Горелая башня - Марина Дяченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Взвыл мотор.
В детстве он вот таким же образом пролистывал в книгах страшные страницы. Быстрее, и ничего с тобой не случится. Быстрее…
Машина еле ползла.
Мотор ревел — а фургончик тянулся, будто вязнущая в смоле букашка, Гай трясся, вцепившись в руль, а навстречу ему плыла главная улица Горелой Башни — Пустого Поселка, столь явно, полностью и давно пустого, что даже крапива не решается поселиться в тени здешних заборов. Даже могучий лес не умеет перешагнуть за ограду — ни травинки, ни муравья, ни птицы, вообще ничего живого, стерильно, пусто и чисто, Гай ощущает эту пустоту, это вкус погубленной воды, перекипяченной, много раз прогнанной сквозь кубы — вкус мертвой воды, в котором нет вообще НИЧЕГО…
— Ты смотри по сторонам, — все так же тихо попросил Крысолов. — Ты смотри, может, о чем-то захочешь вспомнить… Поговорить о чем-то, спросить, ты приглядись, разве не любопытно…
Гаю не было любопытно. Ничего любопытного нет в людском жилье, откуда людей изъяли внезапно и силой; мелкие, неуловимые детали человеческого присутствия делали всеобщую пустоту еще более жуткой. След деревянного башмака в грязи перед открытыми воротами. Повозка, груженная золотой соломой, свежей, никогда не знавшей дождя. Колодец с целехоньким ведром — подходи и пей… И, кажется, вода в ведре волнуется. Точно, волнуется, будто его только что поставили на землю, секунду назад… Гай уверен был, что, вздумай он коснуться колодезного ворота — ручка будет теплой. Теплой, тысячу лет хранящей тепло ладоней…
Здесь пахнет людьми. И одновременно здесь пахнет запустением — невыносимый коктейль. И машина ползет, как во сне, ежесекундно одолевая невидимые преграды…
— Останови, Гай.
Кажется, Крысолов впервые назвал его по имени.
— Останови…
Гай, не задумываясь, вдавил в пол педаль газа; машина рванулась — и тогда мотор захлебнулся. Заглох; фургончик неуклюже подпрыгнул, тряхнул клетками в кузове, вильнул — и въехал в невысокую оградку чьего-то палисадника.
И сразу стало тихо. Как в вате.
— Ну, Гай… Пойдем.
— Этого не было в договоре, — Гай смотрел прямо перед собой. В угол темного деревянного дома, под которым, возможно, при закладке положили живого петуха.
— Этого не было, — повторил он шепотом. — Мы так не договаривались.
Крысолов вздохнул:
— А ты бы не согласился. Если бы мы договаривались ТАК.
— А на фиг вам мое согласие?!
— Прекрати истерику. Есть некто, желающий тебя видеть. Сегодня. Сейчас. Для кого-то это очень важно, и я хотел бы, чтобы ты был похож на мужчину. Умеешь?
Гай молчал, пытаясь осознать глубину поглотившей его пропасти. Пропасти, которую он принял за лужу и смело прыгнул. И вот теперь летит, летит, а дна все нет и нет…
В устах Гая был сейчас единственный весомый аргумент. По крайней мере, совершенно искренний.
— Я боюсь…
— Я знаю.
— Я не хочу!..
— Но что делать-то…
А что делать-то, в тоске подумал Гай.
Крысолов легко соскочил на землю; сумка его осталась лежать на сидении, медленно соображавший Гай успел удивиться — надо же, всю дорогу держал, как сокровище, а теперь оставляет… Железные ступеньки кабины показались ему высокими, невозможно крутыми, и потому он выполз наружу неуклюже, как измазанная маслом вошь.
Истертые булыжники мостовой обожгли ему ноги. Ощущение было таким правдоподобным и сильным, что он с шипением втянул в себя воздух; по счастью, ожог существовал только в его воображении. Мостовая — Гай специально нагнулся, чтобы потрогать их рукой — была совершенно холодная. Как и подобает трупу.
Флейтист кивнул ему — и молча углубился в переулок, как бы не сомневаясь, что Гай последует за ним; и Гай последовал, будто собака на веревочке. Крысолов шагал размашисто и спокойно, будто по родной улице, будто в тысячный раз, будто на привычную работу; на работу, думал Гай, глядя, как мелькают босые пятки проводника. На работу, он завел на колокольне какую-то тварь и теперь кормит ее путниками… Бред. Нет, но откуда среди этих мощных, музейный строений взялся новенький, поблескивающий стеклом коттедж?!
Зрелище было настолько диким, что Гай замедлил шаги. На изящной скамейке у высокого крыльца лежала, развернув станицы, порнографическая газетка. С позавчерашним — Гай пригляделся — да, позавчерашним числом на уголке страницы…
Он припустил почти бегом. Почти догнал Крысолова, хотел крикнуть — но крик не получился; проводник шагал легко и размеренно, не шагал даже — шествовал, будто свершая неведомый ритуал, и от прямой спины его веяло такой торжественной невозмутимостью, что Гай не решился приблизиться.
Тогда, в борьбе с цепенящим ужасом, он стал вслух считать шаги:
— Сто тридцать семь… сто тридцать восемь…
Крысолов свернул.
Новая улица, темнее и уже, стены, дома, ограды, снова стены, и все меньше окон, будто лица домов — без глазниц.
— Тысяча два… тысяча три…
Дрожащий голос Гая звучал все тише, пока не перешел в шепот, потом в хрип, а тогда и вовсе умолк.
Вот она, площадь у подножия колокольни. Странно большая, неправильной формы, мощеная булыжником площадь. А посреди нее…
Гай встал, как вкопанный.
Посреди площади торчал каменный палец. Веревки, впивающиеся в тело, улюлюканье толпы…
Каменный столб покрыт был слоем копоти. И помост вокруг усыпан пеплом.
И в какой-то момент Гаю стало даже легче — вот оно что, это просто тягостная вариация знакомого сна. Скверно, что сон вернулся — но из сна можно выскользнуть. Удрать, проснуться, уйти…
И он свирепо укусил себя за запястье. Все душой надеясь, что наваждение рухнет, что он проснется в проходной комнатке старухи Тины, посмотрит на часы и убедится, что опоздал на работу…
— Мало ли что человеку приснится, — сказал Крысолов, не оборачиваясь. — А вдруг тебе приснилось, что ты студент? Что ты подрабатываешь? Что ты везешь нутрий?..
В последних словах абсолютно серьезной фразы проклюнулась вдруг издевка; Гай тупо смотрел на свою руку — с белыми следами зубов. На его глазах следы наливались красным, и проступала даже кровь…
— А вот и нет, — сказал он, превозмогая озноб. — Я есть. Я родился, я вырос, я есть, черт побери, и мне ничего не снится… А здесь я не был. Никогда. Ни разу.
— Ты уверен?…
И Гай увидел, как Крысолов вынимает из футляра флейту. И хотел даже сказать что-то вроде «не надо», но слова так и застряли у него в горле.
— Иди сюда… Будешь стоять рядом. И не смей гнуться!.. — голос флейтиста вдруг занял собой всю площадь. И Гай увидел на месте своего проводника — темную громадину, чудовищный силуэт на фоне вдруг потемневшего неба. Увидел и отшатнулся — но его подхватили и рывком вздернули на помост.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});