Ключ от всех дверей - Яна Смородина

Он на меня внимательно посмотрел уже без злости, а я достойно выдержала его взгляд, хотя меня просто подбрасывало от негодования. А ведь я даже не спросила его, зачем он согласился везти «лживую ведьму» домой. Да и плевать мне, откровенно говоря! После этого надолго воцарилась тишина. Я всё ждала, когда же он, наконец, меня хотя бы придушит, но Ян всё также молча вёл машину и ни малейшим образом не выказывал такого намерения. Так и не дождавшись расплаты за свои слова, я сбросила угги, подогнула под себя ноги и, отвернувшись к окну, через некоторое время уснула.

Проснулась уже практически перед самым концом нашего маршрута. Когда мы въехали в город, я сообщила Яну свой адрес, а он, не проронив ни слова, привез в нужное место. От этой его невозмутимой молчаливости мне даже стало немного совестно, что я так на него накинулась со своими «сопливо-психопатскими» теориями, потом сама же разоралась, а он тут весь такой спокойный и характер у него нордический и выдержанный! Не придушил и даже не наорал. И кто же, типа, из нас двоих психопат? Я, само собой. Ну и ладно!

Он вышел из машины и, как истинный джентльмен, открыл пассажирскую дверь и помог мне выйти.

— Тебя проводить? — спросил меня Ян.

— Нет, спасибо. Потом сам найдёшь мою квартиру по следам, — ядовито предложила я. — Не хочется упрощать тебе задачу.

— Таких задач я перед собой не ставлю, не обольщайся, — не менее ядовито улыбнулся он и протянул мне мой багаж.

— Чудесно, — я выдернула из его рук сумку и, прихрамывая, направилась к дому.

Не успела я сделать и пары шагов, как ко мне резво подскочила соседка Любаша, выпивоха, но добродушная и простодырая.

— Маюшка, рыбонька, здравствуй! — заголосила она, обдавая облаком ядрёного перегара. — Такущее тебе спасибо хочу сказать!

— Люба, ты хоть дыши в сторонку, а то и меня сейчас торкнет от твоего амбре, — поморщилась я.

— Всë-всë, не дышу. И это… сделала, как ты велела всё в точности — ту бумагу отнесла, печать мне поставили, теперь благоверный-то у меня по струнке ходит, — горделиво отрапортовала она.

— Ты главное теперь заднюю не вздумай включить, — пригрозила ей я, — а то все труды насмарку…

Любин сожитель Николай регулярно её поколачивал, просил прощения, затем они вместе отмечали примирение… а потом всё возвращалось на круги своя, в том числе и синяки. Но совсем недавно Любаша загремела в травму с переломом рёбер, и я её убедила не врать в полиции, что она в очередной раз упала с табурета/крыльца/лошади (нужное подчеркнуть), а возбудить дело частного обвинения, и помогла ей составить заявление. Теперь Люба ежедневно докладывала об обстановке по всем фронтам и засыпала спасибами.

— Нет уж, шиш ему, — затрясла Люба этим самым шишом. — Твой? — переключилась на приглушённый тон соседка, доверительно наклонившись к самому уху и взяв меня под локоток.

— Что — мой? — удивилась я, стараясь дышать через рот.

— Не что, а кто! Хахаль твой. Хорош, — стрельнула глазами Любаша в сторону всё ещё не отчалившего оборотня и что-то методично выискивающего в своём багажнике. Я искоса глянула на Яна — когда же он уедет? Ведь стоит, уши греет!

— Какой еще хахаль? — выдернула я руку из Любиных лапок и похромала домой. — Шла бы ты, Люба… делами своими занялась!

— Да не кипятись ты, Майка! Видный мужик, не прогадала! — засеменила за мной Любаша, продолжая тарахтеть.

— Люба, будь добра, исчезни, а? Здравствуйте, Олимпиада Андреевна, — кисло улыбнулась я соседке, сидящей на лавочке и бдительно проводившей Яна взглядом: оборотень, наконец, погрузился в свою машину.

— Здравствуй, здравствуй, — елейно пропела она, ехидно поджав тонкие губы, щедро напомаженные ярко-морковным цветом и просверлила в Любимом лбу пару дырок прокурорским немигающим взором.

— Я потом к тебе зайду, ладно? — и Любу как ветром сдуло.

Отлично! Вот только Олимпиады тут не хватало. Теперь она месяца два будет мусолить новость о том, что меня хромую привез домой какой-то явно бандитского вида тип на подозрительной машине, номера которой надо бы проверить: наверняка угнанная! И что я привечаю местных алкоголиков, в лице Любы, приглашаю в гости и поощряю тем самым их порочный образ жизни.

Олимпиада Андреевна была интеллигентной пенсионеркой из числа тех, в чьём организме жизнь бьёт ключом, несмотря на преклонный возраст, и в основном по головам окружающих. По потенциалу энергетического ресурса она вполне могла составить достойную конкуренцию крупнейшему в Евразии Уренгойскому газовому месторождению. Приличная на вид, элегантно одетая по советской моде пятидесятых годов, пожилая дама всегда с безупречной укладкой и при экстремальном макияже успевала везде: поскандалить в ЖЭКе из-за перегоревшей лампочки в подъезде, отчитать местного алкаша-дворника за некачественную уборку, натравить СЭС на близлежащий магазин за прокисшее через пять дней после покупки молоко… И это только за утро… Короче, в этом мире не было ничего, что могло бы остаться незамеченным недрёманым оком Олимпиады Андреевны, неосмотрительно попав под его прицел, и обойтись без её пристального внимания.

Мы с Жанной тоже периодически становились предметом олимпиадных нападок по причинам обычно рождённых воспалённым воображением этой дамы, поскольку волею судеб нам не повезло снимать квартиру прямо над ней. То мы слишком громко хлопаем дверью, топаем, смеёмся, разговариваем, слушаем музыку и т. д. и т. п., то за чем-то губим её герань на балконе, поливая сверху неизвестной вонючей жидкостью, шляемся ночами неизвестно где и вообще ведём себя неподобающим для девиц нашего возраста образом.

Но главным хобби пенсионерки были правоохранительные органы. Начиная несчастным участковым, который, обычно, завидев Олимпиаду издали и предвкушая очередной спич часа на два, пытался поспешно скрыться, и заканчивая Европейским судом по правам человека в Страсбурге. Она регулярно заваливала участкового, полицию, прокуратуру жалобами, письмами, доносами и прилагаемыми к ним вещественными доказательствами, вызывая у сотрудников означенных органов коллективные приступы хронической мигрени.

Если на нас Жанной ещё можно было попытаться воздействовать словом, перевоспитать (чем Олимпиада и занималась в свободное от полиции и ЖЭКа время), то на Любином моральном облике можно было смело ставить крест. Любашу Олимпиада Андреевна вообще органически не переносила и шпыняла каждый раз, как та имела неосторожность оказаться в поле её зрения. Любин «алкогольный притон» был бельмом на глазу образцово-показательного олимпиадного подъезда, с которым последние лет пять пенсионерка вела непримиримую борьбу посредством участкового. И хозяйка притона, и участковый поначалу сопротивлялись, а потом как-то смирились с частыми неизбежными рандеву, и война эта постепенно приняла вялотекущую хроническую форму.

И в эту самую минуту мне посчастливилось стать свидетелем