» [12]. Играл Ральфи клево. Может быть, даже лучше, чем Бретт, — в духе Леса Клейпула [13], — но главное отличие в том, что Бретт был пацифистом и пофигистом, а Ральфи — ну как бы сказать — напористым таким чуваком, активным. Восполнившая потери в личном составе «Ядовитая радужка» собралась с силами и даже сумела записать четыре песни, но затем случилось то, что должно было рано или поздно случиться: Ральфи надавал Клему по морде, что, впрочем, просто обязан сделать всякий уважающий себя человек после сколько-нибудь продолжительного общения с Клемом. В общем, Ральфи свалил из группы, а следующие трое кандидатов откровенно не тянули. Скотта, ударника, все это так достало, что он плюнул на музыку и поступил в Колумбийский университет — решил, видите ли, получить бакалавра по психологии. Клем в конце концов сумел как-то помириться с Ральфи, и теперь группа была готова опять засесть в студии, как только Скотт разделается с экзаменами за первый семестр. Поначалу Нейт рассчитывал закончить альбом — которому на данный момент было присвоено очередное рабочее название «Сладкое притяжение ада» — к Рождеству. Однако, учитывая все намечающиеся праздничные вечеринки, постпраздничные пьянки и постпьяночные отходняки, им еще повезет, если они закончат запись к весне.