Ватикан - Антонио Аламо

— Мне оно показалось крайне интересным, — заявил брат Гаспар, между тем внутренне изо всех сил взывая к помощи свыше.

— Почему же оно показалось вам таким интересным? — спросил кардинал.

— Благодаря ясности, с какой излагаются наиболее существенные факты.

— Можем ли мы сделать из этого вывод, что ваше мнение не слишком отличается от нашего?

Брат Гаспар двусмысленно покачал головой, чтобы не связывать себя обязательствами ни в том, ни в другом смысле, но этот неосторожный жест, уклончивый по своей сути, был воспринят как высказывание в пользу предположения, которое у брата Гаспара вызывало немалые сомнения.

— Итак, — высказал общую мысль кардинал, — Папа одержим бесом.

— Я этого не говорил, — осмелился поправить его монах.

— Тогда что же вы хотели сказать, брат Гаспар?

— Мне нужны новые доказательства, чтобы покончить с сомнениями. На самом деле присутствие Сатаны — вещь гораздо более распространенная, чем то принято думать, но предположение о том, что римский первосвященник попал в его лапы, ставит бесчисленные вопросы, связанные с первоосновами нашего вероучения. Так или иначе, могу с полной определенностью заверить вас, что в эти самые минуты ядовитый серный смрад отравляет некоторые уголки Святого города Ватикана.

— Что вы хотите этим сказать?

— Сейчас я не могу вдаваться в подробности.

— Не увиливайте. С нами можно говорить начистоту. Более того — не только можно, но и должно. Вы меня поняли, брат Гаспар? Мне не хотелось бы думать, что… Почему вы молчите?

Гаспар понял, что от него жадно ждут суждений и мнений, и попытался изловчиться, чтобы как-то выпутаться из каверзного положения.

— Ваше высокопреосвященство, — молвил он, преклоняя колена, — вряд ли мне под силу сказать, сколь глубоки мои чувства, но, преодолевая вихрь страстей, обрушившихся на меня со дня моего прибытия в Ватикан, почитаю за незаслуженную честь быть залогом надежд стольких высокопоставленных церковных особ, и более того, будучи всего лишь смиренным монахом, пусть даже и сведущим в уловках, к коим прибегает Нечистый, равно как и непримиримым противником противников нашей Церкви, я лишь могу и должен с глубоко проникновенными сыновними чувствами выразить духовные милость и благодать, которыми, хотелось бы мне надеяться, в данную минуту благословляет меня ваше высокопреосвященство.

— Что? — спросил кардинал.

— Я говорю, что мне хотелось бы получить благословение, дабы укрепить свой дух перед лицом столь грандиозной задачи, которую, как кажется, вы передо мной ставите. Благословите, ваше преосвященство, бедного Гаспара.

Удивленное, если можно так выразиться, выражение застыло на лице кардинала Кьярамонти, в не меньшем удивлении пребывали его секретарь, монсиньор Луиджи Бруно, и архиепископ Ламбертини.

— Поднимитесь, — словно бы рассерженно попросил Гаспара его высокопреосвященство.

— Так вы не хотите меня благословить?

— Вы ускользаете от ответа, — упрекнул его архиепископ Ламбертини. — Почему вы не хотите просто и сразу высказать нам мнение, которого заслуживает в ваших глазах переданное вам досье, и считаете ли вы наши подозрения обоснованными или нет?

— Сожалею, но вынужден упорствовать.

— Что? — едва не сорвался на пронзительный крик архиепископ.

— Кто сомневается в том, что дьявол является источником всех зол для каждого из нас и особенно для Церкви, его главного врага? — попытался обосновать свою точку зрения брат Гаспар, стремясь овладеть ситуацией и предпринимая еще один обходной маневр, чтобы убедиться, что встреча может принять иной, более мирный оборот. — Изгнание более всего не по вкусу злому духу, отчего бесы всегда стараются, чтобы их присутствие было нечувствительным, и поэтому очень часто мы, экзорцисты, вынуждены дразнить их, как диких зверей, чтобы они обнаружили себя. Правила ритуала диктуют нам, прежде чем утверждать факт одержимости, полностью удостовериться, что таковая имеет место, и понять, каков ее характер: идет ли речь об одержимости, какую испытал на себе апостол Иуда Искариот, или о простом помрачении, как в случае с Иовом и святым Павлом, которые, как всем нам известно, подвергались нападкам дьявола; каковы мотивы сверхъестественного явления, помимо главного, то есть соизволения Божия, поскольку ничто не происходит без Его ведома, иными словами, стал ли человек жертвой сглаза или тяжкого и вопиющего греха; скорпион то или змий, и, соответственно, под чьей властью — Сатаны или Люцифера — он находится; каково его имя; сколько их, бесов; с какого момента они вселились в тело Папы, и тогда — но только тогда, — когда мы ответим на все эти вопросы, вызвать беса на бой, как то предписывает ритуал нашей Святой Матери Церкви в своем двадцати одном уложении.

— Да, хорошо у вас язык подвешен, — сказал архиепископ скорее с досадой, чем с восхищением.

— Нам нечего бояться, — добавил несокрушимый доминиканец, — так как Господь дал нам силу Своего имени, могущество молитвы, заступничество Церкви и способность изгонять демонов. Не думайте поэтому, что доклад, который вы мне передали, несмотря на весь свой огромный интерес и глубокую обоснованность, может считаться окончательным и безапелляционным приговором. Иначе говоря, я должен увидеть Папу, прежде чем сказать что-либо наверняка. Возможно, что Святой Отец в новом тысячелетии, начавшемся с таким блеском, решил усвоить особый стиль поведения.

— Вы нас не понимаете, — пожаловался Кьярамонти, сплетая пальцы, — вы так и не понимаете нас. Под каким предлогом, — спросил его высокопреосвященство, — вам на сей раз отложили аудиенцию с Верховным Пастырем?

— Простуда, так мне, по крайней мере, сказали.

— С кем вы разговаривали?

— С личным помощником Папы, монсиньором Лучано Ванини.

Стоило произнести это имя, как все присутствующие переглянулись со смесью досады и обеспокоенности.

— Какие отношения сложились у вас с монсиньором Ванини? — спросил архиепископ с гримасой, ясно указывавшей на то, что даже произносить это имя было ему неприятно.

— С моей точки зрения, — ответил брат Гаспар, очень довольный тем, что присутствующие разделяют его неприязнь к монсиньору, — он доводит свои знаки внимания ко мне до крайности. Говорит, что живет ради служения мне, но чаще мешает мне, чем помогает.

— Когда вы виделись с ним в последний раз? — спросил теперь уже кардинал.

— Вчера вечером.

— Вчера вечером? После того как ушли от нас?

— Не успел я вернуться в гостиницу, как он позвонил мне и, к моему несчастью, не замедлил явиться собственной персоной.

— Что ему было нужно?

— В том-то вся и беда, ваше высокопреосвященство.

— Как прикажете вас понимать?

— Именно это я имел в виду, когда упомянул, что этот субъект довел до крайности свои знаки внимания ко мне: и на этот раз монсиньор Лучано Ванини не хотел абсолютно ничего, кроме того, чтобы, возможно, лишить меня нескольких часов сна и медитации. Я как раз думал просить Папу избавить меня от бремени, каковым почти каждый день является для меня его присутствие, но теперь мне пришло в голову, что, вероятно, ваше высокопреосвященство могли бы сделать что-нибудь в этом отношении, чтобы упростить необходимые формальности.

— Нет, — последовал краткий ответ.

— Иными словами, — с явным удовлетворением произнес архиепископ Ламбертини, — он вам не симпатичен.

— Повторяю — крайне не симпатичен, и в том-то вся и беда: похоже, он проникся ко мне нежными чувствами, которые я считаю неумеренными. Вы понимаете, на что я?..

— А сегодня? — пожелал узнать кардинал, не проявляя, впрочем, признаков того, что уловил обвинение, скрытое в последних словах брата Гаспара. — Сегодня вы с ним виделись?

Брат Гаспар энергично покачал головой.

— Полагаю, — сказал архиепископ Ламбертини, — что вы храните в надежном месте документы, которые мы вчера вам передали?

Брат Гаспар ответил чуть заметным утвердительным кивком, чтобы по нему нельзя было сказать, что он вновь нарушил восьмую заповедь.

— Мы вынуждены просить вас, — сказал монсиньор, — чтобы вы, если вы уже закончили ознакомление с досье, завтра же обязательно вернули его нам.

— Так я и сделаю, — ответил брат Гаспар с подчеркнутой твердостью.

Было очевидно, как ложь, произнесенная каждым, влечет за собой другую, та — третью, и таким образом душа безвозвратно гибнет, задыхаясь в клоаке обмана.

— Так знайте, — сказал кардинал Кьярамонти, слегка наклоняясь к монаху, — что поведение Папы вызывает целую волну ложных слухов, поскольку он постоянно и упрямо стремится отмежеваться от принятых правил. Естественно, поначалу мы все не могли не восторгаться и не рукоплескать простоте нашего Папы, его светскости и неожиданным выходкам, однако его непосредственность зашла слишком далеко. Непосредственностъ, брат Гаспар, это сокровище, которым не следует разбрасываться. Возможно, вы с вашим дружелюбным и опростившимся нравом и не стали бы чересчур упрекать Папу за подобные нарушения этикета, но поймите, что речь идет не о пустяках: все формальные моменты были разработаны крайне подробно и весьма основательно и являются существенно важными для правильного функционирования государственного аппарата. Во время встреч с главами других государств Папа произвел на них откровенно дурное впечатление. Обычно он проявляет нетерпение, самодовольно поглядывает на часы, спрашивает собеседника, долго ли тот собирается распространяться, и в припадках раздражения говорит всякую несуразицу. Иногда доходило до того, что он заставлял отправить какому-нибудь высокопоставленному лицу телеграмму неподобающего содержания, с упреками и обвинениями вторгаясь в его личную жизнь, что влекло за собой резкие дипломатические протесты. Не стану от вас скрывать, что в последнее время отношения Ватикана с большинством стран оставляют желать лучшего. Нашу внешнюю политику на данный момент постоянно лихорадит, и дипломатическая служба тоже чуть ли не каждый день попадает в неловкое положение. Как они могут нормально работать при сложившихся обстоятельствах? Они жалуются, что все предпринимаемые ими начинания пропадают втуне из-за капризов свыше.