Двенадцать человек - не дюжина - Вера Ферра-Микура

— Мама-а-а-а! — кричала Марианна охрипшим голосом.

Но вдруг из калитки около ворот вышел привратник и сердито замахал на неё руками. Выдавив из себя последнее, уже совсем жалостное и безнадёжное «Ма-а-ма!», Марианна, опустив голову, бросилась бежать.

Были уже сумерки.

Матери возвращались со своими детьми с бульвара домой.

Повсюду стояли и шли люди — парами, группками.

«Только до меня нет никому никакого дела!» — думала Марианна.

Никогда ещё она не чувствовала себя такой заброшенной, обиженной, позабытой. В глазах у неё стояли слёзы.

«Если бы мама и папа только знали! — думала она, ото всей души жалея саму себя. — Ну и пусть! Вот хорошо бы я заблудилась! Хорошо бы я никогда-никогда не нашла дороги домой!»

Марианна шагала по булыжнику всё дальше и дальше.

«Никогда больше не вернусь!.. Вот и буду всё так идти, пока город не кончится. А когда кончится, пойду ещё дальше…»

Она прошла ещё несколько домов и вдруг заметила, что держит что-то в руке. Смятая мамина записка… Твёрдый и влажный бумажный шарик…

Марианна поставила ногу на низкий выступ стены, разгладила записку на колене и прочла ещё раз, что ей писала мама.

Неужели это та самая записка, которую она вытащила из замочной скважины? Ведь она уже один раз читала все эти слова. Но сейчас ей казалось, что слова тут совсем другие.

«Мне грустно, что я смогу обнять и поцеловать тебя только через неделю».

И как только ей пришла в голову эта дурацкая мысль, что мама её больше не любит?..

А откуда вдруг взялась эта фраза: «Подожди его, пожалуйста, на лестнице»? Ведь она стоит посредине записки…

«Почему же я не подождала папу? — изумлялась Марианна.

— Бросилась догонять такси! А может, они уже полчаса назад уехали!»

В голове у неё вдруг прояснилось. Она набрала воздуху в лёгкие и помчалась со всех ног.

Только уже не в неизвестном направлении.

Дорога домой вела через Ромбергштрассе. Пробегая мимо больничной ограды, она поглядела вверх на освещённые окна.

Не обязательно ведь мамино окно выходит на улицу. Может быть, оно выходит в сад!

Марианна уцепилась за эту мысль.

Если мамино окно выходит в сад, тогда она не слышала её крика… А вот если… Нет! Нет!

Она пробежала ещё целый квартал.

Обратный путь к дому был словно вдвое длиннее.

«Вот если бы я умела летать…» — думала Марианна.

В десятой главе дедушка Херинг и его старший внук Фриц два раза залезают под стол

— Передай мне, пожалуйста, солонку! — сказала Иоганна Зомер своему сыну Фрицу.

— Вообще-то мне не надо бы есть на ужин такую жирную колбасу, — сказал вполголоса дедушка Зомер дедушке Херингу. — Вкусная-то она вкусная, да как бы живот не разболелся.

Дедушка Херинг водрузил кусочек чесноку на хлеб с маслом и ответил:

— Гм! Ты считаешь? — И, обратившись к своей дочери, попросил: — Будь добра, Иоганна, передай солонку!

Тётя Грета выудила солёный огурец из фарфоровой миски и, разрезая его на ровные кусочки, сказала тёте Фелиците:

— Да, пока я не забыла… Эта история с клещами меня, право, очень огорчает. Извини, пожалуйста, Фелицита!

— Да чепуха! — ответила тётя Фелицита, откладывая на край тарелки корочку сала. — Какое это имеет значение! Я вовсе не так обидчива.

— Но ведь… — продолжала тётя Грета. — Но ведь как же я могла догадаться, что клещи лежат у Фрица в ящике с гвоздями?

— Я не обидчива, — продолжала тётя Фелицита. — Главное, что клещи нашлись. А не всё ли равно, Грета, у кого они лежали? — Тётя Фелицита откусила внушительный кусок бутерброда и обратилась к дедушке Херингу: — Ты передашь мне солонку, дедушка Херинг?

Тётя Грета, поглядев, как она солит сыр, сказала:

— Если бы ты только знала, дорогая моя Фелицита, что я ещё нашла!

— А что?

— Молоток и отвёртку. Только не у Фрица.

— Не у Фрица? — удивилась тётя Фелицита. — А где же тогда?

— На помойке!

— Какое счастье! — сказала тётя Фелицита и передала солонку тёте Рези, которая терпеливо держала протянутую руку.

Бруно, подскочив на стуле, сказал:

— Мама, а потом дай солонку мне!

Фрау Зомер вытерла пальцы салфеткой и обратилась к тёте Фелиците:

— Ну и дела тут сегодня творились у нас во дворе! Приезжают туристы, входят во двор, а наши дедушки расстелили по всему двору верёвку и распутывают. А Грета вывернула на землю мусор сразу из всех баков, а Бруно орёт благим матом на каштане!

Тётя Фелицита в недоумении заморгала глазами.

— Я сегодня написала семнадцать машинописных страниц и вообще не заметила, что происходит во дворе.

Она говорила не совсем внятно, потому что рот у неё был набит сыром.

— Мы так отлично натянули верёвку — прямо хоть танцуй на ней! — миролюбиво пояснил дедушка Зомер. Он наклонился к уху дедушки Херинга и сказал: — Возьми немного горчицы. Я тоже возьму.

— Бруно, гони солонку! — крикнул Эрих через весь стол. Он ловко поймал солонку и буркнул: «Ладно, ладно, сейчас!», когда Нелли его подтолкнула:

— Давай её сюда! Мне надо бутерброд посолить.

Фрау Зомер поглядела на пустой стул своего мужа и вздохнула:

— Сегодня у отца опять ни минуты покоя в «Могиканах». Хоть бы когда-нибудь передохнул…

Нелли, передав солонку дедушке Зомеру, сказала:

— А теперь мы расскажем дедушке Зомеру, какую программу мы придумали для его дня рождения.

— Только пусть дедушка Зомер сперва передаст мне солонку! — попросила тётя Грета и, покачав головой, прибавила:

— Почему у нас вообще-то только одна солонка? Для меня это загадка.

Дедушка Зомер поспешно досолил кусок хлеба и, сунув солонку тёте Грете, пальцем растёр на нём соль.

— Нелли, — сказал он, всё ещё растирая соль, — ты что-то там начала говорить обо мне…

— О твоём дне рождения, дедушка Зомер!

— Верно, завтра у меня день рождения. Семьдесят лет… Хо-хо!.. Круглая дата!

— А здорово нам повезло, что твой день рождения как раз завтра, правда? — воскликнула Нелли. — Нам в школу не идти — раз, в «Могиканах» в воскресенье ресторан выходной — два, парикмахерская закрыта — три, у тёти Греты «Ателье проката» после обеда на два часа запирается — четыре, дядя Михаил не дежурный — пять. Значит, мы можем наконец все вместе пойти…

Нелли вдруг смолкла и тут же накинулась на Эриха:

— Да что ты мне всё на ногу наступаешь?

— Я что-то вспомнил, Нелли!

— Это ещё не причина! — разъярилась Нелли.

— А вот и причина! Я вспомнил, что дедушка Херинг…

— И из-за этого надо мне на ногу наступать? Что дедушка Херинг?

— Дедушка Херинг не сможет с нами пойти… Он в воскресенье всегда занят.

— Ах да! — Нелли даже открыла рот.

Теперь все поглядели на дедушку Херинга, а дедушка Херинг поспешно сказал дедушке Зомеру:

— Ты прав! К этой колбасе требуется горчица…

Он отвинтил крышечку у тюбика с горчицей и выдавил на свою тарелку довольно высокий холмик. А когда он стал снова завинчивать крышку, тётя Фелицита сказала:

— Дорогой дедушка Херинг! На этот раз ты, я думаю, сделаешь исключение. У нас на завтра такая весёлая программа…

Мы все вместе с дедушкой Зомером отправляемся в десять часов утра в парк Румельдорф! Ну неужели ты не примешь в этом участие?

Дедушка Херинг выронил из рук крышечку от горчицы и полез под стол её искать. И в то же мгновение Фриц вскочил, с шумом отодвинув свой стул, и тоже принялся ползать по полу, что-то ища под столом. Бруно услышал, что они о чём-то взволнованно шепчутся.

— А дедушка Херинг с Фрицем секретничают! — сообщил он. — Тогда я тоже полезу под стол!

Но дедушка Херинг и Фриц уже вылезли из-под стола, очень растерянные, и заняли снова свои места. Они больше не шептались.

Вид у дедушки Херинга был очень несчастный. Он выдавил ещё целый холмик горчицы на свою тарелку и сказал:

— Не обижайтесь, дети. Но завтра воскресенье. А раз воскресенье, значит, я занят.

— И оставьте в покое дедушку Херинга, — мрачно сказал Фриц. — Отвяжитесь!

Нелли, красная как рак, крикнула со слезами в голосе:

— Не подводи нас, дедушка Херинг! Ну пожалуйста! Завтра мы все свободны, и у дедушки Зомера как раз день рождения, и все участвуют в празднике… И ни у кого даже голова не болит! И даже горло! И нога ни у кого не сломана! А ты лучший друг дедушки Зомера. Ведь это была бы для него обида! Как же ты можешь его так огорчать?..

Вид у дедушки Херинга стал ещё более несчастный. Он взял в руки тюбик с горчицей, потом опять положил его на стол, потому что на его тарелке и так уже был целый горный хребет, и, повернувшись к дедушке Зомеру, сказал дрогнувшим голосом:

— Дорогой дедушка Зомер!.. — Но тут он запнулся, откашлялся и начал снова: — Дорогой дедушка Зомер!.. Если ты хочешь, я всю неделю буду играть с тобой в шахматы. Ежедневно по две партии. Но завтра воскресенье, а на все воскресные дни у меня твёрдая программа, в которой я ничего не могу изменить, дорогой дедушка Зомер.