Пункт назначения – Москва. Фронтовой дневник военного врача. 1941–1942 - Генрих Хаапе

Когда в 18:30 я спустился на ужин в офицерскую столовую, адъютант Хиллеманнс представил меня другим офицерам батальона. Командир 12-й роты, обер-лейтенант граф фон Кагенек, сердечно приветствовал меня. У него были утонченные черты лица истинного аристократа, на губах играла легкая улыбка. Я сразу проникся к нему симпатией. Обер-лейтенант Штольце из 10-й роты приветствовал меня весело и шумно. Это был человек совершенно другого типа – весельчак, с юмором, огромного роста – настоящий великан, с наружностью и апломбом вельможи, с громоподобным смехом, который во время ужина то и дело разносился под сводами офицерской столовой. Во время приступа смеха он имел обыкновение с такой силой по-дружески хлопать кого-нибудь из товарищей по плечу, что бедный парень едва не падал на колени. Солдаты 10-й роты просто обожали своего командира. Как я вскоре узнал, они все до одного готовы были пойти за ним хоть в огонь, хоть в воду. Совсем другим был офицер-ординарец батальона, лейтенант Ламмердинг. Остроумный, эрудит, с хорошо подвешенным языком, который прибегал к тонкой иронии и сарказму, чтобы утвердиться в офицерском кругу. Только Кагенек мог тягаться с ним в этом благодаря своей врожденной находчивости и остроумию. Но Ламмердинг прибегал к сарказму в отношении только тех людей, которые были в состоянии постоять за себя и могли дать ему достойный ответ. За его остроумными шутками никогда не стоял злой умысел, а за внешней небрежностью скрывалась холодная как лед решимость. Два других командира роты, капитан Ноак из 9-й роты и обер-лейтенант Крамер из 11-й, не ужинали в этот вечер с нами, так как их подразделения были дислоцированы на некотором удалении от Литри.

Вскоре я заметил, что унтерарцт, вроде меня, без боевого опыта за плечами, в 3-м батальоне не имел особого веса. За исключением майора Нойхоффа я был единственным офицером в батальоне, которому по штату был положен служебный автомобиль, и теоретически в моем распоряжении находился «Мерседес». Как бы там ни было, но у меня никогда не было возможности воспользоваться им, так как Хиллеманнс и Ламмердинг реквизировали его для нужд штаба батальона. Не намного лучше обстояли дела и с лошадью: так в моей жизни появился Западный Вал. Без сомнения, это была худшая кляча во всем батальоне – даже Росинант Дон Кихота презрительно фыркнул бы при ее виде. И эту лошадь дали именно мне, хотя мне приходилось находиться в разъездах гораздо чаще, чем какому-нибудь другому офицеру батальона! Однажды, когда я уже находился почти на грани отчаяния, мне случайно удалось заставить свою клячу скакать галопом. Во всяком случае, мы тотчас стали центром всеобщего внимания. Успех или провал зависел теперь только от моей способности выглядеть так же забавно, как и моя лошадь, – только в этом случае конь и всадник представляли собой цельную картину.

Нойхофф дал мне довольно ясно понять, что не ожидает многого от своего нового унтерарцта. Ну разве что я мог быть четвертым партнером при игре в доппелькопф – но длинная полоса неудач не принесла мне уважения и в этом отношении. В возрасте 31 год я был старшим по возрасту офицером нашего батальона после Нойхоффа и обер-лейтенанта Крамера, но из-за своего не поддающегося определению воинского звания я пользовался наименьшим авторитетом в нашем офицерском сообществе.

И состоявшаяся несколько позднее инспекционная проверка, проведенная командиром полка полковником Беккером, не способствовала укреплению моего чувства собственного достоинства. Несмотря на свои 50 лет и многие ранения, полученные во время Первой мировой войны, вследствие которых его левая рука безжизненно висела вдоль туловища, Беккер представлял собой образец офицера. Ничто не могло укрыться от его зорких глаз. Он потребовал от меня объяснений, так как я отдал честь, как и все остальные офицеры батальона, хотя как унтерарцт не имел на это права. Но вечером во время ужина в офицерской столовой он нашел время поговорить со мной о моей работе и в шутку дал мне прозвище Хальтепункт…

Однако со временем Нойхофф начал постепенно ценить меня и как партнера по игре в доппелькопф, и как врача. Из наших встреч за карточным столом и из бесед с Ламмердингом я смог составить более полную картину о его личности. Он выдвинулся в офицеры из рядового состава и дослужился в рейхсвере и вермахте до майора и командира батальона. Это было значительное достижение, но, очевидно, он уже достиг своего потолка. Поскольку из-за легкого, однако, хронического конъюнктивита его глаза постоянно немного слезились, Ламмердинг дал ему прозвище «майор Слезообильный».

Как и командир батальона, лейтенант Хиллеманнс вышел из рядового состава. Однако он был очень честолюбивым и обстоятельным почти до педантичности, как по отношению к себе, так и к своим подчиненным. Его сапоги всегда были начищены до зеркального блеска – даже через пять минут после возвращения с марша по вязким ноябрьским полям. Его волосы всегда были разделены безупречным пробором и всегда подстрижены в точном соответствии с требованиями воинского устава. Некоторый недостаток оригинальности и личного обаяния он компенсировал безупречной солдатской выправкой и дотошным знанием всех возможных служебных предписаний, инструкций и уставов.

Лейтенант Шток, один из самых юных офицеров батальона, дал мне точную информацию по многим интересующим меня вещам. Это был симпатичный юноша, 21 года от роду, деликатный и очень музыкальный. Было трогательно наблюдать за тем, как же благодарен он был мне за то, что в моем лице нашел человека, с которым мог поговорить о музыке. Очевидно, из-за своей молодости он так и не нашел себе компанию среди офицеров, собиравшихся в офицерской столовой, одновременно служившей нам и офицерским клубом.

Шток поведал мне, что брат Ламмердинга занимал высокую должность в войсках СС. Сам Ламмердинг сразу со школьной скамьи после сдачи экзаменов на аттестат зрелости поступил на службу в вермахт. Однако он редко принимал участие в политических дискуссиях, и в его семье разразился большой скандал, когда он отказался вступить в НСДАП. Ламмердинг выказывал мало уважения к кому бы то ни было, даже по отношению к Нойхоффу. Но он был отличным офицером, на которого командир всегда мог положиться. Обер-лейтенант граф фон Кагенек происходил из старинного аристократического рода. Его отец был заслуженным генералом Первой мировой войны, и все его четыре брата тоже были офицерами вермахта. Одним из его предков был князь Меттерних,[13] а сам Кагенек был женат на баварской принцессе.

Юный лейтенант Шток оказался проницательным наблюдателем. Я был искренне огорчен, когда однажды его перевели в 11-ю роту Крамера и он был вынужден покинуть Литри…

Ноябрь подошел к концу. И в декабре на нашем участке побережья Нормандии восточнее полуострова Котантен постоянно проходили учения в рамках подготовки вторжения в Англию. Наши подразделения, части и соединения были отлично подготовлены, и после крупных летних успехов в них царило приподнятое настроение и абсолютная уверенность в победе. Бойцы не питали иллюзий по поводу предстоящих боев. Они прекрасно понимали, что после захвата плацдарма на английском побережье пехоте предстояло выдержать тяжелейшие бои. Ввиду британского превосходства на море транспортировка танков и артиллерии через пролив была бы крайне затруднена. Поэтому по всей вероятности танковые соединения германских сухопутных сил смогут оказать эффективную поддержку своей пехоте с относительно большим опозданием. Но, с другой стороны, сокрушительная мощь вермахта большей частью основывалась именно на качестве его пехоты.

Каждое подразделение, вплоть до роты, взвода и отделения, было обучено при необходимости вести бой на английской территории, полагаясь целиком и полностью только на свои силы. Большие запасы боеприпасов и продовольствия можно было бы переправить на остров только значительно позднее. Но мы были абсолютно уверены в том, что сумеем добиться решающей победы над англичанами уже в первые дни после высадки, сумев прочно закрепиться на их территории. А поскольку наши подготовленные к вторжению 9-я и 16-я армии были оснащены наилучшим образом и по своей численности значительно превосходили изгнанные с континента войска англичан, мы с полнейшим спокойствием ожидали боев, которые должны были последовать после создания плацдарма. Даже в случае больших потерь мы бы все еще находились в лучшем положении относительно остатков английской армии.

Поэтому нас не могло обескуражить сообщение, что англичане якобы готовились к тому, чтобы использовать против наших десантных частей горящую нефть, которую они собирались разлить на поверхности моря. Так же мало впечатляли нас и отдельные бомбардировки их военно-воздушных сил, которым время от времени удавалось потопить какие-то суда нашего десантного флота, стоявшего в многочисленных портах и бухтах. Впрочем, эти воздушные налеты ограничивались лишь портами, которые были расположены гораздо ближе к английскому побережью, чем тот участок, который занимал наш полк.