Чекистские фантазии - Олег Северюхин

Все-таки этот институт выполняет очень важную задачу для нашего человечества. Говорят, что бессмертными являются идеи. Хрен с ними, с идеями, лучше самому быть бессмертным и все это время быть при самой большой власти или при самых больших деньгах. Вот житуха-то.

— В мавзолей можно заглянуть? — спросил я.

— Нет, сейчас там идет реконструкция, — сказала Елена. — Сами знаете, сколько проблем с телом Ленина. Лучше пройдемся по ГУМу. Идет?

— Идет, — согласился я.

ГУМ всегда поражал своей стариной и великолепием. Сегодня он был в своей самой лучшей форме. Откуда-то потянуло таким знакомым запахом, что я сразу повел девушку туда и предложил взять по порции мороженого. Мороженое было именно то. В хрустящем вафельном стаканчике с большой круглой горкой мороженого над краями стаканчика. Лизнул. Вкуснейший пломбир. Не приторный. Во рту так и тает, не оставляя никакого маслянистого привкуса. И вдруг появилась темно-фиолетовая полоска. Точно. Черничное варенье. Боже, как будто я вернулся в мою молодость в начало семидесятых годов прошлого столетия. Не сон ли это? Судя по вкусу мороженого, не сон. Лена тоже была в восторге от мороженого.

— Вы знаете, в первый раз ем такое вкусное мороженое. Я никогда не думала, что в этом уголке продается такое мороженое, — призналась девушка.

— Это место знают только ценители, — сообщил я по большому секрету, — и я не ошибусь, если это место и рецепт мороженого передаются по наследству из поколения в поколение. Знаете что, давайте пройдемся до Большого театра и потом так же в пешем порядке пройдемся до нашей «квартиры».

— Николай Иванович, миленький, я уже устала и до Большого театра вряд ли доползу, — взмолилась Елена. — Может, отложим поход на завтра?

— Хорошо, — согласился я. — Давайте мы на метро доедем до станции площадь Дзержинского. Станция площадь революции в трех минутах ходьбы.

— Эта станция сейчас называется площадь имени лидера нации, — уточнил мой гид.

— Не все ли равно? Хотя, а метро чье имя носит? — спросил я.

— Сейчас ничье, но прорабатывается вопрос о присвоении ему имени лидера нации, — просветили меня.

Глава 12

После ужина я рано лег спать. Мне предлагали установить телевизор, но я отказался. Что можно увидеть по телевизору? Сводку новостей о лидере нации? Светские новости с участием лидера и его самого близкого окружения. То же и в газетах.

Лена пугается самых невинных вопросов. Не хочется ее подставлять под допросы и расспросы. У нас тоже так было, когда все иностранное рассматривалось чуть ли не как предательство родины. Тот, кто носит «Адидас», тот и родину продаст. Жора с Вовси (это фамилия такая еврейская) на досуге танцевали буги-вуги. Сегодня водку ты не пьешь, а завтра родине изменишь. Нет, это, по-моему, из другой оперы.

Кстати, красивая девка, а одевается как провинциальная канцелярская мымра из сороковых годов. Кому-то это покажется в диковинку, а мы все это проходили на своей шкуре.

Сейчас бы сюда мой старенький «Океан», чтобы через треск глушилок послушать то, что говорят о нас разные западные голоса. Половина — откровенное вранье, но зато вторая половина — реальное отражение того, что есть. Правду от вымысла отличить легко. Для этого не нужно иметь семи пядей во лбу, нужно только знать, чем живет наш сегодняшний труженик и все станет понятно.

Судя по первым впечатлениям, уровень жизни российских граждан в столице относительно ровный. Я еще не видел ночной жизни, когда на свет выползает все, что прячется от дневного света. Да и столица не показатель уровня жизни в России.

Москва всегда жировала. Пусть не всегда, но москвичам частенько отламывалось то, что провинциал в своей жизни не то что не пробовал, но даже и не видел и не слышал ни разу. Вряд ли что изменилось и сейчас. Нужно смотреть и поменьше давать своих оценок. Как Лена подпрыгнула: вы издеваетесь или действительно так думаете? Значит, и у них в сознании или в подсознании тоже существует мысль, что не все так хорошо, когда любое место, куда ни плюнь, называется именем лидера нации. Странное дело, но я не видел ни одного милиционера и ни одного военного за исключением караула их кремлевского полка.

Сквозь сон я слышал скрип старого паркета в коридоре, как будто кто-то тяжелой поступью проходил по безлюдным коридорам. Где-то раздавалось хлопанье дверей. Иногда мостовая сотрясалась от проехавшей тяжелой машины. Мусоровоз, наверное.

Город жил своей жизнью. Своей жизнью жил каждый дом, каждая улица, каждый камень в мостовой. Все они хранили события прошлых лет и не могли спокойно держать свои тайны, пытаясь как-то сообщить, что они здесь и их нужно выслушать.

Что я здесь делаю? Ведь в масштабах государства я никто и звать меня никак. Чего со мной возятся как с важной персоной, которую нельзя никому показывать? Вроде бы свобода мне не ограничена, но живу я не в гостинице, а на какой-то конспиративной квартире или в конспиративном месте и сплю на казенном диване сталинского образца.

Вроде как лидер нации заинтересован в моем приезде и что-то связано с моими стихами. Но я же не Пушкин и не Лермонтов. Пушкин был известен и при жизни, а Лермонтова оценили по-настоящему после смертельной дуэли.

Неизвестно, как бы сложилась судьба у Пушкина и Лермонтова, если бы они не дрались на дуэлях и продолжали бы свою литературную деятельность до преклонных годов, будучи законопослушными подданными русского царя. И помнилась бы у одного сказка о царе Салтане и о работнике Балде, а у второго «Бородино», как у Льва Толстого «Война и мир», а остальное так, расписка пера для написания главного произведения.

Но я-то не был напечатан и поэтому не считаюсь как профессиональный писатель. Я самостоятельно публиковался на «Самиздате», да там только ленивый не публикуется. Что же тогда привлекло внимание ко мне?

Написал я в свое время стихотворение в девяти частях о событиях одна тысяча восемьсот двенадцатого года, о чем мне напоминал президент сибирской республики. Но какое отношение к сегодняшним событиям имеет это произведение? Перед самой аварией я писал, кстати, о лидере нации. Тогда этот вопрос только прорабатывался. Но опубликовал ли я это произведение, и куда оно делось, совершенно не помню.

Не знаю, есть ли сейчас в свободном доступе Интернет, и есть ли в личном пользовании людей персональные компьютеры. Дико звучит? Дико. Но я не видел ни одного человека с сотовыми телефонами. Перед тем, как я попал в аварию, у нас почти каждый житель страны имел сотовый телефон, чуть не половина работала с персональными компьютерами. Завтра попрошу себе компьютер, нужно записать заметки о Москве. Сейчас не запишешь, через день половину забудешь.