Творений. Книга I. Статьи и заметки - Андроник (Никольский)

Никакого “активного сопротивления темных несознательных масс населения противодействовать распоряжению рабоче-крестьянского правительства” я не организовывал… Мой долг не расшатывать, а укреплять веру в народе. Это я делал и делаю, и буду делать, пока Господь удерживает меня на страже церковной. Кроме того, считаю недопустимым оскорблением верующего народа, когда следственная комиссия революционного трибунала народного суда называет этот руководимый мною верующий народ “темными несознательными массами населения”. Громко заявляю и заявлю на суде свой решительный протест против такого тяжкого оскорбления верующего народа со стороны именующих себя представителями народной власти. Помимо всего прочего, таковые представители власти, если не лично, то через агентов своего сыска, всегда могут убедиться, что меня слушают и от меня слышимое принимают к руководству и исполнению верующие всех сословий и всякого образования. К моему архиерейскому голосу прислушивающиеся верующие люди, несомненно, в делах веры и Церкви просвещены гораздо более не только всех “сознательных товарищей”, восстающих на Церковь, но и агентов сыска, не могущих различить евангельского чтения о расслабленном от евангельского чтения о десяти прокаженных…

Вторично во всеуслышание народного суда протестую против нетерпимо оскорбительного наименования верующего народа “несознательными слоями населения”, утверждаю, что, ни одного слова никогда не сказавши не только о “возврате старого строя”, но и о самом этом “старом строе”, я по долгу архиерейства стоял и стою и буду до смерти стоять на страже веры возглавляемого и руководимого мною верующего народа, состоящего из лиц и самых просвещенных, и мало просвещенных.

Посему не благословлял, не благословляю и никогда никого не благословлю унижать святую веру и Святую Церковь или расточать церковное достояние — свободную жертву только верующего, а не всякого народа. Жертва такого верующего народа или отдельных людей, как жертва Богу, составляет неотъемлемое достояние всей Церкви, то есть самого верующего народа. Посему открыто объявлял, объявляю и буду объявлять и народному суду в услышание всего народа объявлю, что все завладевающие храмами Божиими или захватывающие что-либо церковное и священное для мирского употребления и объявляющие то достоянием и неверующего народа, по непреложным и божественным правилам церковным, отлучаются от Церкви и надежды на вечное спасение, осуждаются на вечную погибель и вчиняются, идеже червь не умирает и огонь не угасает».

14 июня губисполком получил прошение исполнительного Комитета Союза Пермской епархии разрешить архиепископу Андронику выезд в Москву по делам Союза. Власти отказали. В ЧК собрались представители властей и решили арестовать архиепископа и немедленно расстрелять[3]. Обсуждали, как произвести арест. Постановили объявить город на военном положении и привести в состояние боевой готовности все имеющиеся войска. Начальнику конной городской милиции приказали поставить по два конных милиционера против окон всех городских церковных сторожек на тот случай, если кто-нибудь из звонарей захочет подняться на колокольню; если звонарь не послушается приказа, велено было стрелять. Для ареста святителя было поднято до полутора тысяч войск.

Далеко за полночь 17 июня отряд чекистов подошел к собору. Выставили вокруг соборной площади караулы, приготовили лошадей, ждал кучер. Условились, что как только Жужгов выведет архиепископа, тут же подадут пролетку, чтобы как можно быстрее увезти святителя из города.

В темноте отряд подошел к архиерейскому дому, наружная дверь была заперта, чекисты быстро сорвали ее и вошли внутрь. Другая дверь. На стук вышел привратник.

— Где живет Андроник?

— Наверху.

Вооруженного конвоира оставили у наружных дверей, а Малков, Иванченко и Жужгов поднялись наверх в покои владыки. Владыка вместе с двумя священниками бодрствовал.

— Который из вас архиепископ Андроник? — спросил предводитель.

— Это я, — спокойно ответил святитель.

Ворвавшиеся объявили, что им надо произвести обыск. С соборной колокольни раздался набат и понесся над площадью; но тут же несколькими выстрелами звон был прекращен. Владыке приказали немедленно спускаться вниз. В рясе, с панагией на груди, в клобуке, с посохом в руке вышел святитель к ожидавшей его пролетке. Жужгов сел рядом с архипастырем, кто-то из чекистов взгромоздился на козлы, и пролетка быстро покатила в сторону Мотовилихи. Оставшиеся чекисты арестовали находившихся в доме священников.

Заехав во двор мотовилихинской милиции, решили поменять лошадей. На это время владыку поместили в канцелярии. Позвонил Мясников[4] и просил отложить расстрел архиепископа до его приезда. Меж тем начало рассветать, по улицам скоро должно было начаться движение, и ехать дальше убийцы побоялись. Приехавший Мясников заявил, что расстрел решено отменить. Владыка не поверил.

— Я знаю, что меня расстреляют, — уверенно сказал он.

При наступлении дня архиепископа завели в помещение бани и приставили к дверям конвоира с приказом никого не впускать. Жужгов предложил:

— Вы, может быть, хотите супа?

Суп был сварен на милицейской кухне — мясной. Архиепископ отказался. Тогда Жужгов принес хлеба и молока, а сам уехал в Пермь узнать, почему решили не расстреливать. Ему не терпелось как можно скорее казнить святителя — он опасался, как бы кто не отменил приговор. В ЧК снова созвали совещание и подтвердили расстрел.

Тем временем в городе узнали, что архиепископ и бывшие с ним священники арестованы и владыка находится в Мотовилихе. Перед зданием милиции стал собираться народ, требуя освобождения архипастыря. Жужгов приказал разойтись, но люди не расходились, и тогда он сказал:

— Им нужен Андроник, посадите их с Андроником.

Были арестованы две женщины, остальных разогнали. Вскоре стало известно, что священники городских церквей и Мотовилихи отказались служить. Жужгов пришел к архиепископу узнать причину. Владыка сказал:

— У нас постановлено, что если кого-нибудь из священнослужителей арестуют, то мы все служить не будем.

Вечером 18 июня в мотовилихинскую милицию снова прибыл Мясников. Жужгов отдал распоряжение готовить лошадей, чтобы везти архиепископа на расстрел. Но Мясников стал противиться расстрелу владыки; Жужгов спорил. Тогда Мясников настоял, чтобы узника увезли в Пермскую ЧК. Здесь снова спорили о судьбе святителя; наконец Мясников согласился, но ночь была уже на исходе, и расстрел пришлось отложить.

Этой ночью власти арестовали тринадцать священников и диакона. В ЧК с них потребовали расписку, что они обязуются никогда не вести агитацию против советской власти и молчать по поводу ареста архиепископа Андроника.

Весь день 19 июня архиепископ провел в камере Пермской ЧК. Палачи уже сами начинали бояться святителя и, опасаясь его влияния на стражу, подобрали таких конвоиров, которые находили удовольствие в издевательствах и насмешках над ним. Так прошел день. Власти уже решили участь святителя, но объявить ему об этом боялись. Вечером председатель Пермской ЧК Малков, зная интерес одного из своих приятелей к личности архиепископа, пригласил его присутствовать при допросе.

Архиепископ Андроник молча занял кресло у письменного стола. Он долго не отвечал ни на один вопрос, а потом, будто решившись на что-то, снял панагию, завернул ее в большой шелковый лиловый платок, положил перед собой на письменный стол и, обращаясь к присутствующим, сказал примерно так:

— Мы враги открытые, примирения между нами не может быть. Если бы не был я архипастырем и была необходимость решать вашу участь, то я, приняв грех на себя, приказал бы вас повесить немедленно. Больше нам разговаривать не о чем.

Сказав это, он неспешно развернул платок, надел панагию, спокойно поправил ее на груди и, весь погрузившись в молитву, не проронил более ни слова.

Расстреливать святителя поехали чекисты Уваров, Платунов и трое латышей. В первом часу ночи 20 июня Уваров въехал во двор ЧК и велел выводить архипастыря. В простой рясе, в клобуке, с панагией на груди, с посохом в руке вышел святитель. Из подвала выбежал Жужгов и попросил Платунова, чтобы и его взяли присутствовать «на похоронах Андроника». Платунов велел ему сесть рядом с архиепископом в фаэтон. И они поехали. Дорогой святитель добродушно заметил, что ему в мотовилихинской милиции было лучше сидеть, по крайней мере, там над ним не смеялись.

Владыка Андроник

В ответ Жужгов злобно потребовал:

— Снимите постановление о забастовке.

Архиепископ ответил:

— Нет, не сниму, я знаю, что вы меня везете расстреливать.