Время смерти - Роман Корнеев

Всё это было очень похоже на современную Землю. Только если присмотреться, оно выглядело так, словно всё, что существует теперь, развивалось, достраивалось и множилось не одно столетие. Так многие агломерации были накрыты сетью гигантских десятикилометрового диаметра куполов, орбитальные и плавучие платформы могли своими размерами соперничать с крупными городами начала прошлого века, а промышленные регионы своими границами вгрызались в приграничные горные области.

И это всё сейчас оказалось брошенным навстречу агрессору.

Земля оборонялась отчаянно. Сверкали вспышки субъядерных детонаций, с обречённых платформ лупили гамма-лазеры, превращая предсмертный вздох умной техники в ещё один последний разрушительный удар.

Но этого всё равно было недостаточно.

Клубящаяся чернота просачивалась сквозь орбитальные заслоны, заливала один континент за другим, проникала в глубины океанов, гасила поверхностные укрепрайоны. Агломерации северного полушария давно уже лежали километровым слоем застывшего радиоактивного шлака.

До последнего держалась Антарктика, окончательно потерявшая остатки белого ледяного панциря, накрытая дрожащим зонтиком противоракетного щита.

Но в конце концов сдалась и она, осталась лишь одна чернота.

И на этом кромешном фоне в столь же полной исступлённой тишине на Стэнли обрушилась вторая английская надпись: «Да будет так. Это первое и последнее предупреждение».

И тут же всё погасло.

Писарь потерянно стоял в своём дурацком, неуместном сейчас одеянии на краю арены и пытался услышать у себя в голове хоть одну мысль. Но там было пусто, и только пульс панически стучал в висках.

Стэнли скосил глаза на других свидетелей этого спектакля. Все оторопело оглядывались по сторонам, разве что давешние две ёшисейто синхронно обернулись друг на дружку, молча смотрели секунды две и, как по команде, развернувшись на носках школьных туфель, рванули в противоположные стороны, видимо, на выход.

И правда. Что бы это ни было, пора. Сейчас тут начнётся такое.

Развлечение для кого угодно, только не для писаря. Его дело сейчас живо вынести запись и уже по жизни разбираться, как это всё понимать.

Его «айри» до сих пор оставалась горячей. Да, валить, от греха подальше.

Стэнли, даже не изображая неторопливость, принялся на максимальном ходу отсюда выбираться. Можно было сделать хард-сброс, но всем известно, что такие штуки заметно облегчают вычисление абонента техниками корпоративных сетей. А нам для того интервеб и нужен, чтобы что? Правильно, оставаться анонимными. И, чуял Стэнли, сегодня эта анонимность ему ещё понадобится.

Кто-то эту информационную бомбу здесь заложил. Кто-то очень умелый. И тот, кому содержание этого послания вдруг не понравится (а таких найдётся ой как много, и среди них очень мало любителей плохих шуток), теперь будет землю рыть, но найдёт любые нестыковки в контрольных суммах, которые приведут его… правильно, к слишком перенервничавшему писарю. Который, может, сам ничего и не знает, но загрести его могут и просто так, на всякий случай.

Стэнли передёрнуло. Про внутренние тюрьмы того же «Три-Трейда» или «Янгуан» в интервебе ходили вполне однозначно страшные рассказы. Как-то не хотелось на собственной шкуре проверять их правдивость. Одно дело весёлые забавы вроде трип-голографии или конкурса балалаечников. Другое дело – вот такие нехорошие шутки. Стэнли начинал чувствовать к её автору открытую ненависть.

Он подставил не себя, он подставил всех, кто был свидетелем, кто вообще в этот день был в интервебе, он подставил сам интервеб. С ним давно привыкли мириться, благо задачка оказалась не по зубам корпоративным технарям. Но теперь всё изменится. Будут грызть зубами. Жилы будут тянуть. Ногти себе рвать.

Стэнли снова стало страшно. Однако даже в состоянии уже открытой паники он ловко выбрался к ближайшему диз-порталу. За это он и звался Стэнли, за умение всегда найти кратчайший путь к цели. Генри Мортон Стэнли18.

Или, если хотите, Джон Роуленд, безработный, плотно сидящий на велфере житель Босваша19, сто сорок фунтов, шесть футов один дюйм, белый (одна восьмая индонезийской крови, одна четвёртая норвежской, остальные англо-саксы), глаза серые, бритый череп, оставлена только узкая прядь на затылке, узкие плечи, тонкая кость, чуть слишком выпирающая вперёд грудина, довольно кривые ноги.

Джон очнулся в своей «полуторакомнатной» халупе с видом на внутренний колодец жилой башни и стойким вездесущим запахом ньюаркской помойки.

В привычных трусах-боксерах и майке-сеточке он возлежал на любимом кресле, успевшем за время сеанса изрядно пропотеть. Под задницей хлюпало. На ходу переодеваясь, Джон прикинул, сколько у него осталось норматива на техническую воду. Нет, это не вариант, да и некогда.

Так, поставим перекачиваться два дублирующих кэна, как раз войдёт полтора терабайта сырого потока, всё равно некогда сейчас транскодировать. Так, это будет минут пятнадцать что-нибудь пожрать.

Джон попытался вспомнить, когда последний раз толком ел, и не припомнил. Гастрит на почве нерегулярного питания – главный бич завсегдатаев виртсетей. Сожри таблеточку, полегчает, благо они ещё остались с прошлого завоза из благословенной матушки-Европы.

В холодильнике, кроме традиционного галлона синтмилка, в морозильной камере томились незнамо сколько соевые пресс-пакеты. Нормально. Сверху кетчупа, на пять минут в микровейв и порядок.

Дожёвывал уже на ходу, сбросить данные нужно было как можно быстрее, кэны буквально жгли Джону ладони.

Прощально пискнул замок, правая рука перемазанными в кетчупе пальцами тянет в рот последний кусок, левая сперва засовывает поглубже в карман джинсов второй кэн, потом только застёгивает заедающую ширинку.

Ну, двинулись.

Два лифтовых перегона вниз. В первом Джон обратил внимание на деда в ковбойской рубахе, прикорнувшего на скамеечке в углу. Наверное, уже пару кругов намотал. Это если он прикорнул, а не дуба врезал. Тогда до утра будет кататься, или пока охрана, следящая за камерами, не почешется. За катание на общественном лифте они могли и штраф припаять.

Деда будить не стал, а во втором лифте наткнулся на школьного приятеля – неплохо выглядит, при делах. Приезжал навестить мать. Корпоративная крыса, – мстительно прошипел ему вослед Джон.

Средний уровень пешеходных пандусов, накрывающих уровни акведуков. Вниз лучше не смотреть, это шевелящееся марево всегда внушало страх, казалось, что там что-то огромное лежит, будто готовясь прыгнуть. Впрочем, там что-то, и правда, постоянно двигалось, днём и ночью.

Наконец Джон добрёл до платформы канатки, основного вида местного общественного транспорта. Третья кольцевая всегда была для них местом рандеву.

Джон рухнул на пустое сиденье, благо было три часа утра по восточно-американскому времени, и в обычной давке наступил непродолжительный перерыв.

Самым любопытным моментом в этих аудиенциях, которые Джон должен был посещать время от времени, был тот факт, что они никогда и никем не готовились. Никаких тайных знаков, сигналов через сети, посланий в интервебе, ничего такого.

Он просто чувствовал, что надо. И отправлялся на кольцевую. На одной из платформ в вагон монорельса заходил человек, каждый раз разный, но всегда неизменно быстро находивший Джона взглядом и молча кивающий ему, следующая наша. Откуда эти люди каждый раз знали, что именно сегодня, именно сейчас, именно в этом вагоне поедет в поисках встречи писарь Стэнли, Джон не имел понятия, да ему это и не было интересно. Он делал свою работу, а другие пусть делают свою. За ним не следили, это было главное. А там пусть хоть на рыбьей требухе гадают да по полётам птиц.

Проводник отводил Джона на место – тоже, каждый раз разное. Иногда это был душный полуподвал, от стен которого исходил какой-то потусторонний свет, иногда эпичный пентхаус в одной из башен с видом на Босваш и океан. Чаще же это были полузаброшенные квартиры с наглухо зашторенными окнами.

Объединяло эти помещения одно – там его ждали близнецы.

Почему Джон называл их близнецами, он и сам не знал, были эти двое ничуть друг на друга не похожи, два безжизненных тела в креслах вроде тех, в которых проводят свою жизнь полные паралитики. Подобно им, близнецы почти никогда не двигались. Джон приходил, стоял столбом, что-то говорил, как бы сам с собой, но чаще просто молчал. Потом его отпускали домой, не забыв дать с собой денег. Вот и всё.

Но иногда… иногда Джону казалось, что он начинает различать какую-то таинственную жизнь под этими полуприкрытыми веками.

Близнецы жили. И даже действовали. Как-то очень по-своему. Джон не мог понять, как. Однако редко начинал сомневаться в своих догадках.