...Либо с мечтой о смерти - Александра Созонова

Мужиковатое лицо побагровело еще больше, низкий голос набрал силу, заглушив шум прибоя. Подумалось: русский бедняга мог бы стать неплохим проповедником. При такой-то харизме и умело подвешенном языке.

— А каков все же критерий? Разницу между «запчастями» и «мушками» я уловил, а вот в чем специфика «мартышек», помимо образованности?

Джекоб смерил меня взглядом с головы до ног, бегло и бесцеремонно.

— Так я вроде уже сказал. Как минимум, «мартышки» с увлечением и бурной отдачей принимают участие в экспериментах.

— А как максимум?

— Генерируют идеи, предлагают своё. Неплохо также владеть устной и письменной речью, быть книгочеем и эрудитом. И ни от чего не отказываться, даже если предложенное противоречит вашим моральным нормам.

— О! — издал я горестный возглас. — А я-то уже дважды успел отказаться от групповых медитаций…

— Это было ошибкой. Откажетесь еще пару раз, и — милости просим на запчасти!

— Да я и не прочь, собственно. Я уже сказал, что про запчасти догадался на второй день: не такой уж тупица, как вам бы хотелось меня представлять.

— С чего вы взяли? Стал бы я тут сидеть и травить байки с тупицей?.. — Он подмигнул. — Мое время — золото. Во всяком случае, столь лестное мнение успела мне внушить Пчеломатка. А что вас натолкнуло на инсайт об органах, если не секрет?

— Не секрет. Моментом истины явилось лицезрение одной девушки: совсем юной и свежей, с крепкой спортивной фигуркой.

— Думаю, вы говорите о Юдит из Бельгии.

— Очень может быть, вам виднее. Подобные ей здесь редки. Но и у мужичков под сорок, вроде меня, тоже могут оказаться вполне приличные шестеренки и винтики.

— О да, — он покивал, соглашаясь.

— Скажите, вы считаете, что «мушки» и «мартышки» уходят на тот свет в гораздо более светлом состоянии духа, чем рядовые пациенты, и потому надо стремиться изо всех сил попасть в их ряды?

— Вовсе не обязательно. И «мушек», и «мартышек» могут замучить исследованиями так, что жизнь до острова покажется им раем, — Джекоб усмехнулся и потер ладони, шурша задубелой кожей. — Но для меня, к примеру, суть не в этом. Мне самому безумно интересны их опыты. Майер и Пчеломатка почти вылечили меня от депрессии, а это не кот чихнул! Тут у них интересно, не заскучаешь. Заставляют котелок кипеть, а мозги дымиться. Отличные задачи ставят эти ребятки передо мной!..

— Вот как. И какие именно?

— Это что-то вроде экспериментальной теологии, понимаете? То, чем занимаются здешние спецы, начиная с гуманиста Майера и кончая желторотым лаборантом. Экспериментальная теология. Эксперименты на живых душах, дошедших до ручки и оттого согласных на всё. И клиника, как я смекаю, построена именно для этого. Наличие бесплатного изобилия биологических запчастей — всего лишь побочный коммерческий эффект. Но никак не цель.

— Гуманист, рождающийся раз в тысячелетие, — пробормотал я с усмешкой. — Собрат Швейцера.

— Дерзновенный ум, рождающийся раз в сотни лет! Острейший интеллект, метафизическая отвага, абсолютная целеустремленность и безжалостность.

— Вы о Майере? — удивился я. — Не слишком ли много пафоса?

— Не слишком. И не о Майере — а о том, кто совершает все открытия под этим именем. Впрочем, я и без того слишком нагрузил вас сегодня. Не стоит вываливать все тайны острова Гиперборея в один день, да еще на столь неподготовленную голову и столь тонкокожую психику. Потерпите, скоро все узнаете. И не валяйте дурака! — говорю как человек, искренне к вам расположенный. Соглашайтесь на все их эксперименты. Такого вы не встретите больше нигде — ни на земле, ни в потусторонних кущах. Локти будете кусать, если откажетесь, можете мне поверить. Не упрямьтесь, иначе через пару дней будете лежать на операционном столе, с которого разбежитесь по десятку богатеньких и безмозглых организмов, так и не поняв ни черта о сути нашего дурацкого бытия и законах мироздания.

— А вы, «примат» с многомесячным опытом, видимо, разобрались в них досконально?

Джекоб покосился на меня, открыв рот для язвительного ответа, но промолчал и медленно захлопнул губы. Поднялся — отчего хлипкая лавочка опять скрипнула и содрогнулась, и шумно отряхнул брезентовые штаны на заднице.

— Советую вам для начала «внушаемый трип» — сочетание гипноза с психоделиками, эксклюзивное изобретение здешних умов. Весьма познавательная штучка! Не пожалеете. Еще — регрессивная терапия. Здесь она проводится остро, шоково, но результат того стоит. Бхогу не советую: преподносит неприятные сюрпризы, упражнение не для изнеженных людей.

— А «болевая нирвана»?

— Это вы про подвешивание на крюках? Не знаю, не пробовал. И вряд ли возникнет такое желание. Хотя это модно в наше время: шрамирование, клеймение, вздергивание на крюки и прочие членовредительства. Скажу честно, у меня нет однозначного мнения по этому поводу. Преодоление боли и страха воспитывает силу духа. Само подвешивание, вживание в образ свиной туши в мясной лавке, по словам его переживших, вызывает исключительно хорошие эмоции — от медитативного расслабления до эйфории и даже оргазма. Так что, рискните! Потом поделитесь впечатлениями.

— Не уверен, что это мой путь.

— Резонно. Впрочем, вы сами очень скоро во всем разберетесь, не мальчик. Полезный штрих: когда здешние вершители судеб решают перевести кого-то в разряд «мартышек», освобождают от работы, насовсем. Так что в день, когда не погонят с утра махать веником или визжать пилой, сможете себя поздравить. Всех благ! Приятно было поболтать.

Он развернулся и пошел прочь широким энергичным шагом, взметая ступнями в огромных резиновых сапогах песок и мерзлые камушки.

Размышляя о новом знакомом и вываленной им ошеломительной информации, поймал себя на мысли: ни разу за все время беседы не подумал о ней. Ни разу!

Добрый знак.

Глава 5 НИЦ. ПОПОЛНЕНИЕ МУЗЕЯ

Поистине, этот день выдался переломным: мое одиночество закончилось. Резко и, по всей видимости, навсегда.

Стоило энергичному русскому умнику, похожему на болтливого гнома (самого старшего из семерки гномов — не хватало лишь красного колпака и топора за поясом), очистить лавочку, как спустя несколько минут возник новый собеседник. Он, правда, спросил разрешения, прежде чем водрузиться рядом.

— Ничего, если я потревожу ваше уединение?

Я бесцеремонно разглядывал его несколько секунд, прежде чем кивнуть.

Сухопарый высокий субъект за семьдесят. Приметил его еще в первый день: такого не пропустишь. Тот самый единственный старик на острове. Белые с голубоватым отливом волосы двумя волнистыми крыльями обрамляют голову, падают на виски, оставляя открытым купол лба. Вылитый аристократ из позапрошлого века: смокинг, сапфировые запонки, манжеты, узкий галстук. И это на острове, где все ходят в свитерах, прорезиненных куртках и громоздких сапогах. Кто, интересно, крахмалит ему тут рубашки? Большие глаза с тяжелыми веками, как у русского поэта-гея Кузьмина. Только не темные, а светло-голубые. Крупный породистый нос. Скульптурные морщины. Стар, но не дряхл. Еще не наказан, но, если откажется от своего намерения и примкнет к передумавшим, наказание не за горами.

Наказанием, или Божьей карой с определенного времени стал называть период жизни, следующий за осмысленной и активной порой угасания. Старики могут быть красивы (кое-кто, проживший достойно и без крупных трагедий, становится даже более выразительным и интересным внешне, чем в молодости и зрелости), глубокие старики — никогда. У старости есть смысл, и вполне прозрачный: чтобы не жаль было уходить из жизни, физическая оболочка понемногу ветшает. С красивым и здоровым телом расставаться труднее и горше, чем с морщинистым, болимым и слабым. Старость — осень с ее умиротворением и тихой грустью, листопадом и первыми заморозками. Тихая подготовка к главному событию жизни — переступанию порога. А вот долгожительство, ведущее к дряхлости — студеная зима. Божья кара.

У евреев в ходу дежурное пожелание: «Живите до ста двадцати!» Если подумать: изощренное проклятие. Неужто и впрямь кто-то желает близким все те прелести, что несет с собой возрастная зима? Массу болячек, некрасивых и унизительных — как склероз и Альцгеймер, потерю слуха и зрения, вплоть до самой тяжелой участи — паралича. Усталость родных, а то и откровенное раздражение и нетерпение: «Когда, наконец, он перестанет цепляться за жизнь, в которой уже не осталось ни пользы, ни радости, ни красоты?!» Суровое наказание, более чем. Интересно, за какие такие грехи?..

— Можете звать меня Ниц, — вежливо, дав мне время на разглядывание, представился красивый старик. — Это местное прозвище, оно мне лестно, и потому я охотнее откликаюсь на него, чем на имя, данное при рождении.

— Ниц — от словосочетания «падать ниц»?