Нашествие хронокеров - Александр Соловьёв

В воздухе кружила пыль.

Так. Каждый этаж превышает в высоту три метра. Я на пятом. Следовательно, подо мной метров тринадцать-четырнадцать.

Первое, что пришло в голову, – срочно раздобыть или сделать веревку. Нет, лучше четыре коротких и преодолевать по этажу.

Я стал на колени, посветил вниз. Отвесная стена, узкий обломок плиты, на котором можно устоять с большим трудом. Допустим, я привяжу веревку и смогу спуститься на четвертый этаж. Ну, а дальше?

Ладно, там видно будет.

Я вскочил на ноги и забегал по комнатам в поисках вещей, способных заменить веревку.

Покрывало, шелковая простынь, полотенца, какие-то брезентовые ленты в шкафу… Я начал связывать их вместе.

Как же делается морской узел? Один конец сюда, другой – туда… Нет, как я ни старался, все время выходил дамский.

Я работал непрофессионально. Руки дрожали. Узлы получались ненадежные.

Шелк скользил, и мне пришлось пойти на поиски еще одного покрывала.

Заскочил в залу. Взгляд случайно упал на часы.

Боже! Без трех минут пять!

Я распахнул дверь, выбежал на балкон.

– Мира! Шишига! Где вы?!

Никто не откликнулся.

Может, они обошли с заднего двора и ожидают там?

Я кинулся на кухню, открыл форточку, влез на подоконник и, высунувшись по пояс, заорал опять.

Зов пролетел над крышами домов, контуры которых начинали проявляться в сумраке предутреннего неба.

Зов рассыпался на звуки и потонул в тишине.

Ничто в мире не шевельнулось, нигде не вспыхнуло оконце, не отозвалась лаем уличная собака, не вспорхнули птицы.

– Вернитесь! – не унимался я. – Помогите мне спуститься на землю!

Это было так дико: вопить из окна пятого этажа разрушенного дома, стоящего среди города, погребенного под прахом из стен и человеческих тел.

И вдруг я почувствовал, что утрачиваю над собой контроль.

Дыхание перехватило, затем сам собой произошел судорожный вдох, и из груди вырвался нечленораздельный крик.

В глазах потемнело…

…Прихожу в себя в комнате, напоминающей спальню. Через закрытую штору пробивается свет. Я полусижу, полулежу на полу, опершись о кресло. Меня трясет от холода. Голова раскалывается от боли. Мучит жажда.

Тру виски. Сначала вспоминается кафе, нетронутое ризотто, драка, знакомство с Мирой. Затем – Федор, ночной мальчик и сторож Егорыч. Наконец, в памяти возникает рассыпающаяся лестница.

Превозмогая боль, вожу глазами вокруг. Рядом валяется пустая бутылка – та самая, при помощи которой я пытался привести Федора в чувства. На стене – разбитое зеркало. Под ним сломанный столик. Картина на полу. Часов нет.

– Кто-нибудь!

Тишина.

Дом все еще цел. Встаю и, с трудом сохраняя равновесие, направляюсь на кухню.

Здесь сравнительный порядок. Одна рюмка по-прежнему стоит вверх донышком. Бутылка, допитая Федором, куда-то исчезла.

Жалюзи на окне плотно закрыты, хоть я точно помню, как отворял форточку и звал Миру.

Набираю в кружку воды и, не сводя глаз с закрытого окна, выпиваю. Мало. Набираю еще одну. Снова выпиваю.

Что, там, за окном?

Я перенес мощный стресс, закончившийся припадком. Я разрядился полностью и не могу сейчас испытывать глубокое волнение. Но бояться все еще могу.

В области солнечного сплетения становится горячо, в голове начинает шуметь. Это страх.

Боюсь смотреть в окно.

Именно в этот момент окончательно пробуждается память, и я вспоминаю исчезновение Федора.

Он словно ушел в иную реальность.

Возможно, когда я отключился, он возвращался, чтоб забрать пустую бутылку и снова уйти.

Тупо смотрю на жалюзи.

Проходит минута. Делаю несколько глубоких вдохов и выдохов и… снова не решаюсь подойти к окну.

Предполагаю, что именно там, на заднем дворе, или чуть дальше, располагается гараж, где стоит автомобиль Миры. Может, туда они с Романом и пошли первым делом. И нарвались на пятна. Я боюсь, что когда открою жалюзи, то увижу бескрайний пустырь.

На столешнице – открытая аптечка. Роюсь в ней, нахожу аспетер, распечатываю и выпиваю две таблетки. Шатаясь, бреду в залу.

В коридоре спотыкаюсь о пустую бутылку. Ту самую, которую опустошил Федор. Значит, он не забрал ее с собой в иную реальность. Уже лучше. Теперь я могу предположить, что он, все-таки, не исчез, а незаметно, беззвучно покинул квартиру и успел сбежать по лестнице в абсолютной темноте до того, как я его стал звать.

Вхожу в залу. На часах девять двадцать семь. Шторы задернуты.

Я боялся этого утра. Знал, что, придя в себя, не смогу смотреть в окна.

И вот утро наступило, я страдаю от сильной головной боли, но страх притупился, и дрожу я больше от холода. Что бы я там не увидел, вряд ли это будет для меня смертельным.

Подхожу к окну, отдергиваю штору. И на мгновение замираю. Затем дрожащей рукой нащупываю ручку, открываю дверь, выхожу на балкон.

Тучи превратились в дымку. Она расползлась к горизонту, обнажив небо, и теперь солнце ошарашено смотрело на Москву.

Столица выцвела, стала похожа на ковер, изъеденный молью, или старую черно-белую фотографию, пострадавшую от брызг агрессивного вещества. За ночь соседние шестиэтажные здания превратились в холмы. Они засыпали собой улицу; чтобы ее очистить, понадобились бы бульдозеры.

Все было бледным, безжизненным и пугающим. От большинства строений между Пречистенкой и Остоженкой остались развалины, и теперь открывался вид на центр и восточные районы. Окна уцелевших домов чернели, как беззубые рты стариков. На некоторых зданиях виднелись расплывчатые границы между участками, еще нетронутыми коррозией, и мертвыми зонами, которые по каким-то причинам еще не стали трухой и не осыпались. Некоторые дома стояли как сожженные спичечные коробки, создавая иллюзию реальности и ожидая порыва ветра, чтобы бесшумным сухим потоком сползти вниз.

Я перегнулся через край трехгранного балкона и убедился, что дом теперь напоминает узкую покосившуюся башню, одиноко торчащую посреди желтоватого пепелища. Металлические перила нижних балконов лопнули и выступают острыми краями во все стороны. Только благодаря чуду эта часть дома не рухнула.

В эту минуту в голову пришла мучительная мысль: если бы катастрофа случилась только с Москвой, сейчас бы над городом уже кружились вертолеты, доставляющие спасателей.

Значит, все обстоит значительно хуже.

Вид из окна кухни был не таким жалким. Здания почти не изменились, лишь кое-где покрылись пятнами, похожими на табачный налет на зубах курильщика.

В некоторых местах стены покорежило, но в целом все сохраняло свой привычный облик. Либо Пречистенка была границей катаклизма, либо западные дома закрывали собой разрушения.

Я вернулся в залу, упал на диван и пролежал с четверть часа, ожидая, пока подействуют таблетки, и размышляя о своих дальнейших действиях.

Было утро первого дня новой эры.

Мне предстояло сдаться неведомым силам природы и погибнуть, став горсткой разлетающейся пыли, или объявить вызов могучей стихии, о которой я не имел ни малейшего представления, и выжить.

Я выбрал последнее.

3

После непродолжительных поисков я нашел вместительный и довольно прочный рюкзак и положил в него все, что, по моим представлениям, было необходимо на первое время при передвижении по зараженному городу: бутылку с водой, нож, молоток, и кусок плотной ткани, в которую можно завернуться. А еще прихватил золотую статуэтку в виде бегущей девушки с надписью «2014» – приз чемпионки по триатлону.

После этого взялся за изготовление веревки. Я решил сделать ее цельной, чтобы хватило с пятого этажа до самой земли.

В шкафах обнаружились два старых покрывала и плед. Я разрезал их и стал довязывать к тому отрезку, что сделал ночью. В итоге у меня получилась веревка около одиннадцати метров длиной.

Спускаться через балкон было опасно: я мог напороться на рваные края перил. Единственным выходом была лестничная шахта.

Я смотал веревку, взял за один конец и, открыв входную дверь, сбросил вниз. До первого этажа немного не хватало. Ладно, пролететь пару оставшихся метров – не проблема.

Втянув веревку обратно, я направился в кухню, приволок оттуда стол, перевернул его вверх ногами и установил поперек двери. Привязав веревку к металлической перекладине между ножками, я вновь сбросил ее в лестничную шахту. Затем надел рюкзак и, крепко ухватившись за веревку, начал сползать по стене.

Стены были припорошены, и ноги скользили, как я ни пытался ими упираться. Пришлось лезть просто по веревке, однако толщина ее была неравномерной, и опускаться было неудобно.

Ноги то и дело съезжали с узлов, меня разворачивало и било об стену.

Скоро я весь вымазался желтой пылью, которая была повсюду. Не имея представления о ее свойствах и опасаясь контакта с ней, я прятал лицо в вырез пальто, что еще больше затрудняло спуск.

Наконец, я коснулся ногами узкого выступа, оставшегося от лестничной площадки третьего этажа, и, уловив равновесие, остановился. Я отдыхал, стараясь дышать в сторону, чтобы случайно не сдуть пыль со стены.