Ночь на хуторе близ Диканьки - Андрей Белянин

Молодые люди, чуть пригнувшись, шагнули в низенький дверной проём питейного заведения. Внутри было темновато, свет лился лишь в два крохотных окошечка, стоял один больщущий стол от стены до стены, две длинные лавки, три кособокие табуретки, вот и вся мебель. У горячей печи суетилась шинкарка, жилистая, горбоносая баба вполне себе четко выраженной национальности, она подавала жидкий борщ и пшенную кашу на сале.

Лук и чеснок щедро отсыпались прямо на стол в качестве бесплатной закуски к горилке, коя подавалась тут практически в неограниченном количестве. И хоть по крепости была она пониже государственной, но зато и дешевле на порядок. Так это ещё при условии, что горилку в Диканьке гонит каждая вторая старуха, но ведь не у каждой допросишься, да и общество не то, что в шинке.

– Здоровеньки булы, панове, – первым поздоровался вежливый Вакула. – Не то чтоб мы хотели нанесть вам всем какую ни есть обиду, но, не во гнев вам будь сказано, нам с товарищем погуторить треба, да выпить, да брюхо чем ни придётся набить. За то готовы проставиться честной кумпании!

– Так то ж Вакула! Кузнец, шо малюет знатно! Га-а! Сидайте, добры люди, будь ласка!

Четверо диканьковских козаков, сидевших за столом, церемонно кивнули, подвинув тяжёлые зады и освободив друзьям место в дальнем углу.

Николя также поклонился завсегдатаям, прошёл за другом и присел в уголке. Шинкарка, прикинув опытным взглядом платёжеспособность новых клиентов, выставила две миски каши, белый каравай и полулитровый штоф с мутной жидкостью. Такая же бутыль по кивку кузнеца была выставлена завсегдатаям как компенсация за возможность посидеть отдельно, без всенепременного участия в пьяной застольной беседе, ради чего, собственно, приличные люди и идут в шинок!

Правда, один из козаков, самый поддатый, или не самый трезвый, попытался было выразить некоторое возмущение тем горьким фактом, что «учёный паныч» не снял перед ними шапку, чем не уважил общее застолье. Определённая логика в этом, по правде, конечно, была, поэтому Вакуле пришлось ещё и кулак показать, что на некоторое время успокоило буяна. Но, как оказалось, ненадолго…

– В общем, поверь, это был самый что ни на есть натуральнейший чёрт.

– От я ж его, сукина сына, в окне бачив! Ох, мамо, мамо-о…

– Да уж, как такая эффектная, многоступенчатая, я бы выразился, женщина, как Солоха, могла запустить в свой дом чёрта?

– Та хиба ж я её розумию?! Мамо, вона… вона… у ей свои закидоны…

– Понятно. Но, ей-богу, чёрт в доме – это уже перебор.

– Та тю… – Чего конкретно это «тю» могло или должно было значить на данный момент, осталось неизвестным, так как тощий козачок лет сорока с хвостиком решил на минуточку докопаться до городского гостя.

– А шо пан гимназист перед честным козачеством шапку не ломае? Може, он видит у том себе якой ущерб чести?!

Вакула переглянулся с другом, получил утвердительный кивок, попросил шинкарку поставить ещё один штоф честной компании, после чего, нимало не чинясь, поймал болтуна за штаны и за ворот, одним широким движением выкинув оного из шинка! Прощальное «шоб тебе здохнуть!» исчезло где-то за огородами…

– Ты, конечно, можешь думать всё, что душеньке твоей угодно. Однако же при научном, логическом взгляде на вещи нельзя отрицать того явного факта, что…

– Не було.

– В смысле?

– Не було того факту!

– То есть ты отрицаешь, что сам, своими глазами видел собственную маму на метле?!

Вакула в отчаянии опрокинул стопку, ища в голове своей чуть более объёмный ответ, чем «не було!», но…

– А може, тот паныч нас зовсим не уважаеть? Може, он и Господа Бога не уважаеть, коль пред нашими святыми иконами шапку не ломае, ась?!

Три собутыльника кривыми улыбками изобразили, что штоф практически пуст. А стало быть, компания пребывает в состоянии недопития, что не есть дюже добре…

– Ваше благородие, нам бы ще горилочки… – хором завели козаки, а кузнец, не обращая на них внимания, смог наконец выразить свою точку зрения:

– Мамо, вона ж всегда мамо! Может и приласкати, а может и рушником по заду. Як я можу ридну маменьку видьмой назвати? Ни як! Може, оно так и було, шо греха таить, однако же…

– Что?

– Ну як же вы не бачите?! Мамо и видьма – то ж не в пропорции!

– Вакула, тебе никто не говорил, что ты переувлекаешься этим своим золотым сечением? – покачал головой Николя, лихорадочно нащупывая последние серебряные монетки в кармане.

– Так зараз тот паныч и самого Бога не уважаеть, так я ему так дулю пид нос суну, шо вин…

Кузнецу пришлось вставать второй раз, извинившись перед всей честной компанией, и отправлять буяна в новый полёт по параболе за плетень. Трое козаков удовлетворённо крякнули и церемонно подняли стопки за товарища-лётчика!

– Ладно, не будем же мы ссориться на пустом месте, – примирительно поднял руку Николя. – Давай пойдём путём химического эксперимента. Ты следишь дома за почтенной пани Солохой, и если чёрт самоорганизуется второй раз, то…

– Плохо дило, – честно признал Вакула. – Слухай, а може, то не чёрт был, а який-нибудь парубок в вывороченном тулупе. Ось же вони в ночь перед Рождеством мажуть себе рожи дёгтем, на башку рога бараньи, да и пошли из-за плетня брехать по-собачьи, орать по-козлиному! Тьфу, срамотища! А вы не признали…

– Слишком жирная на мой вкус. – Господин гимназист, поморщившись, передвинул свою порцию каши другу. – Но нет, прости, этот тип был именно что чёрт, и не попадись мне под руку икона святая…

– Ну так уж вона и святая, то я её намалював!

– Ясное дело, что не монашеского письма с Афона, но ведь в церкви ты её освящал?

– Та як же?! – торопливо ответил Вакула, потому что козачок, выползший из-под плетня, благословился крестным знамением, быстро выпил стопочку у приятелей и с неубиваемым оптимизмом навис над нашими героями.

– А позволю себе спросить учёного паныча, вот ежели колесо у брички оббить железом да загрузить её солью или, к примеру, чугуном, так вот дойдёт ли та бричка до Америки али хоть до Берлину?

И, пока Николя пытался воспроизвести в голове все физические величины сей задачи, козачок мигом увёл миску с кашей из-под носу Вакулы, с размаху надев её ему же на голову! Шинок аж подпрыгнул от искреннего мужского хохоту!

– От Голопупенко, от ловкач! Какие кунштюки откалывает, сучий бес!

– Да уж он у нас мастер устраивать всякие забавные штуки! А памятае, панове, как в запрошлом годе он козу волостного писаря в платье бабье переодел и запустил у хату к писарю, а тут и сам господин писарь на четвереньках до дому дополз и к той козе целоваться… Га, га, га!

– Ох и рожа у нашего кузнеца, подывитесь, добри люди! Помню, была у кумы корова брюхаста, так вот кума от ей молока надоила, та и иде з кринкой до хаты, а там сам пан голова у плетня присел. Прихватило животом, тока усы кверху. Ну так дурная баба перепугалась да и со всей дури ему…

Что дальше произошло и чем закончилась эта чудесная история, никому дослушать не удалось: Николя только и успел снять миску с головы друга и крепко шарахнуть ею же в лоб весёлого козака Голопупенко. Глиняные осколки так и брызнули во все стороны, а глубоко обиженный, ровно разбуженный медведь посереди зимней спячки, Вакула уже поднимался из-за стола.

– Прибьёт ще, хлопчик, – попытались храбро улыбнуться пьяницы. – Та ты що, мы ж нищо?! Так то шутка, як меж собой трохи, по-соседски, дурью помаялись, як про между благородными людьми водится.

– А шо у вас тут, панове, так весело? – В дверях шинка появился невесть откуда здоровенный козачина в красной свитке.

И, собственно, больше он тоже ничего не спрашивал. Не успел. Озорник Голопупенко от крепкого пинка полетел прямиком ему в грудь, пушечным ядром выкинув гостя наружу.

Следом разъярённый Вакула отправил и трёх друзей-собутыльников. Не подумайте, что никто не сопротивлялся. Дебелые козаки от всей души пытались навешать ответных тумаков рослому сыну прекрасной Солохи, как греки персам, и с тем же успехом. Минуты не прошло, как все четверо завсегдатаев шинка с синяками, шишками и прочими телесными повреждениями разной тяжести лежали во дворе, на солнышке. Баба-шинкарка ругалась на чём свет стоит на иврите…

– Таки шоб ви знали, у меня тут приличное заведение и никаких, прости господи, шоб мне лопнуть, драк не попускается! Я таки на вас управу сыщу, я таки и до самого пана головы (он мне уже месяц как ведро горилки должен!) дойду, а может, и до самого исправника! Да что там, что там, ой вей, я таки самому комиссару пожалуюсь! Нет такого закону, чтоб в моём приличном заведении миски об лоб бить! Кстати, шоб вы все сдохли, каша хоть вкусная была?!

Вакула, дважды опустив голову в бадью с водой, вытер лицо рушником и, судя по всему, был готов продолжить буйствовать, когда, легко высвободившись из-под куча-малы, козак в красной свитке кинул на стол целую полтину серебром.