Спасение Ронана (пер. М.Кондратьев) - James Bibby

Тусона повернулась и зашагала к двери, крошечный арбалетик был спрятан от случайных взглядов в ее ладони.

Чиновник в ярости смотрел, как она уходит, а затем, когда она уже подошла к выходу, протянул руку, чтобы поднять тревогу. Но когда он почти было дотянулся до колокольчика, последовало тихое жужжание, и крошечная стрела затрепетала в том самом квадратном сантиметре стола, что оставался между его пальцами и сигнальным устройством. Чиновник взвизгнул от страха и отдернул руку. Стрела вошла так близко, что перья коснулись кончиков его пальцев. Вот сука! Чиновник оторвал глаза от все еще дрожащей стрелы и уставился на дверь, но воительница уже вышла. Теперь можно было без всякой опаски поднимать тревогу, но уже почему-то не хотелось.

Так или иначе, у чиновника были теперь заботы и поважнее. Например, ему нужно было срочно раздобыть сухие штаны.

Цепной паром засел в доке, точно большой деревянный поднос для чая. Казалось, в самом начале он был нормальным судном, но затем, давным-давно, на него наступила некая всемогущая исполинская нога, сплющивая его в неровный прямоугольник, а в довершение всего эта нога еще и попинала его малость. Некогда белая краска на фальшборте местами слезла, местами почернела, а в свое время покрытый лаком палубный настил был жутко истерт и заляпан всевозможными пятнами. По левому борту тянулась верхняя палуба с истрепанным навесом, который прикрывал ряды деревянных скамей заодно со скудной россыпью столиков. Здесь пассажиры первого класса находили некоторое отдохновение от палящего дневного солнца. Правый борт, однако, был гол, а в кокпите парома, точно в душной ванне жары, совсем бедные пассажиры смешивались с тележками, багажом и домашним скотом.

Но если паром видел лучшие времена, то примыкающая к доку пристань выглядела так, словно никогда не видела худших. Деревянные пирсы были прогнившими и запущенными, а сквозь трещины в каменных причалах проросли сорняки. Тут и там гниющий скелет судна служил единственным напоминанием о том, что некогда здесь находился преуспевающий, бурлящий движением речной порт, где процветали торговля и коммерция. Всему этому процветанию очень скоро положило конец Министерство Судоходства, созданное пятнадцать лет назад для регуляции движения по реке, сбора налогов и взимания пошлин.

Тусона прошла на паром по широким сходням, а затем протолкнулась мимо толпящихся людей и возбужденного скота к узкой лесенке, ведущей на палубу первого класса. Она приготовилась к возможным проблемам, но оказалось, что чиновник из Транзитного отдела повел себя в высшей степени разумно, и таможенные охранники, проверявшие документы на пристани, едва узрев ее визу, уже не стали ее особенно разглядывать. Помимо всего прочего, они были слишком заняты разборками с рассерженными безвизовыми путниками, которые пытались взяткой, мольбой или силой проложить себе путь на борт парома.

На верхней площадке Тусона помедлила и оглядела затененную навесом палубу. Лишь около дюжины пассажиров сочло возможным выложить непомерно высокую доплату за путешествие в тени. В дальнем конце палубы она заметила сидящего за столиком Арви, который как раз расправлялся с тарелкой жареных цыплят под чмяком[4]. Завидев Тусону, торговец от изумления едва не упал со стула, а затем поманил ее к себе.

– Вот так-так! Не могу поверить! Один визит в Транзитный отдел? Всего один? Как же вам это удалось?

– Наверное, все дело в моей счастливой улыбке.

– Потрясающе! Потрясающе! Послушайте, а почему бы вам не составить мне компанию? Позвольте, я закажу что-нибудь перекусить.

Тусона с подозрением на него посмотрела, но затем поняла, что Арви и впрямь отчаянно нуждается в компании. Было в нем что-то грустное и одинокое. «Одиночество, – подумала Тусона. – Только пусть мне о нем ничего не рассказывают».

– Годится, – согласилась она и села напротив. – Вы здесь уже не в первый раз. Что вы посоветуете?

– Если честно, посоветую питаться где-нибудь еще. Местный повар – просто спец по ботулизму. Но это последнее место кормежки на ближайшие тридцать миль, так что выбор у нас небогатый.

Тусона изучила картонное меню, засунутое в металлическую подставку на столике, а затем сморщила нос и заглянула в кокпит парома.

– Похоже, там кто-то везет целое стадо козлов, – пробормотала она. – Чуете запах?

– Да. Но это не козлы. Это кухня. – Арви указал на деревянную хибару, сооруженную в передней части парома. Металлическая труба, проткнутая через крышу хибары, вовсю отрыгивала дым. Тусона опять сморщилась, а затем поманила к себе прислужника-полуорка, который подпирал стену хибары, увлеченно ковыряя в своем угреватом носу сразу тремя пальцами.

Пятью минутами позже она с подозрением разглядывала тарелку «тушеного цыпленка с сезонными овощами». Практически неопознаваемые на вид овощи оказались еще жестче тарелки, на которой они прибыли. Тусона потыкала вилкой куски цыпленка. Ей и прежде доводилось едать тушеную курятину с костями, но вот клюв ей попался впервые.

В этот самый момент послышался громкий лязг, паром слегка накренился и начал выходить из стен дока на открытую воду. Впереди дряхлого судна цепь, соединявшая его с дальним берегом, сантиметр за мокрым сантиметром поднималась из свинцовой воды и исчезала во внутренностях парома, снова появляясь из его задней части, чтобы опять плюхнуться в воду подобно длинной и ржавой колбаске дерьма. Медленно, в тяжких муках старый корабль волокся через реку, точно пойманная муха по паутине, и Тусона откинулась на спинку стула, позволяя слабому ветерку обдувать ее лицо. Устремив взор на далекие Лазурные горы, она думала о Ронане.

Боги! Она надеялась, что он еще жив. Даже если для этого ему пришлось отдать свое тело этой жирной колдунье. Пусть он лучше будет жив, потому что если он ушел, бросил ее и умер, то пусть ее клятами обложат, но тогда она точно его убьет!

Они провели вместе только несколько дней и всего две ночи. Тусона принялась вспоминать вторую ночь, как раз перед тем, как Ронан схлестнулся с Некросом. Они сидели под звездами у костра в какой-то пустоши вместе с Тарлом и Котиком и разговаривали, шутили и смеялись. Вся ее взрослая жизнь была одним длинным потоком бесконечной ответственности, и она едва ли не впервые узнала такую простую дружбу, такое веселье. Теперь, сидя напротив жирного и докучного торгового агента с несъедобной пищей, стынущей перед ней на тарелке, и стаканом белого вина, такого сладкого и липкого, что его, наверное, ложкой из бутылки вычерпывали, Тусоне отчаянно хотелось вновь пережить те славные мгновения. Ей страстно хотелось сидеть возле какого-нибудь бара у моря с кувшином славного вина и пищей, которую можно есть, пока Тарл рассказывал бы одну из своих крайне сомнительных историй, а Котик вставлял колкие замечания. Она хотела, чтобы Ронан сидел рядом с ней, чтобы их руки соприкасались. Больше всего ей хотелось снова смотреть на своего мужчину, водить ладонями по его коже, вдыхать и вкушать его… А она даже не знала, жив он еще или нет…

Тут Арви помедлил в середине одного из самых своих любимых анекдотов про колеса для телег.

– Послушайте, – сказал он, слегка озабоченный, – вы не хотите стульями поменяться? А то от дыма из этой кухонной трубы ваши глаза что-то совсем влажные…

Пленник недвижно лежал на соломенном тюфяке спиной к холодной каменной стене небольшой камеры. Двигались только его глаза, пока он прослеживал изгибы сводчатого кирпичного потолка. Ни лучика света не проникало сквозь тяжелую деревянную дверь или заложенное кирпичами окно, ни один факел не пылал в ржавеющих стенных креплениях, и все же камеру осеняло зловещее свечение, которое словно бы исходило от стен.

В камере царили сырость и холод, но пленник был счастлив. Так было лучше. Так было гораздо лучше. Он никак не мог припомнить, кто он такой или почему он здесь, но он точно знал, что быть в этой каменной клетке до клята лучше. Про последние недели он тоже особенно много не помнил, но кое-что все же задержалось. Повсюду розовые драпировки из миткаля и громадные пухлые подушки, покрытые розовым сатином. Да и вообще – теперь, когда он об этом думал, все там казалось ему розовым. Простыни и меха на просторной кровати, невообразимо глубокие ковры и даже маленький блямбль, которого та женщина всюду с собой таскала. Все розовое.

И та женщина! Подумав о ней, пленник вздрогнул. Она кормила его отборными лакомствами, пока они лежали в мехах, наливала ему игристое вино в немыслимо тонкие хрустальные бокалы и водила ладонями по всему его телу. Но все это было без толку – все-все. Это было не то, чего он хотел. Он не знал, почему, но она была не та женщина. И она не на шутку озлилась, когда он не откликнулся, не захотел ее знать. Но она была бледнокожая и чувственная, с жесткими карими глазами и ливнями рыжеватых волос, а у него перед глазами стояло видение воительницы с мечом в руке, ее стройная, почти мальчишеская фигурка, кожа, загоревшая чуть ли не до того же цвета, что и ее кожаный воинский наряд, темно-каштановые волосы, коротко подстриженные на эльфийский манер, и пара зеленых глаз, таких глубоких, что в них запросто можно было утонуть…