Ход конем - Евгений Николаевич Руднев

Длинная красная стрелка на самом большом индикаторе пульта резко ушла вправо и застыла у крайнего деления шкалы, мелко вздрагивая.

— Самая крупная аномалия — на этой скважине... — наклонившись к Рябинину, пояснил Боголюбов.

Наушники трещали так, что, казалось, еще минута — и эбонитовая оправа не выдержит, расколется... Где-то там, глубоко под землей, в скважине, — стремительные, обладающие колоссальной внутренней энергией лучи, которые испускали горные породы, проникали в установленный в снаряде нейтронный разрядный счетчик, усиливались специальными устройствами и попадали на пульт, где тотчас же регистрировались...

Медленно ползла вверх разграфленная на клетки каротажная лента. Перо выписывало на ней волнистую, с большими и малыми пиками, четкую линию.

«Вот, значит, как все оно делается... И получается каротажная диаграмма...» — подумал капитан, не отводя пытливого взгляда от самопишущего устройства.

— Извините, Борис Николаевич, но если я вам не нужен, то я пойду к Филимонову, на 22-ю скважину... Там у них никак не могут ликвидировать аварию... А потом за вами заеду, хорошо?

— Хорошо.

Начальник экспедиции зашагал к своему ГАЗ-69, стоявшему неподалеку. Боголюбову очень хотелось расспросить Рябинина о впечатлениях, узнать его планы — может, и впрямь помочь чем надо? — но он понимал, что этого делать нельзя. В каждой работе есть свои профессиональные тайны...

Когда каротаж закончился, Завьялов выключил мотор; Тополевский заглянул в скважину и, повернувшись к машине, крикнул;

— Вытаскивать?

— Давай! — отозвался Костя.

Семен, перехватывая руками кабель, вытащил из скважины серый, длиной метра два, блестящий от воды снаряд.

— Положи его на солнышко, пусть обсохнет, — сказал ему Шарыкин.

Костя снял каротажную диаграмму, скатал ее в рулончик и спрятал в карман пиджака. Зачехлил приборы и, насвистывая «Бирюсинку», шагнул к двери.

Рябинин глянул на свою «Каму» — по местному было пять минут второго. Капитан еще раз окинул внимательным взглядом операторский отсек и вышел на воздух. Теперь, кажется, он имел полное представление о том, как работают геофизики в поле.

Солнце пригревало все сильнее. Наступило затишье. Пылило.

— Товарищ Рябинин, может, чаю попьете с нами?.. Генка! — позвал шофера Шарыкин. — Генка, что там у нас из шамовки есть?

— Чай и галеты... больше ничего, — ответил, выглянув из кабины, Завьялов и грустным голосом добавил: — Зарплата, други-приятели, только послезавтра, а у нас на хозяйстве всего-навсего рубль... Больше одалживать у Тани не буду — пора, как говорится, и честь знать. Не надо было так шиковать. А то на день рождения и окорока, и коньяк самый дорогой, печенье песочное. Как Рокфеллеры!

— Ничего! — вставил бодро Шарыкин. — Живы будем — не помрем. Одолжу у Филимонова. А вообще, умеренность в еде — это только на пользу. На могиле одного римлянина, который прожил сто двадцать лет, было написано: «Он мало ел...»

— Ну его к дьяволу, твоего римлянина, — огрызнулся вяло шофер.

Шарыкин расстелил на траве под елью плащ-накидку; принес четыре пластмассовых стаканчика, поглядел, чистые ли. Вдохнул полной грудью пахнущий хвоей воздух: хорошо-о!

— Что, припекает? — улыбнулся Костя, взглянув на Рябинина, помахивающего перед разгоряченным лицом кепкой.

— Припекает... — подтвердил капитан. — Всегда у вас тут так жарко?

— Как вам сказать... Летом иногда бывает и плюс тридцать, и ноль... Зима же всегда холодная — почти все время минус сорок. Скаты вон у каротажки лопаются от морозов...

Он сделал паузу и, с мечтательным выражением на лице уставившись в небо, продолжал:

— Через две недели пойду в отпуск... Два года не был дома — не давали отпуск, людей не хватает... Сорок восемь рабочих дней! Эх, и отдохну же, черт подери! Поеду в Ялту, к морю. Буду купаться, загорать и ухаживать за кинозвездами...

— А меня с собой возьмешь? — поинтересовался подошедший Завьялов.

— Я бы тебя, старик, взял, конечно, парень ты ничего, хоть и проигрываешь мне каждый день по десять партий в шахматы... Но ведь тебе в августе надо экзамены сдавать в техникум, так что извини, не могу, дружище... В следующий раз.

— Когда-нибудь и у тебя выиграю, не задавайся больно, — отозвался Завьялов. — Кстати, сегодня мы еще не играли... Сгоняем, может, партию, а? Пока то да се...

— Все равно ведь продуешь, — усмехнулся Шарыкин и, глянув на ручные часы, сказал великодушно: — Ладно, тащи шахматы.

Подошел Семен Тополевский, молча поставил на плащ-накидку большой китайский термос с чаем, положил три пачки галет «Геолог».

Рябинин с интересом наблюдал за ходом партии. Ему очень скоро стало ясно, что если Шарыкин играет стратегически более или менее правильно и неплохо считает варианты, то Геннадий Завьялов принадлежит, очевидно, к категории «начинающих».

— Ну, — произнес Костя, — теперь заиграем в стиле Таля — по седьмой горизонтали... Шах вам, Геннадий Палыч... Туда нельзя — там слон... Вот так, только в угол... Еще раз шах!.. Ну, а теперь если вы, голубчик, не против, то я, с вашего позволения... объявляю вам вот этим красивым конем мат! Всё, дорогой... Всё!

Завьялов обреченно вздохнул и поскреб пальцем макушку.

— Мда... мат...

Костя кашлянул и спросил как бы между прочим:

— Какой там счет, Гена, ты не помнишь?

Не поднимая глаз, Завьялов тихо сказал:

— Восемьсот семь с половиной — на пол-очка. В твою пользу.

Шарыкин поднял кверху указательный палец:

— Все слышали? А то он завтра скажет, что я смахлевал, как Остап Бендер в Васюках.

— Не бойся, не скажу...

«Смешливые хлопцы, с юмором... Надо с ними поближе познакомиться...» — решил капитан. Покончив с чаем, он поблагодарил геофизиков за угощение и, обратившись к Шарыкину, заметил:

— А знаете, вы ведь могли кончить партию ходов на пятнадцать раньше.

— Это каким же образом? — чуть удивленно спросил Шарыкин.

— А вот каким... — Капитан быстро расставил на доске нужную позицию. — Вам следовало пожертвовать с шахом вот этого слона... Черным ничего не остается, как принять эту жертву. Тогда вы даете еще один шах — ферзем! — и следующим ходом мат...

Шарыкин долго смотрел на доску. Затем недоуменно поднял глаза. Взгляд его как бы говорил: видели мы таких, подсказывать все умеют, а вот играть...

— Вы... любите шахматы?

— Люблю.

Костя вскинул левую руку и бросил взгляд на часы.

— У нас еще есть двадцать минут обеденного перерыва... Может, сыграем?

— Что ж, давайте, — улыбнулся капитан и подумал: «Сейчас самое главное для меня — поближе сойтись с