Сказки ветра - Алена Бессонова

– А бегемот? – не унималась Зося.

– И твой знакомый бегемот тоже где-то гуляет! – продолжала вразумлять обезьянку птица. – Это не устье реки Лимпопо, деточка, это детская карусель. Наши ребятишки – неслухи в прошлом году поломали её и бросили. Но, если ты все же решила посмотреть живого жирафа, это можно организовать. Сорока, проводи деточку к вольерам. Там сильно мокро. Может быть, там и есть устье реки Лимпопо!

На том же каштане, притаившись, сидела любопытная Сорока. Она всё время подслушивала разговор. Ей так хотелось поучаствовать, но не было возможности вклиниться. Когда её позвали, она была счастлива.

– Конечно, конечно, – затараторила сорока, – провожу. Чего не проводить?! А что я из этого буду иметь?

– Я тебя умоляю. Тебе мало, что ты сорока? – покачала круглой головой сова.

Сорока на минутку застыла. Она думала. Потом взмахнула крыльями и полетела.

Солнце стояло высоко. Делать было нечего. Сорока скучала. Проводить обезьянку в устье реки Лимпопо, хоть какое – никакое, но приключение. Добрались они быстро. Обезьянка увидела и жирафа, и бегемота, и разноцветных попугаев. Только находились они за железной решёткой. У попугаев решётки были не только по бокам, но и сверху. Больше всего Зосю смутил белый медведь. Она никогда не видела такого большого белого зверя. Он, страдая от жары, весь погрузился в воду. На поверхности торчала только его голова.

– Скажите, уважаемый, – обратилась обезьянка к незнакомому зверю. – Это устье реки Лимпопо? Я ищу свою маму.

– Это Северный полюс! – недовольно заворчал белый медведь. – Видишь, сколько обмороженных зверюшек лежит?!

Обезьянка покрутила головой, но обмороженных зверюшек не увидела.

– Та-а-ак, юмора не понимает! – невесело сказал медведь – А кто его сейчас понимает, при такой-то жаре? Это зоопарк, рыжая! Беги отсюда. Попадёшь за решётку, никогда не увидишь маму. Устье реки там, где не просто много, а очень много воды. Сорока, веди её к воде!

– Конечно, конечно, – застрекотала сорока, – провожу. Чего не проводить? А что я из этого буду иметь?

– Тебе надо, чтобы он, наконец, прекратила морочить тебе голову? – спросил медведь и, не дожидаясь ответа, нырнул.

Сорока подумала немного и полетела.

Там, куда Сорока привела Зосю, воды было много, очень много, так много, что не видно берегов.

– Нет! – сказала Зося. – Это не моя река. У моей по берегам деревья. Птицы поют на каждой ветке. Лианы цветут и пахнут вкусными карамельками, а здесь волна бьётся в каменный берег и пахнет кислой капустой. Нет, это не моя река!

Сорока недовольно топталась на месте. Приключение затянулось. Становилось скучно. Мимо пролетала ворона с золотой серьгой в ухе. Рядом с вороной, не отставая, летел воронёнок.

Ворона, совсем было пролетела, но услышав хныканье обезьянки вернулась и уселась подле Сороки. Воронёнок тут же пристроился рядом.

– Дуду, сынок, посиди тихонько, мы с тётей за жизнь поговор-р-рим. – Ворона кокетливо поправила вздыбившееся на голове пёрышко, с удивлением воззрилась на Сороку. – Позвольте, уваж-жаемая, полюбопытствовать, где вы видите р-р-реку? Эта здор-р-ровая лоханка с солёной водой – вам р-р-река? Дуду, сынок, где она видит р-р-реку? Быстро, скажи обезьянке за наше мор-р-ре.

Воронёнок мигом подлетел к Зосе и громко каркнул прямо в ухо:

– Это мор-р-ре! Чёр-р-рное мор-р-ре!

Обезьянка вздрогнула и залилась слезами.

– Дуду! – закричала ворона. – Прекр-р-рати пугать р-р-ребёнка! Ей нужна р-р-река Лимпопо, а не икота. Зови Ветер-р-р Суховей! Он везде нос суёт…

– Где я найду его, мамуля? – заканючил воронёнок.

– Где может быть Суховей? – повела плечом ворона. – Где в это вр-р-ремя бывают пр-риличные ветр-р-ры? – Ворона отвесила сыну подзатыльник. – На пляже, конечно!

Воронёнок потёр указательным пёрышком ушибленный затылок, обиженно всхлипнул.

– Не плачь, мама тебя любит! – Ворона чмокнула сына в макушку. – Лети, пр-р-риведи этого бездельника, пусть, наконец, займётся делом. Да не лети шустро, а то, не дай Бог, догонишь чью-нибудь палку.

Воронёнок нехотя взмахнул крыльями, полетел. Суховей не заставил себя ждать. Прилетел и плюхнулся возле вороны. – И-их!

– Мама не гор-р-рюй! – недовольно поморщилась Ворона. – От тебя жар-р-рит! Отсядь! Видишь, р-р-ребёнок плачет?! Надо помочь!

– Слёзы высушить? На раз! – взвился Суховей.

– Ой, боже мой! – встряла в разговор Сорока, – дай и мне говорить пару слов. Обезьянка ищет маму. Мама живёт в устье реки Лимпопо. Ребёнку надо туда…

– Э, нет! – заартачился Суховей. – Туда я не летун. Там мокро! Мне там делать нечего…

– С тобой хор-р-рошо колючки жевать, – перебила Суховея Ворона. – Впер-р-рёд скачешь. Ветер-р Пер-р-ремен где?

– В отпуске! – недовольно ответил жаркий ветер. – Отдыхает! В Африке на водопадах…

Ворона вынула из– под крыла блестящий сотовый телефон. У Сороки от зависти загорелись глаза.

– На, звони! – решительно сказала Ворона. – Сердце не каменное, у самой дитя. Дуду, сыночек, пр-р-рислонись к маме, мама тебя поцелует!

Ворона недовольно посмотрела на ветер Суховей.

– Говор-р-ри кор-р-роче, не р-р-рассусоливай! Толковать каждый мастак. Денежки с каждым словечком утекают…

– А-л-ле, мистер Ветер Перемен, – сказал в телефонную трубку жаркий ветер. – Суховей беспокоит, извините, у нас проблема…

Дальше Суховей рассказал о беде обезьянки, о сороке и вороне, потом включил громкую связь

– Не плачь, Зося! – услышала обезьянка голос Ветра Перемен из телефонной трубки. – Сейчас Морские ветры перенесут тебя через моря и океаны. Потом Попутные ветры доставят в устье реки Лимпопо. Здесь, на берегу ждёт зелёный крокодил. Он привезёт тебя к маме.

– Как?! – изумлённо каркнула Ворона. – Он же, её же, покушает же! Там что, кр-р-рокодилы вегетарианцы? Они мяса не едят?

Телефонная трубка завибрировала от заливистого смеха Ветра Перемен.

– Вы правы, мадам, этот крокодил не ест мяса! Он ест зелёные бананы.

Услышав слово «мадам», Ворона приободрилась, встряхнула пёрышками, поправила золотую серёжку:

– Мадам?! Вы слышали, он говор-р-рит мне «мадам»! Обходительный ветер, пр-р-риятно, – проворковала Ворона и нежно взглянула на обезьянку. – Иди, дитя, мама тебя поцелует! Тебе обломилась удача за нипочём, над мор-р-рем на ветр-р-рах покататься.

Ворона чмокнула Зосю в маковку и уронила слезу.

Морские ветры, хоть и были смешливые и хулиганистые, донесли обезьянку через моря – океаны в лучшем виде. Ни разу не уронили, резко не подбрасывали, плавно передали Попутным ветрам. Те тоже постарались. К вечеру Зося на крокодильей спине подплыла к своему домику. Хоть крокодил и был вегетарианцем, но Ветер Перемен всё равно сопровождал Зосю до самого дома. Когда прибыли – шуму-то было, шуму!

И жираф – дядюшка Попо и бегемот рыдали от счастья. Мама Зоси, обезьянка Жужу, познакомила дочку с её новыми братиками и сестрёнками. После всех радостей и восхищений, поцелуев и объятий Ветер, наконец, собрался улетать.

– Знаешь, Ветер, – прошептала обезьянка Зося. – Я у крокодила съела один банан. Он такой вкусный! Думала никогда больше не возьму в рот бананы. Думала, наелась ими на всю жизнь…

Ветер Перемен усмехнулся

– Вкус свободы не сравнить со вкусом неволи, детка! Любая, даже самая сладкая неволя на чужбине, хуже свободы в родном доме. Дома и чёрствый сухарь сладок! – он нежно погладил Зосю по голове. – Прощай, обезьянка, обязательно свидимся. Полечу на водопады, догуляю отпуск…

О том, почему засмеялся зимородок

– Смотри, Алёшка, какой попугайчик! Вон, вон на верхушке сидит, – женщина вытянула руку в направлении ветвистого дерева, – Какой– то разиня форточку не закрыл, он и вылетел. Жалко, замерзнет зимой…

Алёшка сидел в инвалидной коляске у невысокого деревянного заборчика, который отделял двор его дома от улицы. Он медленно неохотно закрыл книгу, ПОложил её на колени, и поменяв одни очки на другие, стал всматриваться в крону дерева.

– Не замёрзнет! – уверенно сказал мальчик. – Ты ошибаешься, мама, это не попугайчик. Это зимородок, причём очень редкой породы – кукабарра. Длина тела птицы более 40 сантиметров. Обитает на востоке Австралии и в Новой Гвинее. Верно то, что улетел, от какого – то разини. В наших краях такой зимородок не водится.

Мать с нежностью, гордостью и грустью посмотрела на сына. С нежностью потому, что любила его больше всего на свете. С гордостью, потому, что в течение долгого и вынужденного обездвижения мальчик все время читал и теперь много знает. С грустью, потому, что у сына не хватает силы и воли превозмочь боль и встать на свои хворые ноги.

Зимородок тоже с интересом разглядывал мальчика. Он, как и Алёшка страдал, но страдал от своей «яркой индивидуальности и изысканности». Его перламутрово – оранжевая грудь, яркие зелёные в крапинку крылья, голова в изумрудном берете, а ещё длинный клюв, короткий яркий хвост – всё это приковывало взгляды людей и их пальцы начинали сжиматься в безудержном желании схватить, утащить домой, посадить в клетку и успокоившись, наконец, сказать – он МОЙ!