Мальчики в лодке - Дэниел Браун

Она злобно начала расталкивать сковородки на плите, пытаясь освободить место и все еще размышляя, что можно приготовить, когда внезапно она услышала крик с улицы, а потом протяжный вопль боли – голос маленького Майка. Тула уронила горшок на печь и ринулась к входной двери.

Днем Джо был на улице, на овощной грядке, и пропалывал ее, стоя на четвереньках. Его садик был для него священным, ведь там он, а не Тула, был главным, и был источником его огромной гордости. Когда он приносил в хижину корзину спелых томатов или горсть кукурузы, а вечером видел их за ужином на столе, то чувствовал, что вносит свой вклад в семью, помогая Туле, и может быть, исправляя тем самым то, что он натворил за последнее время, то, что ее раздражало. Работая на грядке тем днем, вырывая сорняки, он повернулся и увидел, как полуторагодовалый Майк идет следом и повторяет за ним, радостно выдергивая еще не поспевшую морковку из земли. Джо развернулся и в ярости рявкнул на него, а Майк издал душераздирающий вопль. Через секунду Джо поднял глаза на крыльцо и увидел Тулу с красным лицом, кипящую от гнева. Она сбежала вниз по ступенькам, сгребла в охапку Майка, запихнула его в лачугу и захлопнула за собой дверь.

Когда Гарри поздно вечером вернулся домой, Тула ждала его в дверях. Она потребовала, чтобы Гарри забрал Джо и увел подальше от ее глаз, хорошенько где-нибудь спрятал. Вместо этого Гарри отвел Джо наверх, усадил его на стул и долго с ним разговаривал. Тула взорвалась. Она считала, что это было недостаточным наказанием для мальчика. Чувствуя себя загнанной, почти отчаявшейся, она заявила, что не будет жить с Джо под одной крышей, что либо он, либо она, что Джо придется переехать, если уж ей придется остаться здесь, в этом Богом забытом месте. Гарри никак не мог ее успокоить, но ему была невыносима сама мысль потерять еще и вторую жену, тем более такую красивую, как Тула. Он опять поднялся наверх и сказал своему сыну, что ему придется съехать из дома. Джо на тот момент было десять.

Рано утром отец повел его на вершину холма, по гужевой дороге, в обшитое дранкой школьное здание. Он оставил Джо сидеть снаружи, на крыльце, а сам зашел внутрь, чтобы поговорить со школьным учителем. Джо сидел и ждал в утреннем свете солнца, рисуя палкой круги в дорожной пыли и угрюмо глядя на черноголовую сойку, которая примостилась на ближней к нему ветке и начала чирикать на него, как будто ругаясь. Через какое-то время его отец и учитель вышли из школы и пожали руки. Они заключили сделку. За спальное место в здании школы Джо должен был рубить достаточно хвороста и колоть достаточно дров, чтобы поддерживать огонь в огромной школьной печи день и ночь.

Так началась для Джо жизнь в изгнании. Тула больше не готовила для него, так что каждое утро перед школой и каждый вечер после он плелся вниз по гужевой дороге в полевую кухню у подножия холма, чтобы поработать у местного повара, матушки Кливленд, в обмен на завтрак и ужин. Его работой было носить тяжелые подносы с едой, на которых друг на друга по утрам были наставлены тарелки с блинчиками и беконом, а по вечерам – с тонкими кусками мяса и дымящейся картошкой. Он таскал их из кухни в смежную с ней столовую, где работники шахты и пилорамы в грязных комбинезонах сидели за длинными столами, покрытыми белым плотным пергаментом, громко говорили и жадно ели. Когда мужчины заканчивали трапезу, Джо нес их грязные тарелки обратно в кухню. Вечерами он взбирался обратно на гору, к школе, чтобы опять колоть дрова, учить уроки, а потом уснуть крепким сном.

Он сам себя содержал и стал самостоятельным, но его мир потускнел, стал более одиноким и грустным. В лагере не было мальчиков его возраста, с которыми он бы мог подружиться. Его самыми близкими соратниками и единственными товарищами с тех пор, как он уехал из Боулдер-Сити, всегда были отец и Гарри-младший. Теперь же, живя в школьном доме, он тосковал по тем временам, когда они, все трое, создавали своего рода союз сопротивления против нараставшей язвительности Тулы: изредка прокрадывались за лачугу, чтобы покидать мяч между лесных деревьев, устраивали кучу-малу в пыли или сидели за роялем, выкрикивая их любимые песни, когда она была на безопасном расстоянии. Еще сильнее он скучал по тому времени, когда они оставались с отцом вдвоем и играли в карты за кухонным столом, пока Тула играла на скрипке, или рылись под капотом «Франклина», затягивая и проверяя все части двигателя, и отец объяснял ему назначение и функции каждой из них. Но больше всего он скучал по тем временам, когда они вдвоем сидели поздно вечером на крыльце лачуги и глядели на изумительную воронку звезд, мерцавших на черном небосводе Айдахо, сидели молча, просто наслаждаясь обществом друг друга, дыша холодным воздухом, и ждали падающую звезду, чтобы загадать желание.

– Не переставай смотреть, – всегда говорил отец, – держи глаза открытыми. Ты ведь не знаешь, когда ей вздумается упасть. Ты не сможешь увидеть звезды только тогда, когда перестанешь смотреть на небо.

Джо скучал по этому, ужасно скучал. Сидя ночью на крыльце школы и глядя в небо в одиночестве, он переживал совсем другие чувства.

Джо сильно вырос за то лето, в основном в высоту, хотя из-за постоянных походов с горы и на гору у него быстро стали расти мышцы на ногах и бедрах, а из-за постоянной работы топором на дворе школы и таскания тяжелых подносов на кухне стала формироваться верхняя часть его тела. Он жадно ел у матушки Кливленд, однако никогда не наедался досыта, и мысли о пище редко выходили из его головы.

Одним осенним днем учитель взял Джо и остальных студентов в лес, на урок естествознания. Он подвел их к старому, трухлявому пню, на котором рос большой белый гриб – круглая, витая масса сочных складок и морщин. Учитель сорвал гриб с пня, поднял его в воздух и назвал его грибной капустой – Sparassis radicata. Как заверил учитель, гриб был не только съедобным, но и очень вкусным, если его потушить на медленном огне. Это открытие громом поразило Джо, ведь он теперь мог найти бесплатную еду, просто сев на пень в лесу. В ту ночь он лежал на своей койке в здании школы и, глядя наверх, на темные опорные балки, думал. Это было больше, чем школьный урок естествоведения и открытие нового гриба. Если просто держать глаза открытыми, оказалось, можно найти кое-что ценное в самых непредсказуемых местах. Загвоздка была в том, чтобы распознать хорошую вещь, когда ее увидишь, не важно, насколько бесполезной она может показаться на первый взгляд, и не важно, кто уже прошел мимо, не удостоив ее даже взглядом.

Глава третья

Любой хороший тренер по гребле, каждый по-своему, прививает своим парням тот вид самодисциплины, который необходим для достижения максимальной отдачи от мозга, сердца и тела. И поэтому каждый бывший спортсмен скажет вам, что получил более важные и фундаментальные знания, сидя в лодке, а не сидя за партой.

Соревнования по гребле – это событие невероятной красоты и величия, которому предшествуют недели и месяцы жестоких лишений. В отличие от большинства других видов спорта, в которых в основном напрягается какая-то определенная группа мышц, в гребле постоянная и очень сильная нагрузка ложится почти на всю мускулатуру тела человека, несмотря на то, что гребец, как любил говорить Албриксон, «борется с самим собой». И в гребле это напряжение мускулов происходит не случайными интервалами, а быстрыми повторениями в течение продолжительного промежутка времени, следующими без остановки. Однажды, понаблюдав за тренировкой первокурсников Вашингтона, журналист «Сиэтл Пост-Интеллиженсер» Роял Броухэм так восхищался суровостью этого спорта: «Никто еще никогда не брал тайм-аутов в гонке по гребле, – заметил он. – Здесь нельзя остановиться и сделать желанный глоток воды или глубоко вдохнуть прохладного, освежающего воздуха. Ты просто останавливаешь взгляд на красной, потной шее сидящего впереди парня и гребешь до тех пор, пока тебе не скажут, что все закончилось… Друзья, эта игра не для слабаков».

При гребке основные мышцы на руках, ногах и спине – а именно квадрицепсы, трицепсы, бицепсы, дельты, широчайшие мышцы спины, пресс, сухожилия и ягодицы – делают большую часть тяжелой работы, продвигая лодку вперед, преодолевая неумолимое сопротивление воды и ветра. В то же самое время сумма усилий более мелких мышц – в шее, кистях, руках и даже стопах – постоянно отлаживает и регулирует движения, поддерживая тело в постоянном равновесии, сохраняя абсолютный баланс, необходимый, чтобы держать лодку шириной всего полметра, что ненамного шире, чем талия взрослого мужчины – на ровном киле. В результате усилий всех групп мышц – как больших, так маленьких – тело спортсмена сжигает калории и потребляет кислород в огромном количестве. По этим показателям гребля несравнима практически ни с одним другим видом деятельности человека. Ученые-психологи подсчитали, что двухкилометровая гонка – Олимпийский стандарт – требует столько же физической энергии, сколько и два баскетбольных матча, сыгранных подряд. Притом что эта энергия расходуется всего за шесть минут.