Столкновение обстоятельств - Ришат Садиев

- Спасибо, Наиль, тебя тоже. Как твои дела?

- Мои ничего. А вот твои худо. Твоя компания в полном составе укатила на дачу, хотя вроде намыливались встречать здесь.

- Ты что, серьезно?

- Серьезно, старик. Я видел, как они садились на электричку.

- Ты у них ничего не спросил?

- Нет, не успел даже подойти. Они уехали на васильевской, а я сам звоню с вокзала, жду свияжской.

- А ты где встречаешь?

- У родителей, в Зеленом. Так что никуда тебя пригласить не могу.

- Да что ты. Я бы в каевскую компанию не вписался.

- Очень даже вписался бы, да вот видишь - вписываться-то некуда. Ты уж меня извини, я тут как сорока на хвосте, плохие вести принес - и сматываю.

- Наиль, о чем речь? Спасибо, что предупредил. С наступающим тебя!

- Спасибо, пусть тебе в следующем году везет больше, чем в этом. Всего тебе!

Наиль Галиуллин сказал не всю правду. Он успел с ними поговорить - с теми, кто уехал васильевской электричкой.

- Здрассе, деички, здрассе, мальцики, с нассуаюссим уас!

- Сысибо. Насе вам с киссыськой!

От стайки отделился элегантный и невозмутимый Абрамов и отвел Наиля в сторону.

- Вахитыч, у меня к тебе колоссальная просьба: Гитаристу ничего не говори. Ты нас не видел, где мы - не знаешь. Так нужно. Для нас всех. И для него - тоже...

- Слушай, Самосвал, что за интриги мадридского двора?

- Помилуй, какие в нашей деревенской ватаге интриги? Житейское дело: все любят встречать Новый год в обществе максимально приятных им людей, и один случайный человек может тут испортить всю малину. Ну, ты все понял, да?

Наиль Галиуллин понял только одно: чем скорее он предупредит Панкратова, тем скорее его друг найдет из этой ситуации выход.

...После звонка минутное оцепенение сменилось каким-то внезапным автоматизмом: поставил на патефон пластинку, стал одеваться, как в гости, стал перебирать варианты. Отпали каевская компашка, консерваторская, юрфаковская. Туда не звали, здесь могут быть эксцессы, у тех неизвестен адрес. Школьная компания не собиралась давно: многие самые яркие одноклассники учатся в других городах. Стоп: в других городах, в других городах... Сейчас только шесть с копейками часов. Куда-то ведь еще и можно успеть. Он набрал справочную Аэрофлота:

- С наступающим вас, девушка. Какие рейсы идут с восьми до девяти?

- Ленинградский задержан до двадцати тридцати.

- А места есть?

- Есть. Боятся рисковать на Новый год.

- Ясно. А в полдевятого он точно вылетит, Алена?

Самую эффектную девчонку Казанского аэропорта он узнал по голосу и понял, что сегодня будет ее лицезреть.

- Вылетит, я точно знаю. А ты кто?

- Приеду - скажу. Зажми мне одно место на Питер. Чао какао!

Алена Бабаева на крючке - билет будет. Михе Караулову на Петроградскую обещал позвонить в час ночи, а заявлюсь сам. Раз просил звякнуть, то будет дома, а коли будет, то не один: парень не промах, плохую команду не соберет. Без калыма в гости неудобно: в гастрономе берем кружок казанского сулугуни - грузинские ребята говорят, что казанский не хуже тбилисского, значит, и ленинградцы сжуют. Чак-чак и хворост запасаем в кулинарке - это сокровище пойдет с успехом в любом конце Союза и за пределами. Разношерстный скарб, включая учебники на первый экзамен, прячем в элегантную сумку, и из жертвы заговора приобретаем вид праздного гуляки.

...Улочки старой Казани снежные, узкие. Парню со спортивной сумкой привычно в них как дома, и до аэропорта он доберется вовремя, не тратя нервы и не ловя такси. Он уезжает. "От отчаянья отчаливаем..." "Мне трудно, вернувшись назад, с твоим населением слиться, отчизна моя, Ленинград - российских провинций столица..."

Посадка. Городницкого перебивает Высоцкий из динамиков самолета.

"Мне надо, где сугробы намело, где завтра ожидают снегоппада!!! А где-нибудь все ясно и светло. Там хорошо, но мне туда не надо!!!"

Метро. До "Петроградской" - прямиком. В двадцать три пятнадцать откроет невозмутимый, как всегда, Миха:

...Вылетела толпища человек двадцать.

- Господа офицеры, наш гость из Казани - Андрей Панкратов!

Мы еще споем Городницкого вместе. Мы еще побуяним! Новогодняя ночь кончится, но еще неделю Андрей останется у Михи и прилетит только к первому экзамену, спокойно выучив весь материал в Ленинграде. После этой ночи почему-то на всю жизнь останется ощущение: от Городницкого - дрожь. Останется трепет при одном слове - Ленинград. Город, который когда-то спас от душевного слома.

Виденье той ночи будет настигать Андрея не раз и не два. Что же это было? Мальчишеская выходка? Эффектный жест? Шиза? Игорь Абрамов, когда поздравлял с Новым годом, через неделю после ЭТОГО спросил:

- Андрюш, а у тебя с психикой все в порядке? И денег на билет не жалко было? Ведь два червонца в один конец.

...Андрей знал: чем изощренней и остроумней он ответит, тем легче Самосвал завяжет нежелательный разговор. И ответил просто:

- Конечно, в порядке.

...Конечно, в порядке. Не в порядке у тех, кто подчинился бы такой ситуации. Но эта ситуация была простой, а разрешилась из ряда вон. Бывает наоборот: ситуация посложнее, а выход - попроще. Но сколько людей, внешне вроде бы четких, не примут решение ни в одной из ситуаций своей жизни. Никаких и никогда. Потому что для них сама потребность изменить что-то в привычном стечении обстоятельств немыслима: она означает несогласие с этими обстоятельствами, а несогласие означает бунт. Значит, в тот давний Новый год в принципе ничего не произошло. Просто взял и принял решение, неважно какое, но принял. Никому не сделал больно, но никому и не дал себя ударить, навязать свою игру. Оставил последнее слово за собой, а не за обстоятельствами.

...Кипел пляж. Андрей открыл глаза и приподнялся: бездонными голубыми глазами в него в упор смотрела сестра. Кончалось не самое плохое лето, и вдруг, раскрутив мысленно цепочку событий после распределения в институте, Панкратов понял: стечение обстоятельств повторилось. Сомнений не было; он знал в лицо, как выглядит Его Величество Стечение Обстоятельств: никто не виноват, а что-то случается; ты не виноват сам, а тебе плохо; вроде бы ничего и не случилось а все надо изменить. Оно ПОВТОРИЛОСЬ! Вот почему, увидев девчонку в керченском поезде, он первый раз в жизни сорвался: начал не обычное дорожное знакомство, а заговорил на языке отчаянья, понятном только тому, кто отчаялся сам. Четыре дня гонки, без билетов от моря и до моря, все неудобства нипочем, все с полуслова. Куда-то провалились старые подруги, рассчитанные ходы, необходимость притворяться человеком попроще.

Он боялся сказать себе слово "любовь". Просто его била дрожь, и он понял, что нечаянно может УМЕРЕТЬ, если больше не увидит ее.

В ординаторской было темно: Ленинград неумолимо становился осенним, и никто не включил свет. Наташка за дежурство выстояла на наркозе часов восемь, а то и все десять; время не засекла, но сегодня перенесла нагрузку скверно. Впечаталась в кожаный диван бледная, заплаканная, ее лихорадило, мысли не слушались. Она думала о том, что матерый профессионал закончил бы ее пошлый роман многоточием или, того и гляди, ухлопал бы кого-нибудь из героев, чтобы зритель вышел из зала, рыдая. Потом строчка из Визбора. "Ах, слава богу, братцы, что все мы вроде живы, и то, что мы нажили, у нас не украдут". Потом представила смешки в спину на своем распределении сумасбродка добровольно едет в Казань, пнув ленинградского жениха Потом разговор с отцом; отец настаивает на кабацкой свадьбе: "Так делают все, свадьба должна запомниться на всю жизнь", и свои ответ. "Спасибо, у нас и так хорошая память". Потом увидела самую задрипанную в мире казанскую электричку, увозящую в одном из вагонов толпишку человек в двадцать туристского вида У толпишки с собой четыре концертные гитары, явная роскошь для похода, и не каждый может догадаться, что это свадьба. Снова строчка из Визбора: "Мы были так богаты чужой и общей болью, наивною моралью, желаньем петь да петь Все это оплатили любовью мы и кровью, не дай нам бог, ребята, в дальнейшем обеднеть..." Не дай бог! Что бы ни случилось, она не вернется в тот мир, где не бросаются в море дикарями, не ездят на перекладных; не решают судьбу иначе, как положив на чашу весов квартиру, аспирантуру, фигуру, музыкальную культуру... Не вернется. И строчка из Левитанского. "Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку - каждый выбирает для себя". Эта песня пронзает все, и последнюю ее строфу: "Каждый выбирает для себя, выбираю тоже, как умею. Ни к кому претензий не имею - каждый выбирает для себя". Наташка хочет повторять еще и еще, и нет сил взять себя в руки и встать с дивана, и уйти домой, потому что дежурство давно кончилось. Весь привычный мир стал непривычным, на древнем кожаном диване в ординаторской, в старой питерской больнице плачет красивая девчонка. Белый халат расстегнут, шапочка и очки сняты, волосы распущены; но ее никто не трогает и не призывает привести себя в порядок. Ничего не случилось.