Ричард Длинные Руки — Вильдграф - Гай Орловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чтобы не нарываться больше на неприятности, я подошел к воротам, стражники посмотрели угрюмо, но ворота распахнули с такой поспешностью, словно приближаюсь на тройке королевских коней.
— Благодарю за службу, — сказал я покровительственно.
Они захлопнули за мной железные створки без «рады стараться, ваше благородие», но я не мелочный, пошел с широкой улыбкой счастливого человека в город, присматриваясь и прислушиваясь, стараясь по обрывкам разговоров уловить настроения.
На улицах варваров тоже больше, чем я видел, к примеру, в Меркеле. Там раз-два и обчелся, а здесь куда ни глянь — на сотню горожан один красавец с коричневым от солнечного жара торсом и хвастливо вздутыми мышцами, а это непропорционально много.
Как-то Диоген, прибыв в Олимпию и заметив в праздничной толпе богато разодетых родосских жителей, воскликнул со смехом: «Это спесь». Затем философ столкнулся с лакедемонянами в грубой и поношенной одежде. «Это тоже спесь, но иного рода», — сказал он.
Горожане и варвары Гандерсгейма ревниво блюдут и превозносят свои обычаи, а для этого, как хорошо знаю, в первую очередь нужно презирать чужие. Даже в одежде, что уж проще, видно, как горожане наряжаются демонстративно пышно и вычурно, а у варваров та же самая спесь — одеваются подчеркнуто грубо и небрежно. Чаще всего вообще обнажены до пояса, а когда одежда просто необходима, то целиком из невыделанных шкур, что вообще ни в одни ворота…
И, конечно же, те и другие стараются блюсти чистоту браков, выдавать только «за своих», пусть даже в другое королевство. Правда, смешанные браки все же случаются, а здесь, как догадываюсь, их намного больше, чем где-либо…
Интересно, как решают проблему отречения от своих обычаев. Это всегда болезненная ломка, потому что помимо отказа от исконно посконных надо еще и принимать чужие…
Элькреф, как я понял, готов отказаться от любых проявлений гордого варварства, только бы его Элеонора Гордая, вот уж точное прозвище для этой валькирии, была счастлива. Да он и так уже отказался, одевается, как горожанин, разговаривает, как они, и наверняка не считает, что все проблемы решаются лихим набегом и быстрым ударом кривого меча.
Правда, первым в их семье был Растенгерк, так неудачно посватавшийся к Мириам, а затем то ли попытался ее ритуально похитить, то ли еще как-то задел ее гордость и нарушил обычаи цивилизованной жизни…
— Эй, — крикнули мне из торговых рядов, — сын степей, не желаешь купить уникальный меч?
— А что в нем уникального, — пробурчал я, еще не видя, что предлагают, — оружие всегда только оружие…
— Оружие уравнивает слабых с сильными, — сказал торговец, но посмотрел на меня внимательнее и уточнил: — А сильного с десятью сильными. А если оружие еще и хорошее… Разве тебе не нужны веские аргументы в споре?
— Ну-ну, — сказал я, — покажи, насколько веские.
Он отступил, приглашая войти, я переступил порог, тихохонько ахнул. Горожане не воюют, потому у них нет необходимости массовой выделки оружия, когда главное количество, а качество не так важно, зато в единичных экземплярах повыпендриваться могут, могут…
Я пошел вдоль стены, щупал, примерял по руке, купил пару кинжалов, предварительно побросав их в особый щит из плотного дерева. Мечи в самом деле получше того, что при мне, но мысль сразу скользнула к тем особым, что я насобирал в странствиях и сейчас ждут меня в Зорре.
— А почему вот эти два простых, — спросил я, — намного дороже этих красавцев?
— Это древние, — объяснил торговец почтительно. — Их нашли в старых руинах.
— И что? Это делает их могущественными?
Он пожал плечами.
— Никто так не говорит. Но все равно, такие мечи все гда ценятся выше.
— За достоинства или только за древность?
Он ответил спокойно:
— Среди таких в самом деле иногда попадаются… не простые.
— Но сразу не угадать?
Он чуточку улыбнулся.
— Обычно их свойства открывают случайно. И то, бывает, не те, кто купил, а их дети. Или внуки.
Я подумал, махнул рукой.
— Я не рисковый человек. Но мечи у тебя в самом деле неплохие. Я бы взял вот эту оглоблю…
— Двуручник?
— Да.
— Хороший выбор, — сказал он почтительно. — Превосходная сталь. Заточен, как бритва… Смотрите.
Он подбросил тончайший платок, тот распростер крылья и опускался медленно, словно облачко, но когда коснулся подставленного меча, так же неспешно распался на две половинки и продолжил опускаться, пока не лег на пол.
— Прекрасно, — одобрил я, хотя такая острота хороша только здесь, где почти все бегают полуголыми, но не в бою с закованными в стальные латы рыцарями. — Кто ковал?
Он сказал почтительно:
— Лучший оружейник Тибора. Если отнесете меч ему, за небольшую плату высечет на нем ваше благородное имя.
— Да, — сказал я, — имя у меня благородное, дальше некуда. Ладно, давай подберем ножны.
ГЛАВА_5
Раскаленное до белизны небо медленно превращалось в синее. Сверкающая даль потеряла жесткий блеск и окуталась нежной дымкой, предвестником близкого вечера. Через проем городских ворот вошли друг за другом невероятно высокие верблюды, надменные и величавые, гордо выгибающие и без того причудливо загнутые шеи.
На меня посмотрели свысока, головы маленькие с темными глазами степняков, крупные продольные ноздри подрагивают, улавливая смену запахов степи на пышное буйство городских ароматов. Взгляд умных, как у гильгамешей, глаз скользит по всему свысока, мудрецы не вникают в мелочи, а любой город — это всего лишь большое стойбище…
Часовые с поспешностью вышколенных слуг распахнули передо мною створки ворот, хотя стража за это время сменилась, то есть мир постепенно добреет. Я кивнул с непривычной для варвара любезностью, в этой жизни насилие — не выход, и я дам в морду любому, кто со мной не согласен.
Дворец под заходящим солнцем полыхает красным огнем. Крыша в пурпуре, почти неотличима от горящих громад облаков, а верхушки деревьев сверкают золотыми листьями.
Из боковой двери, почти такой же роскошной, как и парадный вход, вышел, окруженный обнаженными до пояса кочевниками, высокий мужчина в кожаных штанах степняка, с широким красным поясом, в коротких сапожках, но рубашка на нем из тончайшего полотна, широкий ворот небрежно расстегнут, видны амулеты на золотой цепочке.
К нему обращаются почтительно и даже подобострастно, он отвечает коротко и повелительно. На меня словно пахнуло холодным ветром, свежим и одновременно несущим нечто опасное, словно тащит за собой грозовую тучу. Высокий, лет под пятьдесят, хотя могу и ошибиться, крепок и широк в кости, сухощав, толстые жилы молча говорят о силе и крепости тела. Обожженное солнцем лицо не по-степняцки удлинено, даже глаза не привычно темные, а пугающе прозрачные, словно высокогорный лед, Я присматривался к нему, чувствуя себя так, словно наблюдаю за опасным хищным зверем, что мурлычет и ласково щурится на солнце, но в любой момент может вцепиться в горло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});