Девушка моего друга - Исай Давыдов

Потом Лена вздохнула и тихо спросила:

— А вы пытались объяснить это руководству? Юрий усмехнулся. — Руководство знает все это лучше меня. Планирование в рублях критиковалось на десятках совещаний — и «узких» и «широких»…

— Почему же его не изменят? — спросила Тая.

— Видно, слишком сильна инерция. Ведь десятки лет было так. Не вдруг повернешь… Огромная страна…

— И почему нам этого не говорят в институте? — задумчиво сказала Тая.

— Нам тоже не говорили, — посочувствовал ей Юрий.

— В институте много чего не говорят… Приходится, так сказать, своим умом…

Им не дали тогда договорить. Приехал главный инженер треста, и пришлось ходить с ним по объектам, и записывать его указания, и потом ломать себе голову над тем, как их выполнить. Но Юрий чувствовал, что этот незаконченный разговор не прошел бесследно, что он как-то определил отношения с девушками. Раньше эти отношения были строго официальными. Теперь они стали теплыми, товарищескими.

Девушки уже не задавали Юрию первых пришедших в голову «почему» и «зачем». Они старались сами найти корни тех бед, которые тормозят стройку. И Тая разбиралась во всем этом глубже всех — он это сразу заметил.

Он вообще как-то постепенно выделил ее. И черты лица у нее были более мягкие, более нежные, чем у ее подруг. И губы были добрые, детские. И глаза были какие-то особенные, глубокие. По таким глазам не скользнешь равнодушным взглядом.

С рабочими Тая была удивительно внимательна и душевна. Она ни от кого ничего не требовала. Она считалась помощником мастера и могла приказывать бригадирам и рабочим. Но она не приказывала, а просила. И ее просьбы почему-то выполнялись точнее любых требований.

Слушая, как Тая разговаривает с бригадирами, Юрий однажды подумал, что, когда она выйдет замуж, она не будет говорить мужу: «Ты должен меня уважать!». Муж будет уважать ее и без подобных напоминаний…

Юрий усмехнулся. Уже шестой год Нора при каждой ссоре говорит ему: «Ты должен меня уважать!», «Ты не имеешь права меня не уважать!» А что толку? Юрий все равно ее не уважает. И давно не любит. И очень хорошо понимает, что такая жизнь лишает его самого простого и необходимого, самого обязательного человеческого счастья. Но с этим уже ничего не сделаешь.

Это придется терпеть. Может, до самого конца. Или, по крайней мере, до тех пор, пока Игорек не станет взрослым. И не потому, что Юрий чего-то боится. Никакая угроза персонального дела не удержала бы его возле нелюбимого человека. Просто Юрий не может без сына.

Никак не может. И это не холодный, рассудочный долг.

Это внутренняя, совершенно неистребимая потребность видеть сына, играть с ним, носить его на руках, лепить из него человека, которым можно будет гордиться.

И эта потребность сильнее всех остальных чувств. Даже сильнее любви к Тае.

Иногда Юрию кажется, что какие-то нелепые условности опутывают его, словно муху паутина. Это — можно, это — нельзя. Больше нельзя, чем можно. И даже то, что «можно», часто имеет столько «но», что, по существу, это уже не «можно», а «нельзя». И вот любишь девушку, и видишь, что она расположена к тебе, и, казалось бы, ничто не запрещает сказать ей о своей любви, и, может, даже не только сказать… Но… Но последствием этого «можно» будет разлука с самым дорогим тебе на земле существом. И вот уже «можно» становится «нельзя». И через это «нельзя» невероятно трудно переступить, потому что из двух зол выбирают меньшее, а из двух любовей побеждает большая.

Если бы можно было уйти и взять Игорька с собой!.. Как просто разрешились бы тогда все, казалось бы, не разрешимые для Юрия сложности… Но Нора Игорька не отдаст. И закон на ее стороне. И этот закон не обойдешь, не отменишь. И отцу, который не может бросить ребенка, остается только одно — ложь. Долгая, нескончаемая, беспросветная.

Впрочем, если бы кто-то и изменил этот закон и оставил ребенка с отцом, — следствием все равно часто была бы ложь. Только на этот раз ложь матери, разлюбившей мужа. Еще более страшная… Наверно, это потому, что любовь не подчиняется бумажным законам. И когда они пытаются управлять ею — нередко возникает ложь…

Юрий идет по улице. Идет быстро, потому что время рассчитано до минуты.

Свернув за угол, он уже видит завод, его выходящий на площадь стройный инженерный корпус, его проходные, его поднимающийся за проходными громадный сборочный цех из стекла и пенобетона. Цех, который строил и сдавал Юрий. Самый большой цех в городе. Самый красивый. Самый современный.

Глядеть на этот цех — почти такое же удовольствие, как наблюдать за Игорьком. Только Юрий никому не признается в этом. Почему-то многим такие вещи кажутся смешными…

Завод быстро приближается. А что-то важное еще не решено и не продумано. Собственно, продумать всего нельзя. Это не шахматная партия. А решать надо не ему одному. И ясно только то, что разговор, который еще вчера можно было отложить на сегодня, сегодня откладывать уже нельзя… Иначе он вообще не состоится…

Сегодня понедельник. Все считают его тяжелым днем. Для Юрия он особенно тяжел — каждый понедельник две планерки. Они отнимают много времени, но ничего не поделаешь, они действительно нужны. Это деловые совещания, на которых говорят короткими фразами и не произносят ни к чему не обязывающих речей.

Совещания сжимают остальное рабочее время до отказа.

В одиннадцать — разговор с субподрядчиками. И к нему еще надо подготовиться. А для этого — обойти объекты, определить, где субподрядчики тянут, где для них открылся новый фронт работ, где он откроется для них за неделю. Если что сегодня упустил — завтра не исправишь. Жди потом следующего понедельника…

Совещание с субподрядчиками — до обеда. А в четыре уже следующее — планерка в своем управлении.

Будут делить фонды, перебрасывать с участка на участок бригады и машины, прикидывать выполнение плана.

И к этой планерке тоже надо готовиться, а стройка идет своим чередом, и поэтому будут звонить, приходить, и не останется ни минуты свободной, и когда разговаривать с Таей, — неизвестно.

«Я попрошу ее пойти со мной по объектам, — решает Юрий. — Это, конечно, не ее дело. Но если она хоть что-то чувствует ко мне — она согласится. Не увязался бы только с нами кто-нибудь из мастеров…»

Юрий входит в конторку участка, здоровается с прорабом Кулевым и мастерами, отпирает стол, достает из тумбы графики работ на втором инженерном корпусе, на кислородной станции и заготовительном цехе, раскладывает их по столу.

— Кирпичную щебенку тебе в субботу привезли? — спрашивает он мастера Ромашова.

— Вечером. — Ромашов кивает.

— Начинай бетонировать склад шихты.

— А людей откуда взять?

— Сними полбригады с полигона. Все равно арматуры почти нет.

— А если привезут?

— Привезут — будем думать.

— По сталелитейному у тебя все? — спрашивает Ромашов.

— Все. Иди.

К восьми все срочное решено. Мастера расходятся.

Тая приходит ровно в восемь. Вместе с Олей. Оля сегодня румяная, свеженькая и веселая. У Таи усталое, бледное лицо, как будто она плохо спала ночь.

Девушки натягивают халаты, надевают тапочки, и, когда щелкает замок стола, в котором они заперли белыетуфельки с дырочками, Юрий глухо произносит:

— Я сейчас пойду на инженерный корпус и кислородную… Может, вы сходите со мной, Тая?

Юрий не глядит на девушек. Он озабоченно рассматривает графики на столе. Но каким-то боковым зрением он видит, что Тая и Оля обмениваются долгим, многозначительным взглядом. Потом Тая негромко говорит:

— Хорошо, Юрий Николаевич.

Юрий складывает графики, сворачивает их в короткую, плотную трубку и направляется к дверям.

— Что ж, идемте, — бросает он на ходу.

Он понимает, что вид у него деловой, озабоченный и безразличный. Но внутри у него все напряжено и натянуто до предела, как будто он — пятнадцатилетний мальчик и впервые пойдет по улице под руку с девушкой.

Они выходят из конторки и идут к проходным. Второй инженерный корпус и кислородная станция пока что за пределами завода, в поле. Когда они будут закончены, заводской забор перенесут.

Юрий идет рядом с Таей по дороге и глядит на тени.

Тени идут впереди. Одна тень — длинная, с разлохмаченной шевелюрой. Другая — тоненькая, изящная, чуть покороче первой.

Наверно, если бы Тая шла на каблуках, тени были бы равные. Но Тая еще ни разу не ходила рядом с Юрием на каблуках. Она ходила с ним рядом только здесь, на стройке. А здесь Тая всегда в тапочках.

— Вы уезжаете завтра? — спрашивает Юрий.

— Да, — отвечает Тая. — Завтра.

— А куда вы поедете на преддипломную практику?

— Пока неизвестно.

Юрий, собственно, и сам знает все это: и то, что она уезжает завтра, и то, что в конце третьего курса неизвестно, где будет проходить практика на пятом. Но он почему-то задает эти нелепые вопросы и никак не может заговорить о главном — о том, ради чего он попросил Таю пойти с ним.