Изумруд - камень смерти - Виктор Мясников

- "Воздух" нужен, - Шуба проглотил полстакана "Метаксы", швырнул в пасть горсть орешков, - братву подогреть.

Челюсть его быстро ходила, перемалывая фисташки, в такт прядали хрящеватые уши.

"Скотина, - беззлобно подумал Кентавр, - прямоходящий примат, гамадрил. Злобный, своенравный, но дрессировке поддается." Он перегнулся боком через подлокотник кресла, пошарил в кожаной сумке, стоявшей на полу, бросил на стол пачку долларов в банковской упаковке. Немного подумал и бросил ещё одну.

Шуба цепко схватил деньги, поднес к лицу, уставился мутно, втянул ноздрями воздух, почуяв резкий специфический запах. Ошибается тот, кто утверждает, что деньги не пахнут. Пахнут, ещё как пахнут, особенно свеженькие, новенькие доллары. Они заворожили и околдовали изрядно подвыпившего уголовника. Сунуть бы в карман, да его нет на голом человеке. Так и нежил в руках, даже не обратив внимание на сумму, отпечатанную на упаковке. А всего-то было две тысячи баксов в десятидолларовых купюрах. Кентавр и Дыба умели платить. Для них это были не деньги, а так, денежная пыль - смахнул и не заметил. А для Шубы - две пачки зеленых. Согласитесь, что две пачки гораздо больше двух тысяч баксов.

- Ну, ладно, хорошо посидели, - поднялся Дыба, сбрасывая с плеч простыню.

- Действительно, отдохнули, пора и за работу, - поддержал его Кентавр.

- Да вы что? - Шуба жаждал продолжения банкета. - Тут ещё выпивки полно.

- Дома допьешь со своими орлами, - Дыба принялся натягивать рубашку.

- А-а... - Шуба всем лицом выразил понимание. Быстро составил початые бутылки перед собой, переводя в личную собственность, чтобы никто не отнял. - А закусон?

Кентавр пренебрежительным взмахом дал понять, мол, сметай со стола все это дерьмо и неси хоть к чертовой матери.

Первое, что надел на себя Шуба из одежды, была подмышечная кобура. Он хотел покрасоваться и произвести впечатление на партнеров, не подозревавших об оружии, бывшем все время у него под рукой. Те подыграли, проявив изумление и бурный восторг. Еще за полтора часа до этого Дыба вышел из парной и проверил одежду Шубы. Облезлый ТТ выпуска 1949 года он разрядил, а патроны ссыпал в карман шубинской куртки.

* * *

Капитан Васильев стал военным из любви к радиотехнике. Поступить в политехнический на популярнейший радиофак сельский паренек не имел никаких шансов, а вот в высшее военное училище зенитной артиллерии на почти такой же радиофак конкурс был втрое меньше. Через пять лет Васильев получил золотые лейтенантские погоны и диплом радиоинженера общесоюзного образца. Захолустный гарнизон, рутинные дежурства, неожиданные учебные тревоги, к которым готовились обстоятельно и заблаговременно, солдаты, все время норовящие сачкануть, одни и те же фильмы в клубе, одобренные политуправлением дивизии...

На седьмом году службы капитан Васильев начал пить, как и многие другие холостые офицеры. Женатые, впрочем, тоже не отставали. Капитану уже не хотелось поступать в академию, выбиваться в майоры и дальше в подполковники. Ему хотелось чинить телевизоры на гражданке или, оставаясь в рядах доблестных вооруженных сил Советского Союза, сидеть военпредом на оборонном заводе. Вот где теплое местечко: оклад, выслуга, даже премии, приходишь в восемь, уходишь в пять, как нормальный человек, костюмчик гражданский, ботинки неуставные. Принимаешь у заводских какую-нибудь локационную станцию - тумблерочками пощелкиваешь, ко всему придираешься, а они вокруг на цыпочках шур-шур-шур...

Перестройка и разрядка внесли смуту в плотные офицерские ряды. Старики вспоминали хрущевское сокращение: триста тысяч офицеров выкинули с толстых пайков на гражданские харчи - полковники с семьями ютились в коммуналках и вкалывали слесарями в шарагах. Ныли старики, а молодые офицеры, наоборот, копили жалованье, собирались в кооператоры. Уже открывались брокерские и прочие бизнес-курсы для демобилизованных военных интеллигентов, уже оборотистые майоры вовсю мели со складов налево "лишнее" имущество...

Примерно в это время воин якутской национальности, оператор радиолокационного комплекса, младший сержант Васильев в наказание за тупость, нерадивость, сон на дежурстве, курение на боевом посту, пререкание с офицером, неуставные отношения, неопрятный внешний вид и кучу других провинностей получил от своего непосредственного начальника и однофамильца капитана Васильева лопату и лом.

- Значит, траншея. От меня и до следующего столба, - капитан шоркнул подошвой хромача по земле, обозначив полосой начало траншеи.

Труд в СССР есть, как известно, дело чести, доблести и геройства. Но и наказывают у нас им же в виде исправительно-трудовых работ. Нетрудовые работы, видимо, тоже существуют, но не исправляют.

Не сержантское это дело - землю копать, да с начальством не спорят. Потребуешь уставного наказания - получишь уставную гауптвахту. Там будешь копать, только ночевать на нарах без матраса и в свободное время заниматься строевой. Младший сержант посмотрел вдаль, но никакого ограничительного столба не обнаружил. Метров через пятьдесят стояла стена леса. С длиной траншеи все было ясно.

- А глубина?

- В рост, - капитан неприязненным взглядом окинул малорослого якута и уточнил: - В мой.

У Васильева-подчиненного хватило если не ума, так соображения не спрашивать о ширине траншеи. Вечером глазам Васильева-начальника предстала земляная щель не шире сорока сантиметров и длиной метра два. В ней, погрузившись чуть выше колен, боком стоял младший сержант и скоблил по дну лопатой. Вокруг валялось штук сорок свежих окурков.

- Тут камни, товарищ капитан, - заныл якут.

- Урал. Горный рельеф, - с философским спокойствием заметил немногословный капитан. - А лом зачем?

- Зачем? - испугался младший сержант.

- Затем, - пояснил офицер и напомнил: - В восемь заступаешь на дежурство, продолжишь завтра.

Так траншея стала любимым местом отбытия наказания. Любимым, естественно, для капитана, не для солдат. Каждый день кто-нибудь брякал ломом, углубляя дно, и махал лопатой, продлевая неровную щель. Васильев-начальник и не подозревал, что бесплатным трудом подчиненных прокладывает классическую разведочную геологическую канаву. Он ничего не смыслил в геологии, а из горных пород и минералов знал два - гранит и кварц. О гранитной стойкости он сам рассказывал на политзанятиях, а кварцевый резонатор - такая радиодеталь.

"Наверное, зеленый кварц. В граните," - подумал он, увидев зеленую блестку в сером каменном обломке на краю траншеи. Природная любознательность и стремление к познанию окружающего мира побудили прихватить обломок и провести исследование. Камень состоял из крохотных чешуек слюды, плотно слепленных между собой. С помощью узенькой острой отверточки их можно было отковырять одну за другой. Светло-зеленая искра по мере расчистки стала приобретать форму торчащего из камня края граненого стакана.

Капитан столь прозрачный намек не принял и в этот вечер не напился. И в следующий тоже остался трезв. Отшелушив все лишнее, он получил правильную шестигранную призму шириной в сантиметр и в два сантиметра высотой. Верхняя часть была чуть сколота и пронизана частыми мелкими трещинками, но нижняя половина, приятного травянистого цвета, была чиста и прозрачна. В ближайший выходной Васильев поехал в Екатеринбург, тогда ещё Свердловск. На главной площади города, в скверике у "Пассажа", с гордостью именуемом местными журналистами не иначе как "Наш Арбат", молодые художники рисовали на скорую руку портреты, а немолодые торговали пейзажами. Неподалеку были разложены деревянные и каменные изделия под присмотром продавцов-кустарей. Капитан подошел к одному из камнерезов, чьи изделия показались ему наиболее разнообразными и красивыми. Он молча протянул руку и разжал кулак. На ладони заиграл гранями зеленоватый кристалл. Камнерез надел очки и потянулся к камню. Васильев отвел руку и сжал кулак.

- Пятьдесят рублей, - сказал камнерез и сделал нетерпеливый жест, мол, давай скорее.

- Пятьдесят? - с сомнением переспросил капитан и разжал руку.

- Ладно, - камнерез ткнулся очками в капитанову ладонь, - так и быть, семьдесят пять.

Капитан хмыкнул и снова зажал кристалл.

- Он же весь в трещинах и бледный, - возмутился торговец. Восемьдесят.

Васильев спрятал камушек в карман и быстро пошел прочь.

- Девяносто! - настиг его последний вопль.

Капитан не обратил на крик никакого внимания. Через час он выяснил, что в городе имеется прекрасный геологический музей. Еще через час он вышел из музея. Вид его был задумчив. Не замечая девушек и прочих соблазнов горно-уральской столицы, капитан вернулся в лесной гарнизон, где поссорился с друзьями, поскольку в третий раз отказался поддержать компанию. Васильева разрыв старой дружбы не взволновал ничуть. Перед ним впервые в жизни замаячила перспектива: прозрачная, жизнерадостно-зеленого цвета - цвета надежды.