Святки без оглядки - Ярина Колка

совершенно по-человечески недоуменно блымал глазами. — Говорила ж надысь, Клёкота Петровича не тронь! — почему-то переходя на шепот, проговорила бабка. — Сейчас ведь проснется — всё! Хучь из дома бяги!

Петух оглянулся по сторонам, потом неуверенно поднялся на ноги и издал какой-то странный хлюпающий звук. Сам этого звука напугался, попятился и сверзился задом с сундука.

— И ентот квасу нахлебался? — удивленно глядя, как тот, попискивая, забился в угол, вопросила бабуля. — И то думаю, отродясь такого не бывало, чтобы Клёкот Петрович рассвет пропустил! А ну-кась, забирай его, покуда пьяный, да в курятник!

Снеженике этот сон не понравился. Бабки какие-то, коровы, петухи… Куда как лучше обнаженный синеглазый красавец…

— Верните мне Тора, пожалуйста, — томно пробормотала она и, поежившись, закрыла глаза.

— Чаво? Глашка, да ты белены объелась что ли? — бабка снова потрясла ее за плечи и, не церемонясь, с размаху шлепнула ладонью по щеке. — Просыпайся, говорю, корова не доена!

— Ааааааа!

Снеженика вскочила, схватившись за щеку. Та совершенно по-настоящему горела, так же, как и окоченевшие ноги, да и сама она в целом уже просто тряслась от холода.

Тусклого, едва уловимого света из маленького оконца едва хватало, чтобы разглядеть большое, холодное помещение с деревянными стенами, на которых хаотично были развешены чьи-то тулупы, деревянные сани, коса, что-то похожее на хомут и пучки высушенных трав. С улицы доносилось то унылое, то требовательное мычание и лай собак.

Бабка, подсвечивая керосиновой лампой, возилась в углу, где из загона слышалось чье-то блеяние, короткие помыкивания и смачный чавк.

— Телке сама дам, а ты ступай, — снова приказала бабуся, — да лопату прихвати — намело с вечора, до сараев не добраться.

Снеженика осторожно принюхалась. Характерный запах деревенской скотины резанул тонкий нюх, она уже сталкивалась с чем-то подобным в деревне у Вадьки, куда он возил ее знакомить с дедом. Этой встречей она не прониклась и поспешила утащить его обратно в город, и вот теперь — словно снова вернулась в его Авдеевку. Что это за сон такой реальный?

Она незаметно ущипнула себя за руку. Ого, больно! Ну нет, ну что за бред? Это же не может быть реальностью? Она потерла место ущипа и посмотрела на руку. Да это даже не ее рука! Толстая какая-то и грубая! Снеженика с ужасом ощупала свое лицо, богатую грудь и замерла, обхватив пальцами толстенную золотую косу… Мамочки!

Бабка сунула ей в руки ведро и мокрую тряпицу и подтолкнула к двери.

— Ступай, говорю! Да дровец занеси, а я покуда печку истоплю. Шевелись, Глашка! Квашню ставить пора, вчерась девки хлеб последний пожрали, чаво ты стоишь, как оглоблю проглотимши, словно впервой меня видишь?

— М-ма-ма-а…

Снеженика попятилась и, выронив ведро, отступила назад. Наткнулась на загон с теленком, который, подцепив на еле заметные рожки деревянную кадку, задрал голову вверх и смачно чавкая что-то оттуда вылизывал, и отчаянно взвизгнула.

— Глашка, ты чаво? — строго прищурилась бабка, освещая ее керосинкой.

Только сейчас она скользнула беглым взглядом по ларю, на котором все еще красовались два глядящих друг на друга зеркала. Что-то прикинув в уме, поискала глазами и, наткнувшись на одиноко брошенный у ларя мешок, строго взглянула на Снеженику.

— Гадала? — ткнув пальцем в зеркало, каркнула она. Да так, что Снеженика вытянулась в струнку и, взглянув на зеркало, утвердительно кивнула.

Странно, но оно показалось ей знакомым. Очень сильно похоже на то, с помощью которого она гадала, только новее и оправа немного не та. Так что Снеженика вовсе бабке не соврала, она действительно гадала.

— И зеркало не накрыла? — так же строго рыкнула бабка.

Мутное сознание выловило где-то в глубинах памяти ксюхино полотенце, о котором она и думать позабыла. Не накрыла, точно. Снеженика снова испуганно закивала.

Бабка истово перекрестилась и, шагнув к ней, строго заглянула в глаза:

— Ты ли, Глафира? — наигранно ласково поинтересовалась она.

Мягко так и многообещающе, что сразу понятно — ничего хорошего не жди. У Снеженики сразу живот свело от страха, да спина покрылась мурашками. Колени подкосились, вот-вот не удержат тучное тело, она затряслась, скривила губы, готовая вот-вот сорваться в рыдания, и отрицательно покачала головой.

Бабка окинула ее недобрым взглядом, отступила, сняв со стены пучок какой-то травы, затем снова подошла с ней и неожиданно и от души хлестанула этим пучком ей по голове.

— Изыди! — заорала она так, что у Снеженики уши заложило. — Изыди, нечистый! — и снова отходила ее полынным веником.

Дыханье сперло от страха, Снеженика отступила назад, споткнулась о деревянную перегородку загона и, не удержавшись на ногах, рухнула прямо в стойло к козе.

— Ксеня-я-я, помоги! — только и успела непослушным языком проблеять она, перед глазами поплыл туман, и сознание погрузилось во тьму.

Глава 8

— Стало быть, померла? — скрипучий старческий голосок прорезал непроглядную темень бессознания, и сквозь едва приоткрытые веки Снеженика увидела свет.

— Да чур на тебя, пенек старый! Иди вон на печку, окаянный, беду еще накличешь! Дык, как вы говорите, батюшка? Мешок муки и козу?

— Дело зело нечисто, тут надыть во здравие славить, да обрядом беса гнать, а это сложно, — густым громовым басом проговорил кто-то рядом и затянул нараспев, налегая на букву «о»: — Помолимся во здравие рабы божьей Глафиры, за душу ея грешная… И бутыль медовухи накинь, тады быстрее пойдет.

Снеженика испуганно зажмурилась, а бабка, потоптавшись неуверенно, возмутилась:

— Чавой-то у тебя, отец Игнат, расценки какие-то запредельные, не по-людски это!

— А будить меня до свету по-людски? — гаркнул тот. — Девка твоя, сама говоришь, одержимая! Можа, и вовсе не она уже, а сам бес во плоти! Подумай, старая, чаво будет, коли люд мирской узнает? Каменьями забьют, да в омут! — пробасил поп, и у Снеженики совсем отпала охота «просыпаться».

— А можа и не одержимая, чай я сама слыхала, как она святую Ксению-заступницу призывала! Стало быть, не оставила ее святая! — не унималась бабуся.

— Экая ты жадная, Анисья, — досадливо пробасил отец Игнат. — Одна у вас девка, да на выданье, ославится по селу — какой идиот ея посватает? А тебе козу жалко… Гони сама тадысь беса, а я погляжу!

— Дык чего его гнать? В мешок — да в прорубь, — снова вставил свои пять копеек дед, но бабка цыкнула на него и обернулась к попу.

— О-хо-хо… ну что ж, согласная я, — еще какое-то время посомневавшись, смирилась она. — Но только без медовухи!

— И то ладно, — довольно хлопнул в ладони поп и вдруг как гаркнет прямо в ухо Снеженике: — Вставай, дщерь людская, да очи свои до свету яви!

Та, хоть