Дар юной княжны - Лариса Шкатула

Совещались и Аренские с Ольгой. Причем роль последней в переговорах была пассивной; ей просто сообщили:

— Надо идти, чего ждать у моря погоды? Авось бог не выдаст, свинья не съест!

Люди пешком потянулись с вокзала, поначалу вдоль железнодорожных путей. Впрочем, Ольга с артистами из-за своей тяжелой ноши вскоре отстали от остальных, а так как солнце стремительно падало за горизонт, им пришлось остановиться в каком-то наполовину сожженном селе. Вот уже около часа они тщетно ходили по дворам, но все не могли найти место, пригодное для ночлега. Пришлось оставить Аренского с Наташей на руках у покосившейся безлюдной хатенки с выбитыми стеклами и сорванной с петель дверью, а Ольге с Алькой продолжать поиски.

Испуганные хозяева разговаривали с ними, не открывая дверей, не соглашаясь ни на какие предложения оплатить ночлег.

Повезло им неожиданно в большом, добротном, крытом черепицей доме, хотя Аренский считал, что в такие дома и стучаться не стоит.

Дверь открыл молодой гигант в разорванной на плече тельняшке и с большим маузером за поясом. "Опять матрос!" — обреченно подумала Ольга, невольно вздрогнув при виде этой громадины.

— Напугались, барышня? — насмешливо спросил он. — Чего же тогда стучали? Может, вы бродяги, что по домам шарят, пока мужики воюют?

Он специально говорил грубо, надеясь, что от возмущенной женщины легче добиться правды, чем от испуганной. И он не ошибся.

— Как вы смеете! — вспыхнула Ольга. — Подозреваете людей, которых видите впервые. Просто нам нужен ночлег. Мы заплатим: продуктами или деньгами, как скажете.

— Продуктами, это хорошо… А кто — мы? — Из-за спины Ольги выглянул Алька.

— О, да здесь мужчина, ну, тогда мы договоримся, как ты думаешь, а то эти барышни… — доверительно обратился матрос к мальчишке.

Тот, в отличие от Ольги, сохранял спокойствие.

— Видите ли, господин хороший, за два дома отсюда нас ещё один человек ждет, но у него такая тяжелая ноша…

— Давай-давай, — атлет не дослушал Альку, а только спросил: — Показывай, где этот ваш человек?

Жестом указал Ольге на крыльцо, на которое она тут же обессиленно опустилась, и поспешил за Алькой. Они быстро вернулись. Матрос нес узлы, а Василий Ильич по-прежнему держал у груди Наташу.

— Заходите, не стойте, — предложил матрос, ожидая, пока они подымутся по ступеням. — Не бойтесь, это я шутки ради грозным прикинулся. Я и сам на птичьих правах: тут мой троюродный брат жил с семьей, да, говорят, накануне выехал. Куда — неизвестно. Что мог — забрал, но кое-что осталось. Для больной даже перина найдется. Их пока ещё не пограбили, а нам все на руку. Правда, барышня?

— Меня Ольгой звать.

— Запомню, Оля-Оленька. А меня — Герасим. Можно просто Герка.

Она слушала его вполуха, наблюдая, как Аренские пристраивают Наташу на широкой лежанке. Потом извинилась перед Герасимом и поспешила к своим спутникам.

— Идите-идите, дальше уж я сама.

Василий Ильич, облегченно поводя плечами, склонился над рюкзаком с продуктами. Алька относил их на стол, на котором уже находился начатый Герасимом ужин: вареная картошка, кусок черствого хлеба, сало.

Наташа только попила немного воды, с благодарностью приняла умывание, которое устроила для неё Ольга за наскоро сооруженной ширмой из старой занавески, выпила две таблетки и вскоре опять впала в привычное состояние.

Печка, разожженная прежде Герасимом, потрескивала. Видимо, сложенная толковым печником, она давала хорошее, ровное тепло. Несмотря на весну — на дворе было первое апреля, — ещё крепко подмораживало. Мужчины уже познакомились; называли друг друга по имени и на "ты". Аренский открыл одну из трех последних банок тушенки, взятых Ольгой из дома на Ришельевской, и по горнице поплыл аппетитный мясной дух. Герасим весело цокнул языком.

— Бог воздал мне за добро. Я уже неделю на картошке, а тут — такая еда!

— Насколько я знаю, любимая еда хохлов — сало.

— Так я ж и не чистый хохол. В нас, Титовых, и русские, и греки, и даже, говорят, шведы… Такой вот боекомплект! А проще — перед вами бывший моряк, по убеждениям — анархист. Служил на Черном море, в Севастополе. Получил отпуск, а тут — революция. На корабль возвращаться не стал, к батьке Махно приблудился. Полгода с ним прокуролесил, — не понравилось. Человек должен знать, что хочет. А батька — то вашим, то нашим. Преподлый мужик, я вам доложу. Сегодня он твой друг, а завтра — нож в спину. Я так не люблю. Селяне моментом пользуются, подводами награбленное возят. И кого грабят? Своего же брата мужика. Вояки, простите меня, Оля, в бабских тряпках роются. Смотреть противно! Сказал я себе: Титов, воевать — дело моряка, грабить — дело бандита. Пора отрабатывать задний ход. И сбежал. Решил на Азов вернуться. Я же потомственный рыбак. Починю баркас — и в море. Вот дело для настоящих мужчин! Вам-то самим далеко добираться?

— Кому — куда, — пожал плечами Аренский. — Нам — в Ростов, Оленьке — в Екатеринодар.

— Нам же почти по пути, — обрадовался Герасим. — Я ведь до Мариуполя топаю. Там у меня отец с матерью. — Он помолчал и грустно добавил: — Год назад дома был — оба были живы. Отец, правда, прихварывал. Надеюсь, мужик он крепкий, может, сподобится сына дождаться?

Ольга молча раскладывала на столе продукты. Неожиданно матрос поймал её тонкую руку своей мощной рукой.

— Какие маленькие нежные пальчики. Вы кто, актриса?

— Оля — наш друг, — вмешался Аренский, настороженно следивший за Герасимом.

— Княжна Лиговская, выпускница Смольного института, — спокойно ответила Ольга.

— Ух, ты! — присвистнул Герасим. — С кем-с кем, а с княжной за столом мне сидеть не доводилось. Что мне нравится в революции, так это свобода. В делах, в отношениях. Никогда не знаешь наверняка, кого встретишь завтра. С кем только не пришлось жить мне бок о бок последний год! Взять хотя бы бывшего товарища министра, не говоря уже о священнике и проститутке — бывшей фрейлине царицы.

Аренский покашлял — Герасим осекся.

— Простите, я и забыл, что тут дите.

— Тоже нашли дитя, — обиделся Алька, — вроде я проституток никогда не видел. Между прочим, одна меня даже в гости приглашала.

— Алька! — ужаснулся Василий Ильич. Ольга с Герасимом прыснули. Алька понял, что нахлобучки не будет, и тоже заулыбался. А потом все четверо накинулись на еду.

— К такой закуске да первачок бы, — мечтательно произнес Герасим.

— У нас есть спирт, — предложил Аренский, — немного, правда, для Наташи бережем, но ради знакомства…

Матрос радостно потер руки.

— Это другой разговор. А княжна выпьет?