Икар - Альберто Васкес-Фигероа

Снега стремительно приближались.

Таких белых и грозных снегов Джону МакКрэкену в жизни не приходилось видеть: громады льда и снега надвигались на слабый пропеллер, а тот крутился, не переставая, безуспешно пытаясь ввинтиться в разряженный воздух.

— Давай, черт побери! Ты что, хочешь меня подвести? Ты же можешь! Сам знаешь, что можешь!

Джимми Эйнджел разговаривал с грудой ржавого железа, словно это и в самом деле было живое существо. Видно, были правы те, кто уверял его, Джона МакКрэкена, в Нью-Йорке, будто прославленный герой Великой войны, сбивший четыре немецких истребителя, когда ему еще не исполнилось и двадцати, был самым безответственным и безрассудным летчиком, бороздившим небеса.

Кто еще в здравом уме попытался бы перемахнуть через жуткий барьер Анд на этой развалине, пусть даже он и считается Королем Неба?

Кто еще в здравом уме мог в такой момент напевать: «Если бы Аделита ушла к другому»?

Кто еще в здравом уме мог спрашивать у машины, уж не хочет ли она его подвести, в то время как они приближались к гигантскому заснеженному вулкану?

Да поможет нам Бог!

— Давай, красавчик! Давай, малыш! Выше голову!..

Вскоре глаза шотландца почти вылезли из орбит; он вновь хлопнул американца по плечу и проревел:

— Лед на крыльях!

— Что вы говорите?

— На крыльях лед!

— На кой он вам, если у нас нет виски?

Невероятно!

Просто в голове не укладывается, впрочем, несмотря на свое тонкое чувство юмора, на этот раз летчик, по-видимому, отнесся к предупреждению серьезно, потому что неожиданно объявил:

— Держитесь крепче!

И тут же повернул почти под прямым углом влево и отправил самолет в пике; пассажиру оно показалось бесконечным.

Прямо на глазах слой льда, который начал образовываться на крыльях, стал отделяться и даже разлетаться на куски, и самолет словно стряхнул с себя лишний груз.

— И нет проблем!

Через несколько секунд они вернулись к прежнему курсу, поднявшись почти по вертикали; теперь перед глазами были только темные тучи, которые упирались в западный склон вулкана.

Джимми Эйнджел повернул налево с явным намерением выровнять аппарат и продолжить полет по прямой линии, оставив по правую руку, в каких-нибудь двухстах метрах, белый и холодный саван горы, которая намного превышала три тысячи пятьсот метров.

Господи, слава тебе!

В Боготе они устроили грандиозную попойку.

А как еще они могли отметить успешное завершение столь трудного предприятия?

Они пили, пока не свалились, и кутеж продолжался три дня и четыре ночи, поскольку у Короля Неба были друзья — а главное, подружки — в любом городе, располагавшем взлетно-посадочной полосой.

Объяснялось это не только тем, что летчик был человек компанейский, он еще и с поразительной легкостью расставался с деньгами.

— Если мы собираемся разбогатеть, пора привыкать жить на широкую ногу… — приговаривал он всякий раз, когда надо было платить, и за весьма короткое время ухитрился потратить большую часть аванса в пять тысяч долларов, выданного ему МакКрэкеном.

Шотландец от него не отставал.

Он, конечно, привык жить под открытым небом, любил риск и приключения, а долгие годы нужды приучили его к умеренности, но все же он умел по достоинству оценить хороший ром и женскую красоту. А Колумбия как раз такое место, где рома и красивых женщин всегда было хоть отбавляй.

Говоря по правде, покинув сельву, он лелеял надежду встретить женщину, которая стала бы ему женой, любовницей и другом — таким же, как когда-то покойный Эл Вильямс, — однако, несмотря на все его богатство, удача ему не улыбнулась.

Правда, теперь он имел дело с человеком, который любил риск в той же, если не в большей, степени, чем он сам, и, по-видимому, относился к жизни так, словно каждая минута — последняя.

Дело в том, что Джимми Эйнджел, отличавшийся недюжинной физической силой, морем обаяния и страстностью натуры, был сродни стихии, которая заполняла собой все пространство, и ему никто никогда не мог ответить отказом. Ни мужчины, ни женщины, ни друзья, ни враги.

Не мытьем так катаньем пилот всегда добивался своего, и, когда он предложил «зажечь Боготу», шотландец помог ему «зажечь».

Однако в то утро, когда американец решил прекратить дикий разгул и появился в ресторане отеля, чистый, выбритый и свежий, словно майская роза, его попутчик и собутыльник выглядел так, словно по нему прошло стадо слонов.

— Мы улетаем! — с порога объявил Король Неба со своей самой обворожительной улыбкой.

— Когда? — с трудом проговорил разбитый МакКрэкен.

— Прямо сейчас! Техосмотр закончен, провизия, оружие и горючее погружены, а нас ждет богатство. Поехали! Встряхнитесь!

— Но у меня голова раскалывается!

— В полете пройдет!

— А карты?

— Карты? — удивился тот. — Я перевернул весь город вверх дном, предлагал целое состояние за любой клочок бумаги, содержащий хоть какое-то указание на гвианский массив, но отрыл лишь замусоленную карту, которую, похоже, начертил чуть ли не сам Христофор Колумб. Такое впечатление, будто южнее Ориноко мир кончается.

— И как же в таком случае мы туда доберемся?

— Поспрашиваем.

Ответ, который дал ему один летчик-«изумрудник», оказался простым и весьма расплывчатым:

— В семистах километрах по прямой на восток проходит русло Ориноко. Следуя по нему на север, вы доберетесь до Пуэрто-Аякучо, где, если повезет, может быть, добудете горючее. А как там дальше, брат, ума не приложу!

Семьсот километров по прямой!

— Мы можем пролететь семьсот километров без дозаправки?

— Вряд ли. Конечно, мы будем спускаться с гор, но нам понадобится очень сильный ветер, всегда дующий в хвост. А эта развалина не предназначена для длительного планирования.

— И что же делать?

— Я распорядился загрузить запасные бидоны. Так что проблема заключается не в том, что придется садиться, потому что это Льянос[20] и места там хватает. Вопрос в том, сможем ли мы взлететь с таким весом, да еще на такой высоте над уровнем моря.

— И когда же мы это узнаем?

— Как только окажемся в воздухе или как только обгоним коров.

Обгонять коров не пришлось: животные пустились бежать, издавая рассерженное мычание, стоило им завидеть дьявольскую рычащую машину, которая не иначе как намеревалась превратить их в фарш, даже не взяв на себя труд содрать с них шкуру. И слава богу, что животные оказались такими проворными и задали стрекача — возможно, поэтому у биплана освободилось необходимое дополнительное пространство, и увязшие в грязи колеса все же решились покинуть болотистое плоскогорье.